М. Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в 8 томах (комплект)

Все мы знаем, что было в России крепостное право. И, к счастью, мы не испытали это на себе. "Пошехонская старина" - эта та редкая книга, внутри которой я оказалась и словно на собственный шкуре почувствовала, каково это - быть рабом.
Что меня поразило больше всего, так это то, что многочисленные дети в помещичьей семье тоже, по сути, были рабами. Их били, морили голодом, спали они все в одной комнате, а мелкие паразиты (такие как блохи и клопы) были заместо домашних животных. Дети даже летом не могли свободно поиграть. Все их развлечения сводились к копированию разговоров взрослых.

Даже Анна Павловна, при всей своей кажущейся власти, была рабой, рабой денег. Ее издевательства над крепостными и собственными детьми не могут быть ни оправданы, ни прощены.
Самое страшное, что люди и не мыслили никакой другой жизни. Они считали, что их жизнь НОРМАЛЬНАЯ. Но как она может быть таковой, когда само понятие ЧЕЛОВЕК теряет всякий смысл.
Книга произвела на меня глубокое впечатление. Но говорить много на эту тем не хочется. Не потому что сказать нечего, а потому что все мои впечатления, как и всю рецензию, достаточно свести к следующей цитате:

Неоцененность этой книги – для меня загадка. В обиход плотно вошли образы из Ильфа и Петрова, Булгакова, Оруэлла – почему же история города Глупова не используется для пересказа очередного выпуска новостей?

Мы вздыхаем по Маркесу, а ведь «История одного города» это наши отечественные «Сто лет одиночества». Найденная еще Салтыковым-Щедриным форма соединения реальности и абсурда для изложения истории принесла Маркесу всемирную известность. И форма эта не устарела до сих пор – к сожалению, добротный реализм не выдерживает реалий нашей жизни, и необходима заправка из бреда, магии, фантастики, алогичности – называйте, как хотите.

Алогичность. Или скрытая от нас логика. Это правит миром Глупова – и сразу вспоминается Кафка с его гениальными романами. И почему-то эти выдуманные миры передают плоть и кровь нашего реального мира лучше, чем все подробные остро-социальные авторы. Вообще у меня в голове всегда выстраивается ветка этой темы – Гоголь с петербургскими произведениями, «История одного города», Кафка как апофеоз, Маркес с «Осенью патриарха».

Если раньше я считала, что «История одного города» это бредовый сон студента перед экзаменом про истории, то сейчас я вижу, что в этот бред погружена вся наша страна ныне, присно и во веки веков. Вот так Салтыков-Щедрин нас всех приговорил, и он прав.

Эх, Арина Петровна, матушка вы дорогая, что ж вы наделали-то? И жизнь свою, вопреки расхожим представлениям о женской доле и женском счастье, достойно прожили, и богатств разных усердными трудами да скопидомством бережливостью нажили, для детишек своих родненьких накопили, и именьице, родовое гнездышко, несмотря на «выкинутые куски», существенно приумножили.
И самое-то главное – все честь по чести у вас получилось: и сироток бедных не обидели, в люди, можно сказать, вывели, и на старость лет сыночек ваш ласковый, самый почтительный да умненький, стал хозяином, потеснив заменив вас в деле хозяйствования. А что не всех природа-матушка оставила вам – так на то и пенять не стоит: у Бога-то им, вестимо, лучше будет, а тут дележа меньше. Кругом, как оглянешься, устроено все хорошо.
Только вот тоска заедает, пустословие да благочестие сыночка вашего похуже запоя всамделешного на поверку оказывается. И страшненько становится, как остановишься да вдумаешься… Срашненько? Ан нет. Лампадку засветить, помолиться усердно – да и вновь мир ладно устроенным будет видеться… А мысли тоскливые долой гонИте! Так-то оно и лучше.
И спокойнее…
Да и опять же гнездышко родимое – не разорено, не пустует. Сынок помрет – другой хозяином станет. Внучок опередит бабушку на погосте – внучка приедет. У Бога, как говаривает Иудушка, милостей много: одного Володеньку взял, другого дал. Что ж тут не жить? Можно жить. Очень даже можно! Не удавиться бы только с тоски…

