Дама с собачкой. Рассказы. Повести

Часть 1.

Набоков однажды заметил, что мир Чехова в рассказе "Дама с собачкой" чем-то схож с волновой теорией мира.
Быть может, Набоков потому называл этот рассказ одним из лучших в мировой литературе, что он, словно мир, легко и прозрачно, по-Блейковски отражённый в голубой капле росы, светло и трагично отражает весь сложный мир любви, души и жизни?

Звёздный вечер цвёл нежной сиренью: звёзды доверчиво и прозрачно дрожали, словно бы там, в тёмной, сердцекружительной высоте, ветер робко тянулся к ним тонкими, бледными пальцами, но они призрачно проходили сквозь звёзды, сжимая прохладную, шелковистую пустоту.
Карий шум волн доцветал на бледном берегу, и был похож на нежную, грустную розу, лежащую на коленях у одинокой женщины.
Если любовно присмотреться на волны, то можно заметить как пена сквозится в сумерках волн лёгким рассыпчатым снегом.
В этот миг, чувствуешь себя ангелом, сидящим где-то на лунном островке ночи, вдали от жизни и людей, смотря на сладостно стихший, по-осеннему дотлевающий мир.
Ах, но волны и правда цветут! Они таинственно повторяют тихие спирали лепестков розы.
Вот, лиловый, бледный лепесток волны оторвался и упал на песок, поцеловав мои ноги.
Я здесь часто бываю одна, на берегу вечернего моря...
Кузнечики так славно тикают в нежном тумане цветов, в пене цветов... время течёт голубою и тихой рекой, унося моё сердце лёгкой кувшинкой.
Тонкие стрелки травы, словно тёплые тени голосов кузнечиков так хорошо бегут куда-то вдаль, не по кругу, как затравленный зверь в тёмной клетке, - ах, часы любовного томления, ожидания, надежды, так мучительны!, - а раскованно, весело, словно бы время освободили для любви, и оно течёт и дышит во все стороны, и к небу и в стороны, и даже в меня.

Моя Эммочка, мой нежный, белый шпиц, лежит у моих ног и смотрит на луну, которую, как нежное дитя, на своей груди укачивают волны.
Ночь, Офелией плывёт в тёмном потоке времён, прижав к груди своё дитя - любовь, ненужную миру.
А есть ли в мире любовь? Эммочка, есть любовь?
А что, если мир, жизнь, и есть любовь, но мы выпали из этого мира, жизни живой, её красоты, мы противопоставили себя жизни, и даже бога противопоставили жизни и любви, и он, тот, кто зовётся любовью, обречён со слезами на глазах, наказывать... точнее, в муке бессилия глядеть с высоты на то, что мы сделали с любовью и богом на Земле.
За какие грехи мы наказаны с тобою, Эммочка? Разве ты счастлива? Ну перестань, перестань лизать мою руку. Если я на тебя замахнусь, ударю тебя, ты ведь и тогда будешь лизать её?
Ладно, не бойся, ты ведь знаешь, что я не обижу тебя.
Ты сыта, в тепле и заботе... но человеку мало этого сытого счастья. У него ещё есть нравственный рудимент крыльев - любовь, но он не знает, что с ней делать: съесть её - нельзя, взлететь - не может... и мы в пароксизме любовного томления робко и грустно летаем во снах искусства, разбиваясь; мы поедаем глазами, губами, нежное тело и лицо любимого человека, боясь и не смея впустить его тело - в себя, ближе к сердцу: знаешь, я иногда думаю, что ребёнок однажды в раю появился в женщине от её метафизического бессилия любовно съесть, вобрать своего любимого в себя, ощутив его сладкое, цветущее тепло изнутри, в животе, рядом с сердцем...

Посмотри, как сладко море дышит, как вздымается грудь моря! Это таинственная сила любви, луны, невесомо, незримо притягивает её к себе, в высоту, к звёздам... ах, так и кажется, ещё чуть-чуть, и море, ночь, что плещется под моими ногами, невесомо приподнимется, оторвётся от земли, и замрёт меж небом и землёй, и дно волшебно просияет ласковым посверком нового, незакатного дня!
Как похожа должно быть одинокая Земля с белой луной, прогуливающаяся у голубого моря дня, на нас с тобою, Эммочка..
Почему мне так больно и грустно, Эмма? Хочешь свободы? Вот оставлю тебя здесь, среди ночи и звёзд, и уйду.
Я видела тут на причале славных иностранцев: стройный итальянец - дог, томный испанец - пиренейский мастиф... а есть и простые, свободные в своём диком счастье - дворняжки.
Возьмёт один такой "морячок" тебя с собой в морское путешествие на корабле... Помнишь как у Бодлера? "Голубка моя, умчимся в края, где всё как и ты, совершенство..."
Ты посетишь Гранаду, Рио, Сейшелы... ты узнаешь новый мир и любовь, и крылья парусов расцветут за твоими плечами.

