Трилогия об Августе в одном томе

С годами Теодор так и не превратился в достойного и хорошего человека, под стать ему оказалась и Рагна, его жена, они в Поллене были ничтожные из ничтожных. Но зато дети у них получились хоть куда, трое детей, один другого лучше, мальчик и две девочки. Их и кормили очень скудно, и с одеждой у них было из рук вон, но они на это не обращали внимания, а росли себе большие и здоровые; мальчик с крепкими кулаками и сильный духом хоть и не учился, но голова у него на плечах была что надо, и энергии тоже хватало, а обе девочки уродились красивые и похожие на мать, ну такие красивые, как бывают цветы и птицы, и, едва подросши, обе пошли в услужение, каждая — на своё место. Они работали, они так рано повзрослели, эти сестрички, обе стали служанками, одна, старшая, работала у Ездры и Осии, другая — сразу после конфирмации прислуживала в пасторате, они там и ели лучше, им вообще у чужих было лучше, чем дома; они зарабатывали на кой-какую одёжку, смеялись и были вполне счастливы. И при всём при том они были детьми Теодора и Рагны, отличная поросль, хоть и произошла от ничтожных родителей, из бедного дома. Впрочем, родители немало гордились своими детьми, которые так хорошо себя показали и выросли такими, как положено; их мать, бедная жена Теодора, в своё время тоже была очень недурна собой, да и сейчас выглядела отлично. Народ они, конечно, не очень, по правде говоря, плоховатый народ, но всё же не настолько, чтобы считать их последним сбродом; они были бездеятельные и приниженные, жилось им несладко, но от этого они вовсе не становились робкими и боязливыми, скорей даже наоборот. Рагна и по сей день так хороша собой, что за ней нужен глаз да глаз...

Нет, Август опять жаждал перемен, ему хотелось уехать, ни о чём другом он и не помышлял. Он привык скитаться, менять работу, Поллен больше ничего не мог ему дать, и Августа снова начало томить беспокойство. Ты мог бы сходить в Тромсё и вернуться обратно, а потом отправился бы на юг, останавливайся, где хочешь торгуй, где понравится. Опять идти по старым местам! — возразил Август. А что в этом плохого? — Встречать одних и тех же людей, вести одни и те же разговоры, знай стучи себе аршином по голенищу да изображай бодрость. — Ты же говорил, что тебе это нравится. — Правда? Ну а теперь мне охота выпрячься из этой упряжки! Что же с тобой будет? — спросил Эдеварт. И Август ответил, как обычно: За меня не тревожься! Но когда он уехал из Поллена, никаких планов на будущее у него не было. Всё обходится, конечно, всё как-то обходится. Но кое-что и гибнет. Иначе и быть не может.
Эдеварт торговал в Поллене. Он пристроил лавку прямо к своему дому, чтобы обойтись только тремя стенами, от этого старый дом стал вдвое длиннее и выглядел теперь ничуть не меньше, чем хоромы самого старосты Каролуса. Эдеварту было приятно, что вид его лавки внушает людям уважение; он выкрасил всё здание в белый цвет, так же был выкрашен и дом пастора, и усадьба Эдеварта выглядела теперь богато и красиво, он даже велел тщательно подметать двор, потому что из ящиков с товаром постоянно сыпалась солома. Его старый отец втайне гордился своим важным сыном, хотя и сознавал, что это грешно. Он говорил иногда: Посмотрела бы на тебя сейчас наша мать!
Зимой жизнь в селении замерла, мужчины ушли на Лофотены, денег в Поллене ни у кого не осталось. Эдеварта больше ничто не тревожило, он ел да спал. Ему было хорошо, и он не мог нахвалиться такой жизнью. После девяти вечера ни в доме, ни на улице ничего не происходило, все укладывались спать, и уже ничто не нарушало тишины. Эдеварт всегда был сердобольным парнем, так им и остался, в ту трудную зиму он помогал многим беднякам то мукой, то кофе, отпуская их в кредит, а Рагне, которая вышла замуж за Теодора, подсовывал ещё и головку сахара к кофе, и сахар тот редко записывал в книгу. Ну тогда приходи вечером ко мне, и я угощу тебя кофе, пригласила она.
Он ответил: Сегодня же и приду! Этого не могло не случиться, и, как бы глупо это ни было, он пошёл к Рагне, жившей в бабушкином домишке; да, тёмными ночами он ходил к ней и подолгу у неё оставался. В селении все знали об этом, но он и не думал ничего скрывать, у него есть деньги, он богат, разве все они не одалживаются у него мукой или кофе? Что же касается Рагны, то ей просто повезло, что он выбрал её, а не Берет или Юсефине из Клейвы. Так всё и шло.