Кажется, во всем виновата Арина Петровна, да и Аннинька с Любинькой себя не соблюли, да и Евпраксеюшку чтой-то на барские хлеба (ан нет, на квасок барский – совестливая девка все ж была) потянуло… Но мне вот именно их больше всех и жалко: их дорога была уже предопределена такими вот Иудушками… И как-то все так Салтыков-Щедрин рассказал, что думаешь – давно это было и не в здешних краях. Да и было ли? И может ли быть? Задумаешься – и как-то не по себе становится. Тревожно. Тоскливо.
Страшненько…

У меня почему-то было предубеждение против Салтыкова-Щедрина: его поддерживали во мне в школе, потом в вузе, потом коллеги-филологи... Все твердили, что Щедрин-де безнадёжно устарел, что Щедрин-де не художник. Пошто классика оклеветали?
Открыла книгу -- и оторваться не могла, даже зачитывала домашним вслух. Оказалось, Щедрин не только не устарел -- это просто архиактуальный писатель, потому что ничего в городе Глупове по сути не меняется! И, безусловно, Щедрин -- художник: такое меткое словцо у него встречается, такие короткие, едкие, убийственные характеристики, что аж дух захватывает. Стилист он блестящий, а уж какой сатирик... Не только язвительные гоголевские интонации узнаются в "Истории одного города". Весь Булгаков-сатирик вырос отсюда, из этого феерически смешного абсурда.
Но этот юмор не для школы. Более того: Щедрина нужно бы публиковать с обязательным развёрнутым комментарием, потому что даже нынешний студент (не то что школьник) не обременён багажом знаний, и ему, увы, щедринские насмешки над "губернаторами" будут понятны не всегда... А в этом-то узнавании вся соль.

Автора я ранее читала – когда-то его «Пошехонская старина» вошла в лучшие книги года. Ожидала, что и «Дневник» окажется не хуже, – хотя бы, потому что заявлена сатира. Но проникнуться получилось лишь местами.

Сюжетно, герой «понаехал» на год в Санкт-Петербург – сам не понял зачем, но попытался культурно провести время. Через месяц осознал, что ничего, кроме ресторанов, и не видел. Решил это исправить – и пошло-поехало.

Моментами было очень смешно (боюсь, его определение чиновника как пенкоснимателя войдёт в мой активный словарный запас), однако в отдельных главах текст не только довольно сухой, но и будто скатывается в обычную критику, без иронических ноток – словно документальную хронику из архива читаешь. А отсутствие неярких сатирических ноток создавало впечатление, что слушаешь причитания дедушки на скамейке. В общем, стиль показался каким-то неровным.

Возможно, чтобы лучше понять текст, собирательные образы героев и тонкость юмора нужно глубже знать и понимать эпоху – время после отмены крепостного права. Однако даже без этого можно увидеть, насколько многие аспекты жизни актуальны до сих пор – и это создаёт налёт грусти.

Пересказывать - ну, совсем не к чему, потеря заряда, эффект выговоренности, так скажем. А вотнесколько соображений - с большим удовольствием, с большим.

Пусть запоздалый, но ответ Пиквику, на мой взгляд, это несомненно. Ироничная манера изложения, описание "старины глубокой", всех этих, нет, не грибоедовских бабушек и "княгинь марьалексевных", не много проще. Описание московских апартаментов, снимаемых на сезон охоты за женихами и прочими утехами - да ёлы-палы - оторопь просто берет! Не дворяне, а чухонцы какие-то затрапезные! В одном месте почти по Чехову, типа "в комнате был такой спертый воздух, что казалось - украли и воздух" или что-то в этом роде. Как бы такие, нелепо-смешные старомодные нравы и, подстать им - люди. Уходящей или уже ушедшей эпохи. Да что там люди - сословие, обанкротившееся во всех смыслах: финансово, интеллектуально и духовно. Всё. Аллес! "Дворянские гнёзда" оставим на разграбленье победителям. Победителю, а именно - Времени.

Второе соображение.

Что общего между Никанором Затрапезным - героем "Старины" и Скотопригоньевском из "Карамазовых"?
Есть различие. Если в "Старине" - это та же невысказанная вторичность понятно - перед кем: куда там нам, сиворылым, до Пиквика, до ИХНИХ там всяческих культур-мультур! Никанор. Да ещё и Затрапезный - и ЧЁ от них ожидать-то? Повсеместная "История одного....города, волости, страны - подставляй, что хочешь, что нужно"! Это, если честно, напрягает, при всём при том, что автор - известный западник. Но русский. Но - напрягает. Скорее всего, и "Никанор", и "Затрапезный" - это последние из фамилий-имен в "велико-могучем". Блин, напрягает.

