Избранные сочинения. В двух томах. Том 2

Что-то я не прониклась духом драматизма этого небольшого рассказа.

Есть гробовщик Яков, которые ещё по совместительству играет в оркестре на скрипе, который приглашают играть на свадьбах. Якова зовут не часто, потому что помимо таланта он обладает скверным нравом. Яков вообще человек зацикленный на своих доходах, а точнее на их отсутствии. Он все время занимается подсчётом своих убытков, не замечая того что жизнь в это время проходит мимо. Пересмотреть его отношении к жизни заставила смерть жены, которая умирала счастливая, с мыслями о том, что наконец-то эта жизнь заканчивается. Её радость на смертном одре заставила его задуматься о том, как он жил, и понять сколько всего он упустил, тратя время на пустые подсчёты того, чего у него никогда не было.
Поняв, что и ему осталось не долго, Яков принимает свою судьбу, и играет необыкновенно грустную мелодию, услышав которую пустил слезу проходящий мими Ротшильд (флейтист из оркестра), которого Яков незаслуженно презирал. Конечно он и это пересмотрел, и потому завещал свою осиротевшую скрипку, именно Ротшильду.

Рассказ небольшой, я ещё раз повторюсь, что не прониклась. Пустая жизнь. Осознание лишь в самом конце. Ну он сам так захотел жить. Жаль конечно, что так поздно понял. Но понял же.

С сюжетом одного из самых известных рассказов Чехова я до настоящего времени знакома не была и совершенно не предполагала, что это на самом деле история адюльтера. Измена, не ведущие ни к чему отношения на стороне, тайные встречи на съёмных квартирах, обман близких, угрызения совести. И все это в декорациях конца XIX века (рассказ написан в 1896 г.), а казалось временами, что речь идет вполне себе о нашем повседневно настоящем. Одно только упоминание породы собачки (Шпиц) сбивает с толку – отчего не примета современности? По-моему, за прошедшее столетие (да уже и более) ничего не поменялось: по-прежнему существуют безответственные бабники и ловеласы, не гнушающиеся короткими интрижками на стороне от семьи, а также заскучавшие от семейной жизни барышни. И те, и другие вечно находятся в поисках новизны и остроты ощущений с новыми партнерами, ошибочно принимая некоторую увлеченность, возможно, даже и влюбленность, за истинное чувство. Впрочем, этот первоначальный пыл обычно весьма быстро улетучивается, оставляя после себя лишь очередное разочарование. Подобные отношения не приводят и не могут привести ни к чему серьезному, ибо основаны исключительно на эгоистическом желании каждого удовлетворить исключительно свои собственные банально физиологические потребности, не заботясь о чувствах желаниях, стремлениях партнера. На мой взгляд, на ялтинском курорте произошла встреча именно таких индивидуумов. И конечно, несмотря на случившееся все же продолжение, такие отношения могли привести только к страданию. Поведение дамы с собачкой (Анны Сергеевны) – классический пример того, как не надо действовать в отношениях с мужчиной. Впрочем, только в том случае, когда женщина желает серьезного к себе отношения со стороны мужчины, а Дама с собачкой, по-видимому, желала больше чувственных наслаждений без оглядки на последствия. Однако, как и всякая женщина, она по неволе эмоционально привязалась к своему партнеру, тогда как он после скоропалительной интимной связи потерял к ней былой интерес, и в момент ее душещипательного слезливого откровения бессовестно грыз арбуз, сплевывая семена. Чехов шедеврально в короткой форме передал всю гамму красок этих на самом деле никому ненужных и нелепых отношений, написав так, что от чтения не оторваться.

Бросить всё. И перечитать Чехова : он стоит десятков новых книг.

"Моя жизнь"- любимая моя чеховская драма...со всеми характерными чеховскими чертами: меланхолия, поиск своего пути на грешной земле, иллюзии и разочарования, любовь-как подарок и неизбежная потеря...И вместе с тем в "Моей жизни" есть что-то особенное для меня, я периодически возвращаюсь к ней.

Россия, "которую мы потеряли"... Конец 19 -го века, провинция. Аристократия погрязла в словоблудии, массово от не хрен делать, мягче говоря- от праздности- созидает любительские спектакли...Народ грязен,забит, дремуч...И там, и тут -налицо стремительное вырождение.

Мисаил Полознев- сын городского архитектора. За годы службы...ему невыносимо претит просиживание штанов и переписывание никому ненужных бумаг в различных учреждениях, и он принимает экстраординарное решение- стать простым разнорабочим, дабы добывать свой хлеб честным трудом. Естественно, его выходка повлечёт за собой бурную реакцию местного общества...Но что поделать, если это -его путь?