Боже, как мне зябко и больно в душе, Эммочка! Так больно, что я её, душу, чувствую как дыхание, которое мы замечаем лишь когда нам не хватает воздуха. Странно это: в душу не верю, а иногда чувствую её...
Любовь для меня - как воздух, а дышать мне нельзя, и я умираю.
Я словно живу на странной и грустной планете, где заканчивается воздух любви.
Мне сегодня снилось, что ко мне, нырнув в голубую ночь, плыл таинственный ангел, расправив крылья широкими плавниками.
Он подхватил меня, покорно и тихо опускающуюся на дно, расправив руки крестом, и прильнул губами к моим губам: он подарил мне глоток поцелуя и воздуха: тёплый глоток жизни, сердца!

Сегодня так грустно тикают кузнечики... время замкнулось, оступилось, и словно пошло, полетело, желая что-то или кого-то догнать...
Мы так привыкли наслаждаться пением кузнечиков, что не видим трагедии в их голосах.
На днях я читала в парке "Даму с камелиями" Александра Дюма, услышала кузнечиков, встала и подошла к траве, взволнованная красотой пения, опустилась на колени с улыбкой, и увидела... ад: я опустилась на колени прямо в ад.
Паук нежно пеленал в простыню паутины кузнечика, он насиловал кузнечика, робко и судорожно сопротивляющегося, а другой кузнечик сидел на цветке, не убегал, хоть ему было безумно страшно, и кричал, молил о помощи... и вот этим звуком, криком, болью, я наслаждалась.
Как безумно и страшно жить на этой земле, Эммочка!
Моё сердце кричит, стонет, а люди... улыбаются в ответ, мой муж гладит меня, рассказывает какой-то пошлый анекдот.
Я умираю, вечность, небо во мне умирает, а он не видит этого; лживые люди, пекущиеся о вечности за гранью этой жизни, не только не видят этого, но и не замечают насилия над душой, её криков и судорог.
Его мерзкие, холодные руки на моей груди, лице... как пальцы паука.
Они осуждают мои мечты, они считают грехом, если я освобожусь от "паука".
Они паточно и лживо говорят о вечности, которую я ненавижу... а чем, скажите, буду я жить в этой вечности, если вечность и красота души во мне - умрёт?

Часть 2.

Набоков говорил, что Чехов вошёл в этот рассказ без стука.
Я бы добавил: а вышел из него, забыв прикрыть дверь, оставив своих героев наедине перед тёмным сквознячком вечности, прямоугольным, гробовым проёмом двери и вздувшейся бледной пеной занавеской у засиневшего окошка.
К слову, Набоков дивно подметил это "без стука" лишь с точки зрения писателя, стиля, со стороны.
Читатель сказал бы иначе: окно страницы светло открылось под моими пальцами, и навстречу мне хлынули тёплые звуки и краски приморского курорта, и самое лицо женщины вплыло в комнату ко мне тихо и плавно, словно бледная кувшинка.
Так спящий человек, проснувшись, но ещё сладостно медля, не открывая глаз, чувствует сквозь лепестки век тёплое, доверчивое касание утра, ласкового цветения звуков и мира.
Вот как Чехов начинает свой рассказ: "Говорили, что на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой".

Заметьте, как Чехов мастерски, на стилистическом вдохе, расширяет пространство образа и слова, наполняя его воздухом и инерцией времени и мысли о женщине: "говорили..."
Это слово, как тихие, синие волны голосов нежно вынесли на бледный берег повествования, цветок - милое лицо женщины; заметьте также, что Чехов использует именно это слово - "лицо", сужая описательный фокус на спиральном, цветущем подтексте данного слова: в русском языке это и просто человек и в тоже время - высокая нота личностного, парящего приближения: словно в тёмной комнате перед лицом человека засветили свечу, подчеркнув тем самым бледность и смазанные лица всех остальных.

