Бытие и время

Разомкнутая в ужасе незначимость мира обнажает ничтожность всего могущего озаботить.

Моменты заботы не скопляются через аккумуляцию, равно как временность сама не суммируется «со временем» из настающего, бывшести и актуальности. Временность «есть» вообще не сущее. Она не есть, а временит.

Этот феномен, как бывшествующе-актуализирующее настающее единый, мы именуем временностью.

Для растворения в повседневной многосложности и в кружении озабочения самость самозабвенного Я-озаботился кажет себя постоянно той же, но неопределенно-пустой простотой. Люди есть все же то, чем они озаботились.

Зовущий зова совести присутствие, расположенное в основании своего не-по-себе.

Смерть не индифферентно лишь «принадлежит» своему присутствию, но обращена к нему как одинокому. Безотносительность смерти, понятая в заступании, уединяет присутствие в нем самом.

Смерть как конец присутствия есть наиболее своя, безотносительная, достоверная и в качестве таковой неопределенная, не-обходимая возможность присутствия.

Что по безмолвному приговору людей «пристойно», так это равнодушное спокойствие перед тем «обстоятельством», что человек смертей.

Уже «мысли о смерти» считаются в публичности трусливым страхом, нестойкостью присутствия и мрачным бегством от мира.

Ужас перед смертью есть ужас «перед» наиболее своей, безотносительной и необходимой способностью быть. Перед-чем этого ужаса есть само бытие-в-мире.