Меланхоличная, рефлексирующая, горько-мечтательная повесть с каким-то осенним обаянием. На этот раз я решила посмотреть экранизацию 1972г. Фильм, на мой взгляд, не идеален, но бесспорно хорош Любшин в роли ГГ, застенчиво-обаятельный и молчаливый, а также великолепна Терехова в роли роскошной Маши Должиковой.

P.S . Конечно, вырывать из контекста-не очень показательно, но всё же.

Одна коротенькая сцена между Мисаилом и Машей пронзительнее целых томов любовных романов. Чехов...что сказать.

Какой же это рассказ? Это роман… И неважно, что объем написанного небольшой.

Время, охватываемое сюжетом, занимает три года. Но ощущение такое, будто перед нами промелькнула жизнь нескольких поколений одной семьи и их друзей. Купеческая семья, из «мужиков», ставших миллионщиками. В центре - представители поколения, которое нутром помнит воспитание, сочетающее порку, трудовую повинность и академическое образование. Цитата из другой книги - воспоминаний Саввы Морозова:

«Воспитывали нас по уставу древлего благочиния и за плохие успехи в английском языке драли старообрядческой лестовкой (кожаные четки). А лестовкой-то больнее, чем простым ремнем: она с рубчиками. После порки нянька мазала мне задницу елеем и заставляла молиться Пантелеймону-целителю, чтоб скорей заживало.»

Купцы третьего поколения были людьми образованными, отягощенными детскими травмами, чувствующими пренебрежение представителей других сословий и не умеющими выразить собственные чувства, потому что научить их этому забыли, потому что воспитатели сами не умели чувствовать в условиях, в которых предстояло жить воспитанникам.

С купечеством более или менее понятно, а вот с главной героиней, представительницей среднего класса, дочери врача - сложнее. Выйдя замуж только ради того, что бы не остаться в девицах, не получив ухаживания и внимания от жениха и позднее - мужа, она тяготилась его любовью. Не зная саму себя, не имея никакой желанной модели отношений с мужчиной, брака - она страдала сама. Очень показательно отрицание ею любви как явления в своей жизни и в мире вообще.

Автору удалось показать нам пробуждение к жизни главной героини. Любовь она постигает благодаря материнскому инстинкту. Боли утраты, возникшим чувствам сочувствия, одиночества и ответственности. Из несмышленой, незрелой на наших глазах она преобразилась в чувственную и хозяйственную женщину, способную создать свой уникальный мир. Редкий пример положительной динамики развития героя в русской классике. Даже не героя, а героини! Которая, я не сомневаюсь, способна повлиять этой динамикой и на близких. Где еще в русской литературе отводится такая роль женщине? Я не могу подобрать пример. Кити Щербацкая разве что, но ей приходилось бороться за гармонию, а пробуждения Юлии Сергеевны будто ждало целое темное царство, что бы подчиниться ее созидательной силе.

Помимо основной сюжетной линии, примечательны и второстепенные герои, и атмосфера гостиных, дач, концертных залов. Разговоры. Обсуждения социалистических и утопических идей. Гедонизм. Благотворительность. Живодерское администрирование бизнеса. Отношение к религии и нравственные устои. И все это в рассказе! Удивительно!

Есть пьесы, которые открываются медленно — не с первого акта, не с первой реплики. "Дядя Ваня" именно такая. Сначала я будто наблюдаю за чужими судьбами издалека, не вмешиваясь. Постепенно Чехов незаметно втягивает меня в этот дом, где тихо гудит боль и надежда. Неспешное повествование, будто осенний ветер, сначала касается легко, а потом пронизывает до костей.

В этом доме каждый страдает по-своему, но почти никто не замечает заботу и любовь рядом. Привычка, усталость, эгоизм — они словно пыль на мебели, которую перестаёшь видеть, но она всё равно есть. Особенно тронула судьба Сони. Её внешность — словно преграда для счастья, и от этого становится обидно за неё. Но её душа — светлая, бесконечно терпеливая, добрейшая. Соня не ждёт признания, не помнит обид, просто любит — и этим вызывает у меня восхищение.

Её боль не возникает из ниоткуда. Она — отражение того, как доктор Астров, человек с мечтой и идеалами, не способен разглядеть её свет. Астров — обаятельный, умный, глубоко разочарованный жизнью. Он спасает леса, думает о будущем, но не видит того, кто рядом. Его взгляд всегда скользит мимо Сони, устремляется к Елене Андреевне — женщине красивой, но несчастной. Её красота не приносит ей радости. Она окружена вниманием, но внутренне одинока. Молчаливое страдание Елены — будто тень на ярком солнце, противопоставленное тихой силе Сони. В этом любовном треугольнике нет страсти — здесь невозможность, потеря, немота чувств.