Свеча, зажжённая гением Чехова перед самим трагическим ликом любви, светила в ночи, но её умудрились не заметить не только пошлейшие критики 19 века: "лёгкость ялтинских взглядов Чехов хотел показать, что ли?", но и Толстой.
В своём дневнике он записал: "Читал "Даму с собачкой". Это всё Ницше. Люди, не выработавшие в себе ясного мировоззрения, разделяющего добро и зло.
Прежде робели, искали, теперь же, думая, что они по ту сторону добра и зла, остаются по сю сторону, т.е. почти животные"
Просто поразительная слепота сердца Толстого, ещё более поразительная, если учесть, что тёплой нотой al dente, в рассказе прозрачно звучит не только пушкинская тема, но и тема Анны Карениной, которую словно нарочно "литературно воскресили" и дали второй шанс - на любовь и вечность.
Но в этот раз все преграды и лож - сметены высшим чувством и крыльями ангелов над влюблёнными.

Интересно, читал ли Толстой Бодлера?
Есть у него изумительный стих - "Духовная заря".

Толстой просмотрел в рассказе не только любовь, которая всегда "по ту сторону добра и зла", но и христианство самой жизни ( смутно предсказанное Есениным и Андреем Платоновым), в которое тайно, сами не ведая того, веруют и язычники и атеисты и верующие: это именно та красота чувства, которая по Достоевскому должна спасти мир.
Да, этот вроде бы банальный по сюжету рассказ, наполненный удивительным, трагическим светом любви - прочитав его, Горький писал Чехову: после вашего рассказа, другие рассказы, кажутся написанными не пером, а поленом, - говорит о Евангелии самой жизни, о боге жизни, к которому всю жизнь стремился Толстой, а увидев его воочию, не узнал и отрёкся от него, как Пётр.

Ну разве в искусстве не всё было сказано об адюльтере?
Но Чехов не просто очерчивает адюльтер набрудершафт, ибо и Он и Она - в браке, но и сам их союз, начинаясь с порока и греха, кончается высшей любовью.
Ахматова бы сказала: "Когда б вы знали из какого сора, растут стихи..."
Разве сам Христос, вобрав, вдохнув сердцем и судьбой грехи и тьму человеческую, не протянул человечеству, векам, на кресте, с просиявшей, невесомой, кровоточящей высоты, любовь и кротость?
Разве человечество поняло, что он им протянул?
Христос назвался любовью? Ну что ж, любовь воскресла в человеке, в котором умер бог, кто умер для любви и для жизни, кто был порочен и развратен и был несчастен в браке, и словно бы мстил всем женщинам, называя их "низшей расой".
Неужели все критики прошлого так и не поняли, что Чехов изобразил в этом рассказе - историю грехопадения и искупления любви, а главного героя сделал - Савлом любви?
Да, в нём воскресла любовь, а в ней?

Мужчина не всегда понимает, чем женщина жертвует, опираясь на любовь, доверяя любимому, чувствуя и дыша над бездной.
В 2-3 штрихах Чехов создаёт эстетическое чудо, достойное кисти Караваджо, которое, к сожалению, большинство почему-то не замечают в той же мере, в какой многие не видят в мире присутствие бога.
Анна на пристани смотрела в лорнетку на море и почти крылатый корабль - перелётные, рембовские, пьяные корабли!, - а вокруг неё шелестел пеной прибоя пустой, лирический, любовный шёпот Андрея.
В прежние времена, женщина отдаваясь чувству, сердцекружительно и сладко теряя себя в нём, роняла из словно бы не своей руки, не своего, чужого и странного тела, платок на пол.
В рассказе же, Анна роняет в толпе, вслед за сердцем - лорнетку ( почти очки), дыхание взгляда, оступившегося, обнажённого, беззащитного: на небесном плане повествования, это так же интимно, безнадёжно и вечно, как шёлковое струение, спадающей в полумраке с плеч женщины, отдающейся мужчине, отдающей ему всю свою обнажённую судьбу и сердце: Набоков, к слову, в одном из своих романов, бережно и грустно поднимет эту утерянную Анной на пристани, лорнетку.
Кстати, Чехов стилистически описывает это в совершенно прозрачно-сжатой стилистике позднего Набокова, смешивая стилистический жест потери лорнетки, описанный им, с жестом потери лорнетки - Анной, слитой с дальнейшим, лёгким и беззащитным течением повествования.