У Достоевского, на мой взгляд, то же самое и в то же время - не совсем то же самое. Конечно, не Москва или там какая столица Империи, не, даже не какая-нибудь там Казань или Нижний, - конечно, Скотопригоньевск: не попрешь же со своим свиным рылом в калашный ряд Гамбурга, согласитесь??? Но здесь отсутствие субъектности Достоевским обозначено более-более тоньше, более-более. Сравнивать Баден-Баден с Рязанью - ну проигрышное дело априори. Поэтому зачем мелочиться даже на Рязани: Скотопригоньевск - это чтобы никаких вопросов не было.

А вот потом Ското... и отыграл своё: когда русские мальчики встречаются в трактире. В Скотопригоньевске. Об чём разговор-то? О последних вопросах этого мира - на меньшее они не согласны. И поэтому Скотопригоньевск - это вам не захолустье типа Лондон-Парижа. Где в пабах пиво хлыщут и виски пьянствуют. Но в целом, это всё равно та же, с Петровских, а, может, и более других эпох=времен травма: сиволапые, куда нам до европ ихних"?!

Конечно, читать, конечно. Читать, слушать - без разницы. Мощная картина жизни, абсолютно правдивая, насколько может быть правдивой история как наука, а тем более - художественная литература.

Если что - извЕните за АшиПки.
В смысле опечаток.

Книгу читала ещё в школе. Ну как читала? Да как обычно. Главное,оценку получить и закинуть эту скучищу куда подальше.

Но недавно решила почитать что-нибудь "из русской классики" ранее мною не читанное. И на глаза попалась аудиоверсия в озвучке Александра Клюквина. А в его исполнении я, наверное, и телефонный справочник послушаю с удовольствием ,очень уж чтец хорош )

Слушала целую неделю. Часто выключала книгу и собиралась с духом , чтобы продолжить прослушивание, такой ужас мне внушали герои книги. Это очень страшная книга о том ,до какого нравственного падения может дойти человек. Едва ли не самая страшная по своей безнадёжности.

Самый мерзкий из героев ,конечно Иудушка Головлев. Но он же не сам по себе такой вырос, вся история этой выморочной семьи сконцентрировалась в нем. Его появление подготавливалось в течении многих лет и нескольких поколений. Подробно предыстория событий не описывается ,но и того ,что есть, хватает ,чтоб представить ,как глупость ,скупость и жестокость ломали всех в этом семействе. Отобрать у брата имущество, уморить голодом неугодную ,вздорную тетку , которая "умерла от умеренности в пище". И все это не вызывало в новых поколениях ни желания что-то поменять, ни какого-то нравственного протеста. Уйти в запой или покончить жизнь самоубийством это все , на что они способны. И эти смерти в оставшихся не вызывают никакого раскаяния. Хотя и считают они себя людьми набожными и богобоязненными. А как же? Вон целая стена дорогими иконами увешана.

Даже богатство ,что в итоге добыла неустанным трудом мать семейства Арина Петровна, не приносит ни ей самой, ни ее детям и внукам ни пользы ,ни счастья.

Семейные саги бывают и такими. Страшными и беспросветными. Осталась под большим впечатлением и вряд ли решусь ещё раз вернуться к героям книги. Слишком тяжело.

Весь люд честной отказался от совести. Зачем ненужная вещица? Она мешает жить спокойно и делами наживными заниматься.

Один пьяница подобрал на дороге тряпицу, и так его скрутило от боли и отчаяния. Ведь он такой-рассякой и пьянь и забулдыга и жизнь вокруг себя превращает в дрянь. Не пил бы, был бы мил человек. Понял пьяница, что подобрал совесть на улице, которую за ненадобностью выбросили. Все вокруг от него шарахаются, кабы не подхватить хандру. Тогда пьяница решает подбросить её хозяину таверны. Тот тоже начал испытывать муки совести, как так он всякой дрянью люд поит, деньги на этом наживает. Мерзость одним словом. Жена трактирщика решает, что быть беде с таверной при таком подходе и подбрасывает тряпицу вору.
Ну а далее совесть ходит по рукам, и никто не хочет оставлять у себя досадный "недостаток".

Лишь взращенная совесть в детском сердце может прижиться и вырасти в достоинство, а не недостаток.

