Jo confesso

Когда мне было семь или восемь лет, я думал, что сам решаю, как мне жить.

Более-менее профессиональные скрипачи носят в футляре не только скрипку – они носят там половину своей жизни: два-три смычка, канифоль, какие-нибудь фотографии, партитуры в боковом кармане, комплекты струн и ту единственную рецензию, которая вышла в местной газете.

– Кто меня обвиняет?
– Тебе не обязательно это знать.
– Нет, мне необходимо это знать. Это клевета, и в зависимости от того, кто клевещет, я могу указать, по какой причине

Настоящее искусство рождается из разочарования. Счастье бесплодно.

Спасибо, что у меня были Карсон и Черный Орел. Они всегда были на моей стороне.

Меня очень расстраивало, что отец помнил обо мне лишь то, что я его сын.

А мама так и смотрела в пол, усердно разглядывая цветные керамические плитки на полу. Предательница.

Хорошо, в том, что ты говоришь, есть смысл.

Повторю: хорошо, в том, что ты говоришь, есть смысл. И еще уточню: это был единственный раз в жизни, когда он признал, что в моих словах есть смысл.

Естественно, Адриа был чрезвычайно поражен этим рассказом, но в восемь лет – должно быть, мне было именно столько – я уже умел скрывать эмоции, как это делала мама, когда отец запирался в кабинете и рассматривал в лупу свои раритеты.