Дядя Ваня — ещё одна фигура боли. Он прожил жизнь в тени профессора Серебрякова, которому жертвовал свои годы и мечты. Профессор оказался эгоистом, равнодушным к чужим жертвам. Ваня не герой, не мученик — он просто человек, который однажды понял, что его жизнь прошла мимо. Этот момент осознания страшнее любого крика.

В финале пьесы Соня и Ваня остаются не рядом, но вместе, каждый со своей тишиной и раненым сердцем. Они не требуют ничего взамен, не жалуются, не рвутся к счастью любой ценой. Их боль — не громкая, но настоящая. Финал — не облегчение, а тихий, долгий выдох. Здесь нет большой надежды, есть только вера, что когда-нибудь наступит покой. Слова Сони о терпении — не утешение, а тихая, упрямая вера, которая вдруг согревает изнутри.

Каждый раз когда мне приходится ставить грустную оценку какому-то произведению классика, я прихожу в замешательство, потому что иногда эта оценка не соответствует ни моим ожиданиям, ни ожиданиям других читателей, ни, возможно, ожиданиям самого классика, который выразил какую-то очень глубокую мысль, а я её просто по своему невежеству не смогла углядеть. Однажды я уже поставила негативную оценку одному широко известному произведению Чехова, и тут же на меня налетели обидчики. Поэтому сейчас я воздержусь, но запишу краткий спойлер, который потом, может и станет разгадкой для меня. В этом коротком рассказе писатель предлагает нам следующую историю. Некий доктор уездного городка едет на вызов к одной якобы тяжело больной молодой даме. По дороге ему разворачивается грустная картина - завод, серость, безысходность бытия на лицах рабочих, одним словом - бедность. Доктор прибывает по адресу в богатый дом хозяев этого завода. На контрасте к заводу доктору является богатая обстановка, и семейство с примитивной жизнью. Молодая дама бесконечно охает, страдает бессонницами и излишним весом. По сути она неглупа, но засиделась в болоте и молодость лет давно просит замужества и активности. Но видимо, маман настолько припеклась к единственному дитятку, что замуровала дочку в постель.

Приезд доктора и небольшой разговор с ним стал неким свежим ветерком для молодой дамы.

Доктор, испытывая брезгливость к этому безвкусному и пассивному бытию, поел в компании бывшей гувернантки, которая забила болт на все происходящее вокруг и тупо наслаждалась жизнью.

Неприятный осадок остался после прочтения. С одной стороны Доктор подмечает всю убогость безвыходной бедности рабочих и всю убогость «безвыходного» богатства семейства. Однако:

Не намекает ли тут автор, что по большому счету доктор чхать хотел на проблемы и рабочих и их собственников? Так чем же он лучше той самой гувернантки?

Ну а идея социал демократии, которая просвечивает в этом рассказе мне несимпатична.

Короче говоря, для меня весь этот рассказ - просто эпизод из жизни какого-то доктора. Но классика есть классика. Некоторые вещи требуют время.

Часть 1.

Набоков однажды заметил, что мир Чехова в рассказе "Дама с собачкой" чем-то схож с волновой теорией мира.
Быть может, Набоков потому называл этот рассказ одним из лучших в мировой литературе, что он, словно мир, легко и прозрачно, по-Блейковски отражённый в голубой капле росы, светло и трагично отражает весь сложный мир любви, души и жизни?

Звёздный вечер цвёл нежной сиренью: звёзды доверчиво и прозрачно дрожали, словно бы там, в тёмной, сердцекружительной высоте, ветер робко тянулся к ним тонкими, бледными пальцами, но они призрачно проходили сквозь звёзды, сжимая прохладную, шелковистую пустоту.
Карий шум волн доцветал на бледном берегу, и был похож на нежную, грустную розу, лежащую на коленях у одинокой женщины.
Если любовно присмотреться на волны, то можно заметить как пена сквозится в сумерках волн лёгким рассыпчатым снегом.
В этот миг, чувствуешь себя ангелом, сидящим где-то на лунном островке ночи, вдали от жизни и людей, смотря на сладостно стихший, по-осеннему дотлевающий мир.
Ах, но волны и правда цветут! Они таинственно повторяют тихие спирали лепестков розы.
Вот, лиловый, бледный лепесток волны оторвался и упал на песок, поцеловав мои ноги.
Я здесь часто бываю одна, на берегу вечернего моря...
Кузнечики так славно тикают в нежном тумане цветов, в пене цветов... время течёт голубою и тихой рекой, унося моё сердце лёгкой кувшинкой.
Тонкие стрелки травы, словно тёплые тени голосов кузнечиков так хорошо бегут куда-то вдаль, не по кругу, как затравленный зверь в тёмной клетке, - ах, часы любовного томления, ожидания, надежды, так мучительны!, - а раскованно, весело, словно бы время освободили для любви, и оно течёт и дышит во все стороны, и к небу и в стороны, и даже в меня.