После ночи падения, она была на постели в белой, влажной ряби складок, словно на берегу моря.
Обнажённая, тихая, она стояла на коленях, волосы, тёмными волнами стекали по груди и плечам... она плакала, чувствуя себя порочной, а он сидел в кресле, и думал о том, что она похожа на грешницу на какой-то старой картине.
Андрей отрезал алую, сочную дольку арбуза и сладострастно, тихо впился в неё алым ртом.
За этой тончайшей мелодикой плотоядного эротизма в образе дольки арбуза и упоминанием старой картины, сокрыт намёк на Марию Магдалину.
Но в отличие от библейской истории, тут уже не бог, не мужчина, а женщина, сама любовь, взяла все грехи людские на себя, точнее, то, что они сделали с нею, распяв и надругавшись над самим этим словом, перестав в неё верить, принизив любовь до банального секса.
Бог снова стал любовью. Точнее, любовь назвала себя богом, а не наоборот, как ошибались древние мудрецы.
Бог наказывает, судит, смотрит на ад свысока? Любовь же, всех любит, всё прощает, и сходит в ад к тому, в ком тлеет зёрнышко любви.
Быть может, бога ещё и нет, он ещё дремлет в природе, искусстве, красоте человеческих лиц и касаний, глазах детей и животных...
Иной раз от пошлых рецензий или мнений о прекрасном испытываешь чувство экзистенциальной сопричастности этой поруганной красоте, словно бы в светлый храм искусства вошли в грязной обуви, не успев переобуться, или же привыкнув к ней после блужданий по литературным трущобам.

Но как могла любовь воскреснуть из тьмы и порока?
Чехов, со скрупулёзностью доктора, препарирующего ангела под наркозом искусства, справляется с этим безупречно.
Помните как в конце ПиН Достоевского Родион и Сонечка сидели в ссылке на холме, смотря на реку под их ногами?
Милый голос за кадром сказал: их воскресила любовь...
Эту же ноту Достоевского берёт и Чехов ( главный герой убил не старушку - но душу свою), но примешивает в неё высокую ноту природы, её вечную, бессонную красоту.
Андрей и Анна сидят на скамье, недалеко от церкви - под сенью вечности и неба, - смотря на море под ногами, дивного, сиреневого цвета.
Они молчали... за них говорила сама природа: мерцание звёзд, плеск листвы за плечами, похожий на плеск новорождённых крыльев, волны прибоя...
Этот тёмный сон природы, её кровоточащая красота тихого равнодушия к жизни и смерти, говорила, шептала им: и звёзды умирают, и люди умирают, падает листва, отшумев... но загораются новые звёзды, рождаются новые люди и листва... волны жизни, нежно смешиваясь и перебивая друг друга, говорят голосами веков и любви, одной и той же, вечной любви, если в неё веришь и любишь сам...

Да, этот томный сон природы тихо срастался со сном жизни Андрея ( для гурманов искусства: этот момент подслушивания природы, её мечтаний, сладостно похож на волшебный момент из Войны и мира, когда Андрей Болконский подслушивал у раскрытого окна мечты Наташи, сидевшей у окошка ниже), он в этот миг переживал века и миры, утекая сердцем - к звёздам.
Красота природы, её тёплое и нежное крыло - красота, прозрачно касалась влюблённых, находившихся в зачарованном месте, где-то далеко наз Землёй, временем, веком.
Вот так вот, за любовь, доверие к природе, за томление и моление не богу, но красоте, которой отдаёшься без остатка, сжимая руку любимой в своей руке, как высшее откровение жизни - даруется любовь.

Море ласкает, укачивает звёзды. Кузнечики тикают, кричат... да, именно кричат.
Кричит само время, поруганная красота двух одиночеств, которым невозможно быть вместе.
Этот же крик, не песню, а крик кузнечиков, Андрей услышит после того, как Анна на поезде - тема Карениной в рассказе, - уедет домой, к мужу, в нелюбовь и ссылку: да её сердце и здесь было как в ссылке без любви.
Ах, досыта насмотреться, на лицо любимого перед разлукой, как перед смертью.. вобрать его в себя, надышаться лицом... Да, именно надышаться: в любви, лицо любимого, его слова - просиявший, зримый воздух самой жизни: без него задыхаешься.

В рассказ грустно входит тема двойственности жизни: Андрею была предначертана другая жизнь, он был филологом, он хотел петь, а теперь его судьба и душа - заперты в банке, душа кричит с нелюбимой женой в чужом и странном мире.
В эту ночь расставания, ему впервые за все его годы прелюбодеяний, перед сном мучительно является нежный призрак Ани, похожий на тихий цветок: тонкая шея и серые глаза...
Это похоже на чудо, на спиритизм любви: Аня дышала перед разлукой, похожей на смерть, лицом любимого, его глазами, и вот, он в муке пробуждающейся, расцветающей в ночи любви, вызывает её образ, тень, словно бы уже частичку себя, и этот образ - ангельский, ибо виден уже не грешной плотью, но взором сердца, памятью сердца, как сказал бы поэт Батюшков.