Хочется после этой сказки порассуждать о политике, о мире, о людях, которые нас окружают. Заглянуть в себя и посмотреть размер своей совести. Но каждый пусть сам для себя определяет, выкинул ли он совесть, как ненужную тряпицу, или вырастил в себе крепкую опору и честность, а может и так, что человек вырос, а совесть в нём мелкая осталась.

Лицемеры — это люди, которые устами приближаются к Богу, но сердцем далеко отстоят от Него; носят они личину благочестия, но душа у них — в силу тайного пристрастия ко греху — диаволо-подобная.
Прп. Иустин (Попович) "Толкование на Евангелие от Матфея"

Зигмунд Фрейд называл лучшим психологом, я бы сказал, прото-психотерапевтом, Фёдора нашего Михалыча , анатомировавшего души своих героев. Основатель психоанализа, судя по всему, просто не читал Салтыкова-Щедрина. Если бы отцу теории бессознательного удалось познакомиться с творчеством Михаила Евграфовича тогда мнение его, я думаю, могло бы сильно измениться. В «Господах Головлёвых» Салтыков-Щедрин проникает в зловещие тайны человеческого бессознательного — в то, что впоследствии стало мейнстримом, предметом широкой популярности психодинамической теории бессознательного. В конечном счёте, психоанализ совершил революцию в психологии и медицине. Фрейд открыл человеку мир иррационального в психике. Но до того вершился «золотой век» русской литературы, и творили её великие деятели — наблюдатели за тайнами человеческой души. Салтыков-Щедрин, пожалуй, был одним из наиболее противоречивых художников. В персоне этого литературного гения уживались доброта и цинизм, сарказм и искренность, эгоцентричность и любовь к ближним.

М. Е. Салтыков-Щедрин в основу «Господ Головлёвых» закладывает историю одного барского имения в трёх поколениях, от его расцвета до полного упадка. Сюжет романа проходит через 1861 год, когда было «отменено» крепостное право. Следуя за развитием событий в имении помещиков, мы как будто проходим по фамильной картинной галерее, вглядываясь в портреты когда-то живших людей. Салтыков-Щедрин — именно что портретист, образы его картин живописуются тщательно — настолько, чтобы можно было разглядеть глубину характера персонажей, осмыслить их, проникнуть в их бытие. Потому я хочу, прежде всего, сосредоточиться на главных действующих лицах произведения.

ВЛАСТНАЯ ПОМЕЩИЦА И ЕЁ УГНЕТЕЁННЫЕ ДЕТИ

Арина Петровна Головлёва — мать семейства и бесспорный лидер четы, главный диктатор имения и т. п. По описанию она очень сильно напоминает мать Михаила Евграфовича, которая, вероятно, и послужила прототипом для образа. Хозяйственная и строгая, очень требовательная к себе.

Разлюбезный друг-маменька, как её ласково называет сын Порфирий, прозванный Иудушкой, — женщина властная. Не знаю, стоит ли говорить об адлеровском  комплексе власти или нет, ясно одно — накопление капитала и блестяще поставленное управление имением, в конце концов, служит для барыни доказательством её господства. Ощущение собственного превосходства, таким образом, — цель, ради которой складывается характер матери семейства. Отец и полноправный владелец имения, Владимир Михайлович Головлёв, находится в оппозиции действующей власти, называет Арину Петровну не иначе как «чёртом» или «ведьмой». Такое ощущение складывается, что подобные оскорбления помещице даже приятны — мол, собака лает, а караван идёт.

Какие уж тут детско-родительские отношения? Так детки и росли бобылями, а, повзрослев, сделали всё, чтобы вырваться из-под власти своей родительницы. Старший, Стёпка, находясь в коалиции с отцом, в конце концов, приобрёл славу гуляки и игрока. Не зря его мамаша окрестила «балбесом». Так и сегодня бегут из-под власти в бунтарский загул, лихую жизнь сегодняшним днём. Блудный сын, бунтующий против отчего дома и, в конце концов, возвращающийся в лоно родового гнезда, получает вовсе не христианский приём. Мать не может его простить, а он, не получив отпущения, не в силах измениться. А раз бунтовать не выходит и приходится с покаянной головой сдаваться на милость победителю, так всегда есть выход в безумие или в смерть.