Моя Эммочка, мой нежный, белый шпиц, лежит у моих ног и смотрит на луну, которую, как нежное дитя, на своей груди укачивают волны.
Ночь, Офелией плывёт в тёмном потоке времён, прижав к груди своё дитя - любовь, ненужную миру.
А есть ли в мире любовь? Эммочка, есть любовь?
А что, если мир, жизнь, и есть любовь, но мы выпали из этого мира, жизни живой, её красоты, мы противопоставили себя жизни, и даже бога противопоставили жизни и любви, и он, тот, кто зовётся любовью, обречён со слезами на глазах, наказывать... точнее, в муке бессилия глядеть с высоты на то, что мы сделали с любовью и богом на Земле.
За какие грехи мы наказаны с тобою, Эммочка? Разве ты счастлива? Ну перестань, перестань лизать мою руку. Если я на тебя замахнусь, ударю тебя, ты ведь и тогда будешь лизать её?
Ладно, не бойся, ты ведь знаешь, что я не обижу тебя.
Ты сыта, в тепле и заботе... но человеку мало этого сытого счастья. У него ещё есть нравственный рудимент крыльев - любовь, но он не знает, что с ней делать: съесть её - нельзя, взлететь - не может... и мы в пароксизме любовного томления робко и грустно летаем во снах искусства, разбиваясь; мы поедаем глазами, губами, нежное тело и лицо любимого человека, боясь и не смея впустить его тело - в себя, ближе к сердцу: знаешь, я иногда думаю, что ребёнок однажды в раю появился в женщине от её метафизического бессилия любовно съесть, вобрать своего любимого в себя, ощутив его сладкое, цветущее тепло изнутри, в животе, рядом с сердцем...

Посмотри, как сладко море дышит, как вздымается грудь моря! Это таинственная сила любви, луны, невесомо, незримо притягивает её к себе, в высоту, к звёздам... ах, так и кажется, ещё чуть-чуть, и море, ночь, что плещется под моими ногами, невесомо приподнимется, оторвётся от земли, и замрёт меж небом и землёй, и дно волшебно просияет ласковым посверком нового, незакатного дня!
Как похожа должно быть одинокая Земля с белой луной, прогуливающаяся у голубого моря дня, на нас с тобою, Эммочка..
Почему мне так больно и грустно, Эмма? Хочешь свободы? Вот оставлю тебя здесь, среди ночи и звёзд, и уйду.
Я видела тут на причале славных иностранцев: стройный итальянец - дог, томный испанец - пиренейский мастиф... а есть и простые, свободные в своём диком счастье - дворняжки.
Возьмёт один такой "морячок" тебя с собой в морское путешествие на корабле... Помнишь как у Бодлера? "Голубка моя, умчимся в края, где всё как и ты, совершенство..."
Ты посетишь Гранаду, Рио, Сейшелы... ты узнаешь новый мир и любовь, и крылья парусов расцветут за твоими плечами.

Боже, как мне зябко и больно в душе, Эммочка! Так больно, что я её, душу, чувствую как дыхание, которое мы замечаем лишь когда нам не хватает воздуха. Странно это: в душу не верю, а иногда чувствую её...
Любовь для меня - как воздух, а дышать мне нельзя, и я умираю.
Я словно живу на странной и грустной планете, где заканчивается воздух любви.
Мне сегодня снилось, что ко мне, нырнув в голубую ночь, плыл таинственный ангел, расправив крылья широкими плавниками.
Он подхватил меня, покорно и тихо опускающуюся на дно, расправив руки крестом, и прильнул губами к моим губам: он подарил мне глоток поцелуя и воздуха: тёплый глоток жизни, сердца!

Сегодня так грустно тикают кузнечики... время замкнулось, оступилось, и словно пошло, полетело, желая что-то или кого-то догнать...
Мы так привыкли наслаждаться пением кузнечиков, что не видим трагедии в их голосах.
На днях я читала в парке "Даму с камелиями" Александра Дюма, услышала кузнечиков, встала и подошла к траве, взволнованная красотой пения, опустилась на колени с улыбкой, и увидела... ад: я опустилась на колени прямо в ад.
Паук нежно пеленал в простыню паутины кузнечика, он насиловал кузнечика, робко и судорожно сопротивляющегося, а другой кузнечик сидел на цветке, не убегал, хоть ему было безумно страшно, и кричал, молил о помощи... и вот этим звуком, криком, болью, я наслаждалась.
Как безумно и страшно жить на этой земле, Эммочка!
Моё сердце кричит, стонет, а люди... улыбаются в ответ, мой муж гладит меня, рассказывает какой-то пошлый анекдот.
Я умираю, вечность, небо во мне умирает, а он не видит этого; лживые люди, пекущиеся о вечности за гранью этой жизни, не только не видят этого, но и не замечают насилия над душой, её криков и судорог.
Его мерзкие, холодные руки на моей груди, лице... как пальцы паука.
Они осуждают мои мечты, они считают грехом, если я освобожусь от "паука".
Они паточно и лживо говорят о вечности, которую я ненавижу... а чем, скажите, буду я жить в этой вечности, если вечность и красота души во мне - умрёт?