Волны любви, прилив и отлив любви, сердцебиений, дней и ночей.
Томление в буднях московских без любви, её милых глаз - как мытарство в аду.
Первая волна прибоя - он не выдерживает, и едет к ней, в Питер.
Они в театре, там её муж, они мечутся по лестнице, словно неприкаянные души, застрявшие между мирами, а над ними, в облаках сигаретного дыма, стоят и курят два молоденьких студента: удивительная сцена, напоминающая известную потолочную фреску Андреа Мантеньи с ангелами наверху, смотрящими в колодец пролёта мира на всех нас.

Волны-руки, волны-крылья, с белыми перьями пены, нежно смешиваются... новый прилив: Анна сама отлучается в Москву, к любимому, в тайне от мужа.
И тут Чехов делает то, что раньше никто не делал в искусстве и в жизни: он ласково воскрешает тихо падающий снег, который шёл в момент встречи Анны Карениной и Вронского на перроне, целуя их лица, руки, плечи...
Эта дивная реинкарнация снега, словно древнего, нежного духа: соучастник великой но грешной любви в романе Толстого.

Андрей Гуров идёт с дочкой под тихо падающим белым снегом, пушистым, как шпиц Анны, и их разговор - мистический разговор с душой Анны; этот разговор проходит на тех Гималаях искусства, куда не часто поднимались Джойс, Набоков, Флобер:

• папа, а почему грозы нет зимой? ( боже, какая гроза и шторм в душе!).

Чехов создал вечный образ, равный Ворону Эдгара По, Моби Дику Мелвилла: огромный белый кит, сама тайна смерти, переливающаяся добром и злом, словно айсберг, растаял, и от этой тайны осталась лишь маленькая льдинка, пушистая, как снег: белый дух - мистическая собачка со своею прекрасной, блоковской Дамой ( сама Анима, благодаря которой Андрей нашёл в чужом городе свою любимую).
Что нам великий образ Мефистофеля с тёмной собачкой? У нас есть дама с собачкой, знающая об Аде любви больше дьяволов.

Один из критиков чеховских времён, написал в рецензии на данный рассказ какую-то пошлость о том, что это, разумеется, не Ромео и Джульетта...
Знаете что? Это именно Ромео и Джульетта, но... взрослые. У Ромео уже снег на висках. Анна - моложе, но в исстрадавшейся душе тоже грустно сквозится седина, но даже в разлуке, они нежно сливались друг с другом в аллитерации имён: Дмитрий Дмитрич и Анна фон Дидериц ( словно в русской сказке, девушка в плену у какого-то немца, что над златом чахнет..).
Их встреча - любовь сквозь века; их прикосновения - сжигают дымные, мгновенные, кожные блики их перерождений, и на полу остаются склонённые, полуобнажённые, грустные тела, голые души: всё, они вспомнили кто они, и они не могут жить друг без друга.
Образы семей Монтекки и Капулетти, расширились на два мира: на жизнь и смерть, и они равно их отвергают.
Как им жить? Куда жить?
Эта экзистенциальная трагедия обречённости самой любви и жизни на земле.
Обняться в ночи на полу перед раскрытым окном и смотреть на волны ночи, на крик звёзд, пульсирующих в ритме кузнечиков...
Измученные, как птицы в клетке несчастного брака, принужденные скрывать душу, словно свою тайную, грешную любовь.

Женщины писали Чехову грустные, пронзительные письма после прочтения рассказа: "Антон Палыч, а дальше? Как дальше жить? Чем жить? Подскажите, ради бога!!"
Несчастные, милые, они надеялись, верили, что Чехов знает ответ, тайну концовки рассказа, а Чехов тихо плакал, держа за вечерним столом в своих руках, обнажённые женские сердца, и не знал, чем им помочь: он дал им надежду... распятую.
Знали ли они, что тайна концовки рассказа - равна тайне самой жизни, любви?

Кажется, Чехов - один из тех классиков, чьи произведения почти всегда резонируют с моим внутренним миром. Удивительно, насколько актуальны его произведения, насколько вечные вопросы он поднимает - пусть даже это все звучит, как в шаблонном школьном сочинении, где дальше должно идти 'Я согласен с мнением автора в том, что...'

