Собрание сочинений в 4-х томах. Том 1

• Вы Долматов?
• Приблизительно.

  Охохо, Сергей Донатович! С Днем Рождения!

Я пошла сама с собой на компромисс, решив попробовать на вкус Довлатова, о котором давно была поверхностно и несколько негативно наслышана. Вкус оказался приятным, слегка пьянящим и оставляющим кисловатое послевкусие.

Эта книга о журналистском быте в советское время, местами еще очень даже режимное, написана с тонким юмором, легким сарказмом и наполнена иронией и самоиронией, несмотря на то, что при трезвом взгляде во всем поведении героев, манерах и выполнении своих обязанностей, свойственных тому времени, обнаруживается червоточинка: кто-то хитрит, кто-то не вылезает из запоев из чувства безысходности, кто-то просто еврей и потому пытается выжить любой ценой, и всех объединяет общее качество: попытки делать свою работу не на совесть, а абы как, лишь бы отвязались.

Итого: книги эмигрантов о том времени не очень люблю, хотя во многом с ними согласна, но уж очень они какие-то... грязноватые, что ли, пронизанные русофобией. Тем не менее, автор понравился стилем, слогом, чувством юмора и умением сплетать паутину слов так, чтобы она блестела и переливалась на солнце сокровищем, даже если при прикосновении оказывается липкой, неприятной и вызывающей легкую оторопь.

Серёг, друг, ты пришёл. Ставь рюмку. Выпьем с тобой, поговорим о нашей. Многострадальной, покрытой идиотизмом, но всё же нашей России. Не забудем о женщинах. Разные они, но всё же любимые. Как там мужики на работе? Пьют? Давай и мы ещё по одной. И затянем нашу с тобой русскую. В два голоса. Присоединятся ещё и ещё, проникнутые русским духом мужики. С работы ушёл, друг? Правильно. Какого чёрта их терпеть, ты живёшь. ЖИВЁЁЁЁШЬ и таких мало. Есенин, Пушкин…, Довлатов. Да, друг, ты там. Это я не в порядки очерёдности, а сумбурно. Гениально ведь пишешь. Так легко тебя читать. Слова твои Серёга наполнены иронией, цинизмом. Иначе в России не прожить. Не нужны стране мы. Простые. Из народа. Мы правду любим… а знаешь, я тут задумался. Горько мне, к горлу подбирается ком и рюмку, дайте же мне рюмку и утоплю водкой грусть...Эххх Россия МОЯ РОССИЯ….

В ряду «зелёных» произведений Довлатова данная повесть, чьё черновое заглавие — «Отражение в самоваре», скромно стоит где-то на обочине: написанная в 1968 году (и позднее, предположительно, дорабатывавшаяся), она так и не вошла в «Демарш энтузиастов» по причине скептического отзыва от соавтора сборника Н. И. Сагаловского. Журнальная публикация вышла на два года раньше, а парирование Сергея Донатовича коллеге резковато, но с неуёмным оптимизмом, подтверждало, что сей опус взаправду, — цитата, — «барахло», пусть и задуман был «не худо» как «выступление против серьёзности в жанре философской ахинеи». Также попытки сочинять «вне бытового реализма» ещё будут, несмотря на невозможность «органически действовать» на предлагаемой неизведанной территории. И, наверное, отчасти писатель прав: «Иная жизнь» воспринимается скорее как приятная проба пера на взлётной полосе карьеры, нежели полноценная визитная карточка.

Безусловно, богатый на образы язык спасает положение, хотя не всегда: поначалу повествование, разбитое на очень короткие главы, постоянно отвлекаясь на флэшбеки, плывёт в странноватые дебри, и это сбивает с толку. Сюжет не слишком увлекателен, а происходящее наполнено абсурдными деталями: так, главный герой отправляется во Францию добывать архивы Бунина, чтобы провести над ними филологические изыскания, а в итоге попадает в непонятную, чудаковатую реальность, где всё как будто бы не то чем кажется. Никаких заявленных целей касаемо деятельности Краснопёрова мы не достигнем (точнее, нас туда просто не допустят), ибо всё, что тот будет делать — шляться по Парижу, наблюдать некий набор фантасмагорической несуразицы (вероятно, основанный на стереотипном представлении советских людей о загранице), вспоминать всяческие курьёзные случаи из прошлого, потчевать в ресторане и, — принимайте как хотите, — общаться со своей партийной совестью, трансформировавшейся в отдельного гражданина (кстати, её судьба весьма трагикомична, что неплохо и выразительно).

Постепенно вымысел обретёт собственное уникальное дыхание и самостоятельно подскажет, в чём тут фишка: во второй её половине маховик событий аккуратно свернёт с колеи меланхолической бессмыслицы на мягкую поляну юмористического парада ностальгии. Например, в поле зрения появятся кинозвёзды того времени, крайне потешно себя ведущие, а ключевой наш персонаж неистово станет метаться между желанием пуститься во все тяжкие с артисткой Софи Лорен и остаться в ладах с собой, как монах, соблюдающий обет безбрачия. В форменном безобразии смешаются и стихи, и проза, и чересчур пылкие признания, и по-хорошему дурацкие диалоги, и вечная тоска (иногда наравне со скрытой завистью) по местам и фантазиям, где нас нет. Всё это, похоже, иллюстрирует примерный ход чувств и суждений практически любого выходца из СССР, коему пришлось (либо страшно хотелось) вкусить щепотку соблазнов чужбины. Довлатов в насмешливой манере сталкивает обе среды обитания и скачет между ними, то подтрунивая читателя, что родное — всегда лучше, то заставляя сомневаться — а вдруг у соседа трава зеленее? Финал метаний даёт компромиссный ответ, примиряя обе стороны, и подводит к логичному, несколько печальному, но жизненному выводу: какая, к чёрту, разница, где мы есть — важно, чтобы мы были.