Часть 2.

Набоков говорил, что Чехов вошёл в этот рассказ без стука.
Я бы добавил: а вышел из него, забыв прикрыть дверь, оставив своих героев наедине перед тёмным сквознячком вечности, прямоугольным, гробовым проёмом двери и вздувшейся бледной пеной занавеской у засиневшего окошка.
К слову, Набоков дивно подметил это "без стука" лишь с точки зрения писателя, стиля, со стороны.
Читатель сказал бы иначе: окно страницы светло открылось под моими пальцами, и навстречу мне хлынули тёплые звуки и краски приморского курорта, и самое лицо женщины вплыло в комнату ко мне тихо и плавно, словно бледная кувшинка.
Так спящий человек, проснувшись, но ещё сладостно медля, не открывая глаз, чувствует сквозь лепестки век тёплое, доверчивое касание утра, ласкового цветения звуков и мира.
Вот как Чехов начинает свой рассказ: "Говорили, что на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой".

Заметьте, как Чехов мастерски, на стилистическом вдохе, расширяет пространство образа и слова, наполняя его воздухом и инерцией времени и мысли о женщине: "говорили..."
Это слово, как тихие, синие волны голосов нежно вынесли на бледный берег повествования, цветок - милое лицо женщины; заметьте также, что Чехов использует именно это слово - "лицо", сужая описательный фокус на спиральном, цветущем подтексте данного слова: в русском языке это и просто человек и в тоже время - высокая нота личностного, парящего приближения: словно в тёмной комнате перед лицом человека засветили свечу, подчеркнув тем самым бледность и смазанные лица всех остальных.

Свеча, зажжённая гением Чехова перед самим трагическим ликом любви, светила в ночи, но её умудрились не заметить не только пошлейшие критики 19 века: "лёгкость ялтинских взглядов Чехов хотел показать, что ли?", но и Толстой.
В своём дневнике он записал: "Читал "Даму с собачкой". Это всё Ницше. Люди, не выработавшие в себе ясного мировоззрения, разделяющего добро и зло.
Прежде робели, искали, теперь же, думая, что они по ту сторону добра и зла, остаются по сю сторону, т.е. почти животные"
Просто поразительная слепота сердца Толстого, ещё более поразительная, если учесть, что тёплой нотой al dente, в рассказе прозрачно звучит не только пушкинская тема, но и тема Анны Карениной, которую словно нарочно "литературно воскресили" и дали второй шанс - на любовь и вечность.
Но в этот раз все преграды и лож - сметены высшим чувством и крыльями ангелов над влюблёнными.

Интересно, читал ли Толстой Бодлера?
Есть у него изумительный стих - "Духовная заря".

Толстой просмотрел в рассказе не только любовь, которая всегда "по ту сторону добра и зла", но и христианство самой жизни ( смутно предсказанное Есениным и Андреем Платоновым), в которое тайно, сами не ведая того, веруют и язычники и атеисты и верующие: это именно та красота чувства, которая по Достоевскому должна спасти мир.
Да, этот вроде бы банальный по сюжету рассказ, наполненный удивительным, трагическим светом любви - прочитав его, Горький писал Чехову: после вашего рассказа, другие рассказы, кажутся написанными не пером, а поленом, - говорит о Евангелии самой жизни, о боге жизни, к которому всю жизнь стремился Толстой, а увидев его воочию, не узнал и отрёкся от него, как Пётр.

Ну разве в искусстве не всё было сказано об адюльтере?
Но Чехов не просто очерчивает адюльтер набрудершафт, ибо и Он и Она - в браке, но и сам их союз, начинаясь с порока и греха, кончается высшей любовью.
Ахматова бы сказала: "Когда б вы знали из какого сора, растут стихи..."
Разве сам Христос, вобрав, вдохнув сердцем и судьбой грехи и тьму человеческую, не протянул человечеству, векам, на кресте, с просиявшей, невесомой, кровоточящей высоты, любовь и кротость?
Разве человечество поняло, что он им протянул?
Христос назвался любовью? Ну что ж, любовь воскресла в человеке, в котором умер бог, кто умер для любви и для жизни, кто был порочен и развратен и был несчастен в браке, и словно бы мстил всем женщинам, называя их "низшей расой".
Неужели все критики прошлого так и не поняли, что Чехов изобразил в этом рассказе - историю грехопадения и искупления любви, а главного героя сделал - Савлом любви?
Да, в нём воскресла любовь, а в ней?