Хотя с мнением автора я действительно согласен. Местами. Вернее, согласен с мнением резонера в лице Громова (Во всяком случае, я надеюсь, что именно он выражает мнение гуманиста-Чехова). Да даже сейчас безусловная любовь к людям - это способность, данная и развитая не в каждом, а во времена написания повести и подавно. Вряд ли кто-то думал о простых людях, которые могли гнить в любой канаве - а чем палата была лучше той самой канавы? К тому же, ментальные расстройства - настолько тонкая штука, что приписать их при желании можно любому, кого необходимо вывести из игры или использовать для имитации бурной деятельности.

А что оказывается на деле? Больные-то вовсе не больны, даже напротив того - оказываются едва ли не самыми здравомыслящими людьми. Потому что так много бесполезных ритуалов считаются необходимыми в обществе - и если отказаться от них, то окажется, что жить стало только лучше. А уж пациенты-то в Палате №6 точно лишены необходимости притворяться.

Но при всей красоте повести, при восхитительном слоге Чехова, после прочтения становится невыносимо грустно. Потому что видишь же и сейчас эту гниющую систему, видишь, как плюют в лицо народу, а тот терпит и прогибается. А предложить ничего не можешь. Выход не находится, да и современных писателей уровня Антона Павловича, способных рассказать о происходящем, становится все меньше. У нас ведь как? Если о проблеме не говорят, значит, ее и нет вовсе, а если говорят - то говорящему шустро затыкают рот.

В далеком детстве читал эту книгу и, конечно же, ничего не понял и вскоре думать забыл об этом рассказе. Благо, что школьная программа напомнила об этом рассказе, который является первой частью "Маленькой трилогии" Чехова; состоящей, между прочим, из трех взаимосвязанных рассказов. Всю трилогию объединяют три героя-рассказчика, товарищи по охоте: Буркин, рассказывающий первую историю, Иван Иванович, повествующий вторую, и Алёхин, с помощью которого мы узнаем содержание третьего рассказа.

Антон Павлович Чехов планировал создать целую серию рассказов о "футлярной жизни". Что же это такое, эта "футлярная жизнь"? Людей, одиноких по натуре, которые, как рак-отшельник или улитка, стараются уйти в свою скорлупу, на этом свете немало. У этих людей наблюдается постоянное и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать, футляр, который уединил бы их, защитил бы от внешних влияний.

Среди таких людей, которые хотят закрыться от внешнего мира, можно найти и Беликова, нашего главного героя, учителя греческого языка, который в любую погоду закутывался в пальто и шарф, носил с собой зонт.
Все боятся Беликова, потому что он обязательно "доложит властям" о их якобы ужасном поведении, ведь это дурно, кататься на велосипеде и брать с собой книги на улицу! А власти, в свою очередь, накажут "виновных", потому что Беликов непременно будет каждый раз приходить со своей жалобой, если ее не выполнят немедля. Все его боятся, все ему повинуются, но при этом остаются мыслящими и порядочными людьми. Беликов символизирует силу, косность, самодержно полицейского режима.

Несмотря на маленькое количество страниц, рассказ читается долго. Нет, виною тому вовсе не растянутость или кипа ненужной информации, а то, как Чехов красиво излагает свои мысли; их хочется перечитывать снова и снова!

После этого рассказа даже появилось такое понятие как "Беликовщина", означающее неспособность личности выйти за пределы установленных норм.

Это могла бы быть идеальная романтическая история: он – художник, видящий мир в ореоле мечтаний и фантазий. Она – идейная, прагматичная и очень деятельная девушка. Противоположности притягиваются, и вот ненависть быстро переходит в...

...в такую же борьбу с горьким и разачарующим финалом.

Конечно все вышесказанные банальности никак не относятся к данной повести Чехова. Герой знакомится со семьей Волчаниновых с двумя девушками-сестрами. Старшая, та самая прагматичная Лида, на дух не переносит художника и считает всю их творческую братию «нахлебниками», а герой тем временем влюбляется в младшую из двух - Женю, она же Мисюсь.

Автор в своей истории без обиняков дает понять, на чей он стороне, и в уста своего героя вкладывает очень правдивую, на мой взгляд, мысль:

Правда ли на стороне рассказчика? Безусловно! Но на своей правдивости, не подкрепленной никакой жаждой деятельности, чем обладает героиня Лида, далеко не уедешь.

И герой никуда и не уехал, во всех смыслах этого слова. Печальный конец как назидательный урок всем пассивным мечтателем, ну а мне... Мне просто жаль Мисюсь.