Дочь Арины Петровны, Анна, при первой возможности бежит с корнетом, но, как это обычно бывает, вскоре оказывается брошенной. Так ещё и с двумя дочерьми-близняшками. Анна Владимировна Головлёва, единственная дочь, видимо, несла на себе бремя материнского ожидания, для того и училась она в институте. Скандал, а потом позор, уничтожили ожидания матери. Всё же дочь получила свой «кусок» — захудалое поместье Погорелку. В нём она прожила всего четверть года и умерла. Так ещё один бунт завершился выходом в смерть. Бабушка хоть и взяла сироток себе на воспитание, держала лишние рты в чёрном теле. И даже из этого акта «благотворительности» суровая помещица изыскала возможность себя возвеличить.

Ещё один сын, нашедший выход в смерти, — младший Павел Владимирович. Сначала он старался отстраняться от матери эмоционально, держась в общении с ней холодно и молчаливо. Утешение Павлуша находил в мире фантазий. Оно и понятно — Арина Петровна в воспитании младшего ведёт себя как типичная шизофреногенная мать, действующая по принципу «закрой рот и ешь».

Вот и вырос Павел Головлёв тихим и замкнутым и, в общем-то, человек он вроде неплохой был, а таковым никто его не называл. Потому что не был он яркой личностью, не имел своих собственных взглядов, а жил тихо и угрюмо. Против матери он тоже пытался бунтовать, огрызался, но при этом боялся её как огня. Понятно, что на столь тусклую фигуру не приходилось рассчитывать как на основного наследника, способного приумножить богатства рода Головлёвых, накопленные за годы трудов.

Потому, когда мать стала стара, она разделила имущество между Порфирием и Павлом, отдав старшему сыну сердце имения — Головлёво. Павел получил небольшое поместье, за что затаил обиду на родительницу. Помещица, конечно, надеялась, как и прежде, управлять имением единовластно, но только ласковый Порфиша оказался старой барыне не по зубам. Забыла помещица пророчество старца, сделанное накануне родов:

Быстро смекнув, что дело пахнет керосином, Арина Петровна перебиралась жить к младшему своему сыну, чему тот явно был не рад. И Павел Владимирович достаточно быстро сводит себя в могилу водкой.

Таким образом, налицо семейный сценарий. Три ребёнка, каждый по-своему, затевают бунт против властного авторитарного родителя. Все они, так или иначе, становятся предметом разочарования матери, но всё же наследуют свой «кусок» — своеобразный откуп от родительского долга. Все трое, получив свою часть «наследства», понимают, что мать таким образом как бы отказывается от них, и чувствуют себя осиротевшими. Властная родительница одновременно притягивает их к себе и в то же время отталкивает как недостойных. В этом акте также распознаётся желание собственного превосходства. Но в то же время расплата оказывается велика — лишенные всякой опоры, дети Арины Петровны вступают на прямую дорогу к погибели и, в конце концов, разрешают семейный сценарий собственной смертью.

ПРОЕКЦИЯ ВЛАСТНОГО РОДИТЕЛЯ

Порфирий Владимирович, таким образом, оказался единственным «достойным» наследником своей матушки. Причём кое-где он превзошёл свою учительницу — а именно в алчном желании власти и богатства, в гордыне и самолюбовании. Но в остальном, поскольку барыня, во-первых, не учила его, и, во-вторых, не доверяла ядовитому лицемерию «любящего» сына, Иудушка не преуспел. Все его дела становились лишь пародией на хозяйское мастерство матери, формой без содержания. Не знал Кровопивушка и не умел вести никаких дел, зато знал свои права и зорко следил за тем, чтобы никто лишнюю копейку у него не утянул. Словом, Порфирий был скрягой и сутяжником, но в отличие от диккенсовского  Скруджа, всё же потворствовал своим эгоистичным желаниям.

Арина Петровна, наблюдая за деяниями своего повзрослевшего сына, немало ужасалась, потому что в нём, как в зеркале, она видела свою собственную жизнь. Зеркало-иудушка было непростым — все поступки помещицы отражались в нём гротескно-большими, утрированными. Но всё же это были её поступки, её деяния. Арина Петровна недолюбливала Иудушку, и в нём она ненавидела отвергнутую часть самой себя.

Порфирий Головлёв не любил своих сыновей так же, как помещица не любила своих. Оба его отпрыска закончили жизнь свою трагично — первый застрелился, второй погиб по дороге на сибирскую каторгу. В обоих смертях Иудушка сыграл далеко не последнюю роль, что, косвенно, позволяет окрестить его ещё и «детоубийцей». Конечно, он ни в коем случае своей вины не признаёт, потому что формально он вроде как поступал правильно — по закону да по совести.