Мужчина не всегда понимает, чем женщина жертвует, опираясь на любовь, доверяя любимому, чувствуя и дыша над бездной.
В 2-3 штрихах Чехов создаёт эстетическое чудо, достойное кисти Караваджо, которое, к сожалению, большинство почему-то не замечают в той же мере, в какой многие не видят в мире присутствие бога.
Анна на пристани смотрела в лорнетку на море и почти крылатый корабль - перелётные, рембовские, пьяные корабли!, - а вокруг неё шелестел пеной прибоя пустой, лирический, любовный шёпот Андрея.
В прежние времена, женщина отдаваясь чувству, сердцекружительно и сладко теряя себя в нём, роняла из словно бы не своей руки, не своего, чужого и странного тела, платок на пол.
В рассказе же, Анна роняет в толпе, вслед за сердцем - лорнетку ( почти очки), дыхание взгляда, оступившегося, обнажённого, беззащитного: на небесном плане повествования, это так же интимно, безнадёжно и вечно, как шёлковое струение, спадающей в полумраке с плеч женщины, отдающейся мужчине, отдающей ему всю свою обнажённую судьбу и сердце: Набоков, к слову, в одном из своих романов, бережно и грустно поднимет эту утерянную Анной на пристани, лорнетку.
Кстати, Чехов стилистически описывает это в совершенно прозрачно-сжатой стилистике позднего Набокова, смешивая стилистический жест потери лорнетки, описанный им, с жестом потери лорнетки - Анной, слитой с дальнейшим, лёгким и беззащитным течением повествования.

После ночи падения, она была на постели в белой, влажной ряби складок, словно на берегу моря.
Обнажённая, тихая, она стояла на коленях, волосы, тёмными волнами стекали по груди и плечам... она плакала, чувствуя себя порочной, а он сидел в кресле, и думал о том, что она похожа на грешницу на какой-то старой картине.
Андрей отрезал алую, сочную дольку арбуза и сладострастно, тихо впился в неё алым ртом.
За этой тончайшей мелодикой плотоядного эротизма в образе дольки арбуза и упоминанием старой картины, сокрыт намёк на Марию Магдалину.
Но в отличие от библейской истории, тут уже не бог, не мужчина, а женщина, сама любовь, взяла все грехи людские на себя, точнее, то, что они сделали с нею, распяв и надругавшись над самим этим словом, перестав в неё верить, принизив любовь до банального секса.
Бог снова стал любовью. Точнее, любовь назвала себя богом, а не наоборот, как ошибались древние мудрецы.
Бог наказывает, судит, смотрит на ад свысока? Любовь же, всех любит, всё прощает, и сходит в ад к тому, в ком тлеет зёрнышко любви.
Быть может, бога ещё и нет, он ещё дремлет в природе, искусстве, красоте человеческих лиц и касаний, глазах детей и животных...
Иной раз от пошлых рецензий или мнений о прекрасном испытываешь чувство экзистенциальной сопричастности этой поруганной красоте, словно бы в светлый храм искусства вошли в грязной обуви, не успев переобуться, или же привыкнув к ней после блужданий по литературным трущобам.

Но как могла любовь воскреснуть из тьмы и порока?
Чехов, со скрупулёзностью доктора, препарирующего ангела под наркозом искусства, справляется с этим безупречно.
Помните как в конце ПиН Достоевского Родион и Сонечка сидели в ссылке на холме, смотря на реку под их ногами?
Милый голос за кадром сказал: их воскресила любовь...
Эту же ноту Достоевского берёт и Чехов ( главный герой убил не старушку - но душу свою), но примешивает в неё высокую ноту природы, её вечную, бессонную красоту.
Андрей и Анна сидят на скамье, недалеко от церкви - под сенью вечности и неба, - смотря на море под ногами, дивного, сиреневого цвета.
Они молчали... за них говорила сама природа: мерцание звёзд, плеск листвы за плечами, похожий на плеск новорождённых крыльев, волны прибоя...
Этот тёмный сон природы, её кровоточащая красота тихого равнодушия к жизни и смерти, говорила, шептала им: и звёзды умирают, и люди умирают, падает листва, отшумев... но загораются новые звёзды, рождаются новые люди и листва... волны жизни, нежно смешиваясь и перебивая друг друга, говорят голосами веков и любви, одной и той же, вечной любви, если в неё веришь и любишь сам...