Рассказ символичен.

Владыко архиерей Петр, по рождению Павлуша в службе церковной оброс регалиями, знаниями, образованиями и почестями как корабль ракушечником. Служит Богу и людям, а ни Бога не видит- живет раздражениями на людей и бегством в счастливое прошлое детство от недостаточного настоящего, ни людей не видит - все для него на одно лицо- толпа, из года в год одно и то же, туда же и матушка вмешалась, которую он не признал в толпе. Еще бы- 9 лет не виделись.

И живет он среди людей, а поговорить не с кем - «глуповатые» все. И ставни то старые нищенские- уехать бы за границу- там все другое, лучше. И так прожил этот Петр чуть более 40-ка лет, потеряв в себе Павла- обычного сына своей семьи.

С одной стороны жалко его. Почему так происходит? Как найти ту середину, где и регалии с поприщем своим можно удержать и не потерять простого Павлушу в себе?..

Рассказ грустный. Владыко умирает в мучениях, а вспомнит ли кто его добрым словом через месяц?.. Оболочка исчезла. А что было под ней? Часть толпы, в которой сложно отличить одно лицо от другого...

Одно только истинно- жить надо каждым мгновеньем, не бежать в прошлое от настоящего, делать настоящее свое счастьем здесь и сейчас. Жизнь жить.

********

Прибавился рассказ в копилку моего неоднозначного отношения к церковным служителям.

Дом с мезонином в этом произведении - своего рода символ, оставшееся теплое воспоминание о нескольких неделях в конце лета, о месте, где рассказчику было хорошо и спокойно и где он был влюблен. Вся эта небольшая повесть буквально пронизана щемящей ностальгией по чему-то ушедшему - дням, любви, а может, мимолетному счастью? Тонкие описания дают прочувствовать эту светлую грусть и читателю.

Квинтэссенцией повести становится спор Лидии с рассказчиком и последующее разрешение ситуации с Мисюсь. Мне не понравился ни один из персонажей, но точка зрения Лидии все-таки кажется более здравой. Главный герой по-своему прав, но в отличие от Волчаниновой он только попусту философствует, не пытаясь воплотить свои слова в жизнь, а потому все его речи кажутся именно праздной философией.

Мне осталось не понятно, что он нашел в Мисюсь и где увидел широту ума. Девушка никогда не участвовала в обсуждениях, предпочитая пересказывать местные сплетни или проводить время в праздности (как и рассказчик). Хотя не исключено, что автор намеренно дал своему герою выбрать ту, которую и завоевывать было не нужно - она и так им восхищалась, не спорила и льстила его мужскому самолюбию, - а не ту, у которой было свое мнение, отличное от мнения рассказчика.

Столько мороки с этой любовью! То ли дело брак по расчету, взаимовыгодный союз. К этому выводу приходят два любящих друг друга человека, друг другу, конечно, это не проговаривая. С одной стороны и о репутации любимого человека позаботились, а с другой и о своей безмятежной жизни тоже не забыли. Ну а если ты в браке состоишь, то неприлично любить на стороне, тем более человека также состоящего в браке. Вот так эти голубки и порешили, под изумленными взорами очевидцев. И ведь не лицемеры какие-нибудь, не беспринципные, а как раз наоборот. Вот чудеса!) Антон Павлович, «добренький», указал нам на то, как же глупо всюду следовать целесообразности, вопреки позывам сердца. Осталась за кадром вся оставшаяся жизнь этих рассудительных голубков, которая, как пить дать, прошла в душевных муках о бесславно профуканной счастливой жизни. Но это, конечно, не точно)

Мне всегда нравился Чехов, его произведения практически всегда находили отклик в моей душе и мыслях. Но с этим произведением произошла осечка.
Сюжет книги довольно прост. Мама оправляет девятилетнего Егора учиться в городскую гимназию. А так как город расположен не близко, то в путешествие мальчика проходит в компании дяди и священика - отца Христофора, которые едут туда по своим купеческим делам.
Все произведение состоит из рассказа о том, как проходит это путешествие из деревни в город, через степь. В книге много, очень много описаний природы, наверное, я бы сказала процентов 40-50 произведения. И честно, я люблю красивые описания, а если подобрать подходящую по атмосфере музыку, так вообще прекрасно будет, но здесь их черезчур много, к середине начинаешь уставать от них. Повествование тянется медленно, монотонно, здесь не получится спешить. Вся повесть пронизана какой- то тоской, печалью, одиночеством. Но с другой стороны эти чувства понятны и соотвествуют тому, что должен испытывать Егор в этот переломный момент, перехода от старого к новому. По сути получается, что это путешествие, преодоление степи, это символ некой внутреннего смятения, разрыва старых отношений, когда уже нет привычного окружения, знакомых людей, и ты один в огромном мире, потерянный и не знаешь куда двигаться - в степи. И вот в какой-то момент ты принимаешь это, старые связи истончились и воспоминания о них уже не причиняют такою боль, ты готов к новому - в этот момент происходит гроза.
В целом, я не могу сказать, что повесть плохая или скучная, да немного (или не немного) нудно из-за большого количества описаний и малого количества действий, но это классика. Просто книга не зацепила струны моей души, но смысл вложенный в нее стоит того, чтобы ее прочитать.