Второму сыну богобоязненный отец не дал денег, даже в долг. Петру Порфирьевичу нужна была сумма, чтобы вернуть в казну потраченные им казённые деньги и тем самым остаться на свободе.

Насколько «нравственными» на самом деле были поступки Иудушки, понимаем по плодам. Своего внебрачного третьего сына, перед тем как сдать его по-тихому в приют, Порфирий нарекает так же, как и старшего — Володей. И вот тут-то просматривается ещё одна отсылка к маминому воспитанию. Горделивый в своём «смирении», Иудушка, так же как и Арина Петровна, произносит:

Иудушка свершал свой жизненный путь, мягко ступая след в след Арине Петровны. Но всё же, в отличие от своей родительницы, Порфирий был лишь пустой формой. Наполнять себя оставалось разве что лицемерием, да пустословием. Иудушка был высокого мнения о своей персоне, он считал, что этого вполне достаточно для того, чтобы быть правильным и даже праведным. Здесь мы и подходим к психологичности Салтыкова-Щедрина. Автор говорит нам, что человек не является простым биологическим организмом, всё куда сложнее.

ПРАВЕДНЫЙ ИУДУШКА

Понимаете, каков был Порфирий Владимирыч? Его пустой характер по мере взросления укреплялся на ещё и службой в одном из департаментов царской России. Насколько понятно из романа, чиновник Головлёв был вполне успешен на государственном посту. Ага! Вот она знаменитая сатира Салтыкова-Щедрина! Оказывается, аппарату нужны такие ничего из себя не представляющие пустохарактерные служащие, как кровопивушка. Иудушка на царской службе — это ли не смешно! Что хорошо умел делать чиновник Головлёв? да то же самое! Переливать из пустого в порожнее, крючкотворствовать и лицемерить — идеальный портрет имперского чиновника.

Тема лицемерного пустословия — едва ли не центральная в романе. О специфике сего явления Салтыков-Щедрин говорит, примерно, следующее. В традиции европейской лицемерие — это часть социального церемониала, кроме того, оно является привилегией господствующей элиты, а значит, что феномен этот культурный, вплетенный в ткань социальных отношений. Соответственно в современной автору России лицемерие имело свои особенности, ярко выраженные в характере Иудушки Головлёва.

Говорить Кровопивушка мог долго, избегая проблемных тем, и перебивать его было ни в коем случае нельзя. Любитель тянуть время, мучить тем самым своего собеседника, Иудушка в то же время точно знал, чего хотел. В любой ситуации он готов был сослаться на общепринятые ценности или норму права. То по закону так положено, а кто я такой, чтобы спорить с законом, и не значит ли это восставать против самого государя? То традиции у нас такие, и жить надо правильно, по-христиански. Очень удобная позиция — в любой ситуации оставаться чистеньким и не брать на себя ни грамма ответственности.

Цена не такая уж и высокая — надо всего лишь соблюдать правила. Но, будучи человеком пустым, Иудушка в эти самые правила не верит, как не верит он ни во что. Нет никаких убеждений, никаких принципов. Снова всё — лишь сплошная плоская форма без всякого содержания.

В действительности же форма эта — непроницаемый купол, с помощью которого легко защититься от опасной реальности внешнего мира, где нет родительской любви, нет поддержки и опоры в других людях. Иудушка — человек глубоко несчастный, потому что вынужден прятать себя настоящего под личиной «праведника». Праведник-формалист и есть Иудушка.

Первая часть формы Иудушки — маска, которую Порфирий Головлёв предъявляет обществу («Персона» по К. Юнгу ). В ней окружающие Иудушку люди должны были видеть примерного христианина, законопослушного подданного, почтительного сына и эффективного барина. Вторая часть формы — деятельность, такая же формальная, как и сам Иудушка. То, в чём автор видит прилипчивую дотошность, скряжничество и склоку, на самом деле — попытка изобразить управление поместьем. Однако Иудушка только утопает в ничего не значащих деталях, пропуская действительно важные вещи. Деятельность его нельзя не назвать «кипучей» — со стороны он и правда выглядит как эффективный и полновластный феодал, выстраивающий как часы работающее помещичье производство.