Да, этот томный сон природы тихо срастался со сном жизни Андрея ( для гурманов искусства: этот момент подслушивания природы, её мечтаний, сладостно похож на волшебный момент из Войны и мира, когда Андрей Болконский подслушивал у раскрытого окна мечты Наташи, сидевшей у окошка ниже), он в этот миг переживал века и миры, утекая сердцем - к звёздам.
Красота природы, её тёплое и нежное крыло - красота, прозрачно касалась влюблённых, находившихся в зачарованном месте, где-то далеко наз Землёй, временем, веком.
Вот так вот, за любовь, доверие к природе, за томление и моление не богу, но красоте, которой отдаёшься без остатка, сжимая руку любимой в своей руке, как высшее откровение жизни - даруется любовь.

Море ласкает, укачивает звёзды. Кузнечики тикают, кричат... да, именно кричат.
Кричит само время, поруганная красота двух одиночеств, которым невозможно быть вместе.
Этот же крик, не песню, а крик кузнечиков, Андрей услышит после того, как Анна на поезде - тема Карениной в рассказе, - уедет домой, к мужу, в нелюбовь и ссылку: да её сердце и здесь было как в ссылке без любви.
Ах, досыта насмотреться, на лицо любимого перед разлукой, как перед смертью.. вобрать его в себя, надышаться лицом... Да, именно надышаться: в любви, лицо любимого, его слова - просиявший, зримый воздух самой жизни: без него задыхаешься.

В рассказ грустно входит тема двойственности жизни: Андрею была предначертана другая жизнь, он был филологом, он хотел петь, а теперь его судьба и душа - заперты в банке, душа кричит с нелюбимой женой в чужом и странном мире.
В эту ночь расставания, ему впервые за все его годы прелюбодеяний, перед сном мучительно является нежный призрак Ани, похожий на тихий цветок: тонкая шея и серые глаза...
Это похоже на чудо, на спиритизм любви: Аня дышала перед разлукой, похожей на смерть, лицом любимого, его глазами, и вот, он в муке пробуждающейся, расцветающей в ночи любви, вызывает её образ, тень, словно бы уже частичку себя, и этот образ - ангельский, ибо виден уже не грешной плотью, но взором сердца, памятью сердца, как сказал бы поэт Батюшков.

Волны любви, прилив и отлив любви, сердцебиений, дней и ночей.
Томление в буднях московских без любви, её милых глаз - как мытарство в аду.
Первая волна прибоя - он не выдерживает, и едет к ней, в Питер.
Они в театре, там её муж, они мечутся по лестнице, словно неприкаянные души, застрявшие между мирами, а над ними, в облаках сигаретного дыма, стоят и курят два молоденьких студента: удивительная сцена, напоминающая известную потолочную фреску Андреа Мантеньи с ангелами наверху, смотрящими в колодец пролёта мира на всех нас.

Волны-руки, волны-крылья, с белыми перьями пены, нежно смешиваются... новый прилив: Анна сама отлучается в Москву, к любимому, в тайне от мужа.
И тут Чехов делает то, что раньше никто не делал в искусстве и в жизни: он ласково воскрешает тихо падающий снег, который шёл в момент встречи Анны Карениной и Вронского на перроне, целуя их лица, руки, плечи...
Эта дивная реинкарнация снега, словно древнего, нежного духа: соучастник великой но грешной любви в романе Толстого.

Андрей Гуров идёт с дочкой под тихо падающим белым снегом, пушистым, как шпиц Анны, и их разговор - мистический разговор с душой Анны; этот разговор проходит на тех Гималаях искусства, куда не часто поднимались Джойс, Набоков, Флобер:

• папа, а почему грозы нет зимой? ( боже, какая гроза и шторм в душе!).

Чехов создал вечный образ, равный Ворону Эдгара По, Моби Дику Мелвилла: огромный белый кит, сама тайна смерти, переливающаяся добром и злом, словно айсберг, растаял, и от этой тайны осталась лишь маленькая льдинка, пушистая, как снег: белый дух - мистическая собачка со своею прекрасной, блоковской Дамой ( сама Анима, благодаря которой Андрей нашёл в чужом городе свою любимую).
Что нам великий образ Мефистофеля с тёмной собачкой? У нас есть дама с собачкой, знающая об Аде любви больше дьяволов.

