Джеральд Даррелл. Комплект из 9 книг

— Иди сюда быстрее и сними ее с меня, — отозвалась Джеки.
— Кого ее? — переспросил я, пробираясь к ней сквозь кустарник.
Джеки сидела с засученной штаниной, к ее голени присосалась огромная пиявка, набухшая кровью и напоминавшая удлиненную винную ягоду.
— Черт возьми! — воскликнул я. — Пиявка!
— Сама вижу, что пиявка! Сними ее!
— Похожа на лошадиную, — сказал я, опустившись на колени и разглядывая пиявку.
— Меня совершенно не интересует, к какому виду относится эта проклятая тварь! — гневно воскликнула Джеки. — Сними ее, ты же знаешь, что я терпеть их не могу!

Птенцы сидели на дне коробки, широко расставив лапы, вытянув длинные хвосты и подняв взъерошенные хохолки, и спокойно смотрели на меня бледно-желтыми глазами с таким отсутствующим, мечтательным выражением, как будто прислушивались к какой-то далекой волшебной музыке, недоступной грубому слуху представителя млекопитающих. Затем одновременно, словно хорошо сыгравшийся ансамбль, они еще выше подняли растрепанные хохолки, раскрыли желтые клювики и издали ряд громких истерических криков, похожих на пулеметную очередь. После этого они опустили хохолки и тяжело вылетели из коробки; один из птенцов сел мне на руку, второй на голову. Тот, что сидел на руке, издал радостный, кудахтающий звук, бочком подпрыгнул к пуговицам на рукаве куртки и, снова задрав хохолок, принялся с ожесточением их клевать. Тот, что сидел на голове, захватил клювом изрядный пук моих волос и, поудобнее расставив лапки, попытался выдернуть их.

Маленькая рожица его, вся в морщинах, казалась бесконечно печальной, карие глаза смотрели кротко; всем своим видом он словно говорил, что мир к нему жесток и несправедлив, но он всем прощает и не жалуется. Однако эта видимость уныния и скорби — чистейший обман: на самом деле Чарли отнюдь не обиженная, непонятая обезьяна, а самый настоящий уличный хулиган — мальчишка, лживый и хитрый.
Мы каждый день выпускали его из клетки погулять, и он бродил по всему лагерю с лучезарно-невинной миной, стараясь усыпить нашу бдительность и уверить нас в чистоте своих намерений. А потом как бы случайно подходил к столу, где разложена пища, быстрый взгляд вокруг — не видит ли кто?-и хвать! В руке у Чарли самая большая связка бананов, и он уже мчится к ближайшему дереву. Если за ним гнались, он бросал бананы и останавливался. Его ругали, а он сидел в пыли и скорбно глядел на своего обидчика — воплощение оскорбленной невинности! Сразу видно: его понапрасну заподозрили в гнусном преступлении, но он чересчур благороден и не станет оправдываться, раз уж вы до того тупы, что сами не понимаете, сколь нелепа и несправедлива эта напраслина. Попробуйте помахать у него перед носом украденной связкой бананов, и он взглянет на вас слегка удивленно и чуть брезгливо. Дескать, с чего вы взяли, что он украл эти бананы? Неужели вы не знаете, что он терпеть не может бананов? Никогда за всю его жизнь (посвященную благотворительности и самоотречению) у него не появилось ни малейшего желания хотя бы отведать эти мерзкие фрукты, а уж о том, чтобы их украсть, он и помыслить не мог. Когда мы кончали ему выговаривать, Чарли поднимался с земли, глубоко вздыхал, бросал на нас взгляд, в котором сострадание смешивалось с отвращением, и вприпрыжку отправлялся на кухню взглянуть, нельзя ли что-нибудь стащить и там.

Помнится, когда наша семья жила в Хэмпшире, у нас в саду росла огромная яблоня. И вот однажды случился небывалый урожай яблок. Их было так много, что мама, заготовив впрок тонны джема и чатни*, была не в силах использовать оставшиеся плоды; они падали на землю и сгнивали, образуя ценное удобрение. В одну из ясных, лунных ночей меня разбудили стоны, визг и пыхтение; полагая, что это пара влюбленных котов, я высунулся из окна, чтобы высказать все, что я о них думаю, но, к своему удивлению, обнаружил двух ежей. Решив рассмотреть вблизи, чем они были так заняты, я всунул ноги в шлепанцы и выбежал в сад. Оказывается, они угостились полусгнившими яблоками, чей сок превратился в сидр. Оба ежа были здорово пьяны: они кружили вокруг дерева, шатаясь из стороны в сторону, натыкаясь на яблоки, икая, злобно бросаясь друг на друга, словом, ведя себя самым недостойным образом. Для их же пользы я запер обоих на ночь в гараж. На следующее утро передо мной с виноватым видом предстали два самых несчастных в мире ежика, которых только можно было себе представить.