Когда Иудушка переживает закат своего бытия, он, наконец, срывает маску, которую так долго и бережно носил. Эту маску «общественной праведности» срывает глубокий личностный кризис. Под личиной добропорядочного и законопослушного человека он скрывал свою злобу, ненависть и обиду. Казавшийся до этого момента пустым, кровопивушка предстал наполненным под завязку желанием мстить, тиранить, властвовать. Думая, что человек по природе своей рационален, увидеть такие неприемлемые черты личности — задача сложная даже для самой личности. Вот оно — открытие Салтыковым-Щедриным мира иррационального бессознательного, о котором позже расскажет миру Фрейд.

РАЗРЕШЕНИЕ

Кризис случился, когда появилась племянница Анненька, перетряхнувшая внутренний мир уже пожилого Порфирия Владимировича. Именно она заставила его по-настоящему посмотреть вглубь своей души, столкнула со своими вытесненными желаниями. Анненька, к которой вдруг так прикипел дядюшка — не просто желанная племянница. В ней Иудушка, видимо, нашёл отражение своих собственных стремлений — хотел бы он так же сопротивляться авторитарному родителю, быть собой, жить естественно. Племянница повела престарелого сутягу в чертоги его бессознательного, так же как архетип Анимы приводит Эго к архетипу Тени.

Прежде чем [мужчина] сможет интериоризировать и признать свои истинные чувства, — [ему необходим] целый год лишь для достижения того уровня самоощущения, которое, как правило, у женщины существует изначально.
Джеймс Холлис "Перевал в середине пути"

Анненька и задаёт дяде такие вопросы, после которых тот уже не в силах не видеть свою душу.

Иудушка, наконец, преображается и с новой высоты смотрит на свою личную историю. Открывшаяся ему истина о себе буквально выталкивает его в отправную точку, коей была Арина Петровна. Во что бы то ни стало, он должен попасть на могилу матери. Зачем, история умалчивает, однако решение это созревает в голове Порфирия, когда он всматривается в образ Христа Искупителя в терновом венце.

А в беспокойной голове звучит тревожная мысль: «Надо на могилку к покойнице маменьке проститься сходить…». Сейчас. Безотлагательно, и невозможно терпеть. Проститься, видимо — от слова «простить». Порфирий Владимирыч в открывшейся ему истине смог обрести самость, уподобившись Спасителю. Искупить и простить — две части формулы, что обозначили путь к самому себе. Дорога эта лежала на кладбище сквозь слякоть и метель.

Случайно ли, что на смерти Порфирия Владимировича обрывается и род Головлёвых? Я думаю, что нет. Вспомним, что Арина Петровна не могла найти в себе силы для прощения своих постылых отпрысков. Не в силах и они были искупить свои проступки. Иудушка, несмотря на своё пустое прошлое, преобразившись, видимо, понял это, и семейный сценарий, символически представленный историей рода Головлёвых, на сим завершился, как завершился и сам род.

Не зря "Господа Головлевы" стоят в ряду лучших социально-психологических произведений русской литературы.

История повествует о жизни захолустного семейства, главная звёзда которого, помещица Арина Петровна, единовластно управляет большим имением. Кроме счетов и приумножения своего хозяйства её ничего не интересует, даже собственные дети. Их она, проявляя тотальную бесчувственность, держит в ежовых рукавицах. Кому такое отношение понравится и будет на пользу? Как результат: дочь сбегает, два сына спиваются. А вот у третьего, Порфирия (он же Иудушка и кровопивушка), получается захватить в доме власть.

Можно сказать, автор показывает механизм разрушения семьи и душа этого процесса - Порфишка-кровопивец - персонаж лицемерный, скопидом, пустослов, с елейной набожностью и замаскированным злорадством.
Писатель ни одному из своих героев не дал шансов - всех наделил беспросветностью, бездушностью, но Порфирий среди них самый мерзкий.
Иудушка вошёл в галерею мировых зло сатирических образов и стал нарицательным.

Салтыков-Щедрин говорил, что одним из прототипов Порфирия является его старший брат Дмитрий. Своей матери Михаил Евграфович писал: "Ужели, наконец, не противно это лицемерие, эта вечная маска, надевши которую этот человек одною рукою богу молится, а другою делает всякие кляузы?". По словам писателя, Дмитрий тоже не любил брата, называя того изменником дворянскому делу.


Роман на неоднократное перечитывание! Тонкий, глубокий, затягивающий.