«Дама с собачкой» – небольшой, но увлекательный рассказ. В нем нет бури эмоций, накала страстей, лихо закрученного сюжета. Он интересен другим – основной акцент делается на внутренний мир героев, их душевные переживания.

Казалось бы такая банальная история. Курортный роман, переросший в нечто большее. Встретились двое отдыхающих на курорте. У каждого из них своя скучная жизнь, есть семьи, дети, но они оба несчастливы в браке. У них завязываются отношения – несколько дней, на протяжении которых они возможно были счастливы. И вот уже пора расставаться, возвращаться домой, к семьям, детям. Никто не знал, к чему приведет это мимолетное увлечение. Все могло бы так и закончиться, если бы не возникшая любовь. И вот он ищет с ней встречи. И вот опять у них связь. И так тяжело и мучительно от того, что невозможно разрушить брачные узы, что приходится врать и изворачиваться.

Концовка у произведения фактически отсутствует. Будущее героев не определено. Может быть потому, что у героев нет совместного будущего? Есть только настоящее, здесь и сейчас. Каждый сам может придумать окончание рассказа, как ему нравится.

Как уже отмечали уважаемые лайфлибовцы, с легкой руки Чехова слово «хамелеонство» вышло за пределы этого небольшого рассказа и пользуется в народе успехом. Но, возможно, народ упростил его значение. А ведь Чехов изобразил типичного чиновника в лице полицейского надзирателя Очумелова. Скажу больше, идеального чиновника он изобразил. И, возможно, «хамелеонство» это гибкость и умение моментально вписываться в разные ситуации. Не спешите бросать в меня тухлыми помидорами, ибо я иронизирую. Но, как вы знаете, в каждой шутке есть доля серьезной правды. Менеджер - слово, которое вошло в наш обиход значительно позже написанного Антоном Палычем сего рассказа, но уже тогда он обрисовал нам будущего эффективного менеджера. Мужику, которого укусила собачка за палец может достаться, собачке может, а эффективный менеджер Очумелов с полным правом может рассчитывать на награду. Хорошо ли это? Во времена Чехова считалось что плохо. Сейчас уже так просто не ответить на этот вопрос. Если чисто по-человечески, то конечно да. Вижу, кто-то может быть уже и возразит) Ну конечно, с точки зрения эффективного менеджмента это очень даже хорошо. Как кооперация, например. Напоминаю, на всякий случай, я все еще иронизирую. Для тех, кто все еще хочет чтобы справедливость, та что рождается вместе с человеком в его сознании, торжествовала, наши матерые классики, в том числе, конечно, и Чехов, оставили нам немало бессмертных произведений, которые формируют в человеках человечность. Вот мы посмеялись над Очумеловым и наверное уже меньше соблазна стать таким как он. Больше желания жить по справедливости. Нам как будто нахлестали по щекам чтобы привести в чувство.
В который раз хочется выразить огромное уважение нашим советским кинематографистам. Фильм, где Ильинский сыграл все роли, состоящий из сатирических рассказов Чехова, включая и "Хамелеон", помог обессмертить фразу Очумелова, которую многие вспоминают именно благодаря ему - "Подай-ка, брат, Елдырин, пальто. Знобит". И снова люди потихонечку дополнили классика. Чеховский Очумелов слова "брат" не произносит. Это импровизация Ильинского. Казалось бы, подумаешь, какое маленькое несущественное изменение, но это слово в данном случае явилось существенной деталью для формирования самого персонажа. Тот самый случай, когда гений дополнил гения)
В качестве приложения прикладываю видео с мальтийским хамелеоном, который спокойненько себе шел по своим делам и не стал ни во что превращаться)