Один из критиков чеховских времён, написал в рецензии на данный рассказ какую-то пошлость о том, что это, разумеется, не Ромео и Джульетта...
Знаете что? Это именно Ромео и Джульетта, но... взрослые. У Ромео уже снег на висках. Анна - моложе, но в исстрадавшейся душе тоже грустно сквозится седина, но даже в разлуке, они нежно сливались друг с другом в аллитерации имён: Дмитрий Дмитрич и Анна фон Дидериц ( словно в русской сказке, девушка в плену у какого-то немца, что над златом чахнет..).
Их встреча - любовь сквозь века; их прикосновения - сжигают дымные, мгновенные, кожные блики их перерождений, и на полу остаются склонённые, полуобнажённые, грустные тела, голые души: всё, они вспомнили кто они, и они не могут жить друг без друга.
Образы семей Монтекки и Капулетти, расширились на два мира: на жизнь и смерть, и они равно их отвергают.
Как им жить? Куда жить?
Эта экзистенциальная трагедия обречённости самой любви и жизни на земле.
Обняться в ночи на полу перед раскрытым окном и смотреть на волны ночи, на крик звёзд, пульсирующих в ритме кузнечиков...
Измученные, как птицы в клетке несчастного брака, принужденные скрывать душу, словно свою тайную, грешную любовь.

Женщины писали Чехову грустные, пронзительные письма после прочтения рассказа: "Антон Палыч, а дальше? Как дальше жить? Чем жить? Подскажите, ради бога!!"
Несчастные, милые, они надеялись, верили, что Чехов знает ответ, тайну концовки рассказа, а Чехов тихо плакал, держа за вечерним столом в своих руках, обнажённые женские сердца, и не знал, чем им помочь: он дал им надежду... распятую.
Знали ли они, что тайна концовки рассказа - равна тайне самой жизни, любви?

Признаюсь честно: читать «Вишнёвый сад» мне было скучно. В пьесе такое меланхоличное, осеннее настроение. Здесь мало действия в привычном смысле, но много тишины, пауз, недосказанности и слов, сказанных не вовремя.

Сюжет очень прост и его можно пересказать буквально в двух предложениях: Любовь Андреевна Раневская с дочкой и гувернанткой возвращается в родовое поместье, которое вот-вот потеряет из-за долгов. Все что-то говорят, планируют, мечтают, но по сути никто ничего не делает, хотя им предлагают вариант выхода из ситуации.

Герои живые, но не яркие и, честно говоря, вызывают раздражение. Раневская и Гаев - взрослые люди, за плечами у них жизнь, опыт, потери. А внутри - сплошная растерянность, мечтательность и удивительное умение игнорировать очевидное. Они красиво говорят, но действовать не могут или не хотят. Или и то, и другое сразу.

Особо хочу отметить атмосферу пьесы. Она мягкая, меланхоличная, немного тревожная и абсолютно инфантильная. Так и хочется вмешаться, крикнуть им: у вас жизнь рушится, да возьмите хоть кто-нибудь себя в руки! Сделайте хоть что-нибудь!

Это не история семьи. Это трагедия инфантильности и упущенного времени. Когда дочитала пьесу, в голову пришла мысль, что возможно в жизни тоже часто всё рушится не потому, что случилось что-то страшное, а потому что мы просто слишком долго делали вид, что всё само как-нибудь решится.

Сегодня у меня в руках, прочитанная пьеса- комедия в четырех действиях А.П. Чехова "Чайка". Все хорошо, только до сих пор не понимаю: почему комедия?
Как мне показалось, здесь что не действие, то трагедия... Что же по моему мнению не сопоставляется с жанром данного художественного произведения:

• Я не увидела ни одного счастливого героя, но даже опустим такое философское понятие как счастье, скажем без психологических проблем: здесь и жажда славы, и безответная любовь (причем умора: 4-ы безответная), и юношеская ветренность, и скука, и непринятие своего социального статуса и даже чуть-чуть творческого кризиса.
• Герои понимают, к чему приведут их поступки и душевная ленность, но ничего не хотят менять, а машут на все рукой с мысленным посылом: "Да будь что будет!". При всем при этом взрослое поколение ничем не лучше и не мудрее молодежи.

  Могу выделить, что пьеса богата философскими размышлениями, но к сожалению все они о возрасте, или лучше сказать о старости, о женщинах и самая большая изюминка: о поиске своего места в жизни, о том, что порой род занятий не всегда является осознанным выбором человека и бывают случаи, что не так- то просто выбраться из привычного (комфортного) круга своей жизни.

  Однозначно советую к прочтению, как собственно и все произведения Чехова. Окунитесь в жизнь творческой богемии (ну скорее изнанку), полюбуйтесь видами озера при луне, вдохните свежесть молодости и прочувствуйте горечь разочарования от пренебрежения чувствами других достаточно близких людей и погоней со славой и богатством. Тем более заплыв будет недолгим)