Есть такие произведения, чья история публикации вспыхивает ярче, чем сам их сюжет. Данный рассказ Довлатова в конце далёких шестидесятых подвергся яростной критике армян, которые, прочитав его в сатирическом журнале «Крокодил», настрочили в редакцию более 2600 провокационных писем о том, что Сергей Донатович нанёс оскорбление всему народу, неверно показав земляков и изобразив обычаи. Шумиха, разруленная кое-как без губительных последствий, всё равно привела к тому, что автору пришлось принести печатные извинения в стиле «вы не понимаете, это другое», вдобавок упомянув некоторые культурно-патриотические заслуги (что не отменило саркастичной конфронтации с радикально настроенными индивидами). Редакторы же аналогично удосужились выдать приписку, в профессиональном тоне иллюстрирующую степень их собственной виноватости.

Стоит признать, что подшучивать над кавказцами, выставляя их несколько грубоватыми и неотёсанными весельчаками, оказалось неосмотрительной авантюрой, даже если имелись в виду сугубо представители, «потерявшие свои корни». То, что рассказчику померещилось феерией доброго подтрунивания, для обиженных ответчиков предстало предъявлением претензии и искажением действительности (да и будем честными, по сей день даже осторожное высмеивание по национальному признаку зачастую не проходит бесследно). Какими же триггерами наполнено содержание новеллы? Весьма забавно описанная кража невесты; залихватский гнев её братьев; грубая реплика жене от мужа; буйное застолье с пожароопасным финалом; тост о превосходстве армян над прочими «равными» расами; комичный прикол судьи над осуждённым; комментарий о мудрости отца-насильника. Завязку с развязкой закольцовывает общее ностальгическое сожаление об изменении мира, подвергшегося душному прогрессу цивилизации вместо прежнего единения с природой — и это, пожалуй, самая поэтичная часть повествования, применимая к обществу в целом, нежели к отдельным его элементам.

Всё оставшееся здесь выглядит приятно глазу, ибо язык и остроумие спасают положение, но по сути нарратив склоняется к лёгкому, даже где-то банальному анекдоту. Так, удивительным речевым оборотам, проскочившим в иллюстрировании еды на столе, или диалоговым перлам, пуляющим тонкой игрой слов и смыслов, уступает некая сырость характеров и недосказанность ситуаций, сумбурно приплюснутых друг к другу. Происходящее по тону кажется потенциальным заделом на нечто большее, однако интригующий флёр событий так и закрепляется в сознании имитацией фрагментарного воспоминания, скорее смахивающей на неплохую пробу пера, чем на твёрдо поставленный набор этюдов, склеивающихся в исчерпывающую картину.

Поэтому миниатюра пригодна к ознакомлению только в качестве обаятельного творческого бонуса писателя для преданных поклонников, ровно и безболезненно относящихся к особенностям изображения этнических несовершенств.

Что случится, если борцы на состязании поймут бесполезность своего ремесла, а наплевательское отношение к финальным схваткам на ринге накроет буквально всех участников мероприятия? На эту тему решил мимоходом порассуждать Сергей Донатович, превратив ринг в ленивое пастбище.

Крайне компактный объём рассказа не предполагает глубинного анализа, но некоторые детали всё же просятся их отметить. Если определять главенствующее ощущение, коим можно описать новеллу, то это будет постепенное, хоть и весьма быстротечное, смирение с отсутствием соревновательного духа. Сюжета как такового, в принципе, не наблюдается, да и вряд ли он нужен: этюдным методом Довлатов черкает кратенькую зарисовку, в точности передающую атмосферу подступающей расхлябанности и примирительного безразличия к происходящему. Напрашивается логичная мысль, что протест против активного времяпрепровождения можно выразить только наиболее пассивным видом забастовки. Все лозунги о важности быть сильным, смелым и первым среди лучших следует перечеркнуть жирной красной линией: эти ребята вот-вот сдадутся, ни разу не устыдившись нерадивой самонадеянности, и пойдут домой. Олимп останется пустым. Счёт — 0:0.

Дополнительным забавляющим элементом выступает традиционная игра слов, в очередной раз введённая писателем. Скрещение фантаста Жюля Верна и композитора Арама Хачатуряна в уставшего от жизни судью Жульверна Хачатуряна стоит в одном ряду с распадом «горизонта» и «биллиарда» на иностранных корреспондентов Гарри Зонта и Билли Арда, что однажды ещё появятся в повести «Ослик должен быть худым». Прочие проблески юмора рассыпаны лаконичными словесными пируэтами, не претендующими на нечто выдающееся, но приятно ласкающими слух. В целом данное произведение могло бы разгуляться вволю при желании автора, однако тот будто сам заразился схожим с персонажами настроением, что, впрочем, выглядит как хитрый приём, нежели чем досадное допущение.

По итогу «Победители», являясь проходной забавой в череде себе подобных «проб пера», всё же одерживают триумф в вызове мимолётной улыбки или искренней усмешки, чего оказывается вполне достаточно — не всем же занимать почётный пьедестал.