Во время ужина молоденькие служанки потихоньку подшучивали над ним, и Август даже приободрился, он не обижался на девушек и вместе со всеми посмеивался над их шутками, было видно, что он привык к такому порядку. Эдеварт помнил, что и в Поллене Август тоже добродушно смеялся, когда над ним шутили, — но это был совсем не тот Август, который стоял на палубе «Чайки» и отдавал команды не хуже самого адмирала. Жизнь скрутила его, он терпеливо сносил шутки служанок и ребятишек, а те старались вовсю, потому что за столом сидел незнакомый торговец и слушал их, порой их шутки становились совсем уж глупыми: может ли Август своими золотыми зубами щёлкать кашу, спросили они. Дурачки! Август засмеялся, но тут же с опаской взглянул на хозяина: не слишком ли много он себе позволил?

Ну а ты сам, спросил Эдеварт, ушёл на покой?
Нурем: Ушёл на покой? Ты это о чём? Но что прикажешь мне делать без судна? Я просто жду. Договорился с Ромео, думаю, через годик-другой он снова обзаведётся судами, и тогда я ещё поплаваю на Лофотены. Зачем мне уходить на покой? Нет, и не жди. Может, мы с тобой ещё сходим на Лофотены для Кноффов. Не станешь же ты всю жизнь таскаться с кулем под мышкой и продавать ситец для крестильных платьев!
Не знаю. Мне это нравится.
Но ведь у тебя нет товара?
Я всё распродал. Куплю новый. Может, ещё и лодкой обзаведусь.
У Нурема шевельнулось подозрение: никак парень ищет поручителя? Лодку, сказал он, ты можешь найти у Ромео. Он продаёт. А если у тебя нет денег, так ведь он знает, что ты человек честный.
У меня есть деньги, сказал Эдеварт.
Нурем, с облегчением: Есть деньги? Так за чем дело стало? Я не хотел спрашивать, но ходят слухи, у тебя в наших краях есть небольшая усадьба?
Верно, Доппен.
Ну, коли так, деньги у тебя должны быть. Впрочем, меня это не касается.

А вот отношение Эдеварта к хозяину, несмотря ни на что, было иным: во времена своего величия этот человек тоже не чурался мошенничества и обмана, теперь же он бился, как вытащенная из воды рыба, но даже сегодня безграничное тщеславие не покидало его. Эдеварт сам не понимал, почему в нём вдруг проснулось сострадание к хозяину, уж не потому ли, что он и себя считал причастным к его разорению, кроме того, он по-простецки сострадал этому разорившемуся богачу. Он вспомнил, как во времена его детства один ленсман из-за пьянства лишился в Поллене своей должности, Эдеварт тогда плакал от жалости к ленсману и молил Бога помочь ему. По слухам, доходившим до Эдеварта со всех сторон, дела Кноффа шли из рук вон плохо, мадам Кнофф похудела и осунулась — теперь ей приходилось помогать йомфру Эллингсен по хозяйству. Сам Кнофф по-прежнему ходил с золотой цепочкой на жилетке и золотыми часами, но скоро должен был лишиться и их.
Эдеварт начал всерьёз беспокоиться за своё жалованье; кто знает, сможет ли Кнофф рассчитаться с ним, как положено, а если нет, что тогда ему делать? У него было хорошее платье, карманные часы и новое золотое кольцо, но ведь помимо этого — ничего. Правда, теперь он стал хозяином Доппена. Но зачем ему эта усадьба? Ладно, будь что будет, на худой конец всегда можно вернуться в Поллен и пойти зимой на Лофотены, как раньше; во всяком случае, он решил быть покладистым при расчёте и не спорить с хозяином, которому сейчас и так приходилось не сладко. Больше он ничем не мог помочь Кноффу.

Когда Эдеварт, постучав, вошёл в контору, Кнофф встретил его нетерпеливой улыбкой. То ли это была его обычная манера: он занят, у него сейчас нет времени заниматься мелочами. То ли он предчувствовал, что касса окажется пустой.
Может, мне лучше зайти позже? — спросил Эдеварт.
Нет. Счетами мой управляющий займётся потом, а ты сдай кассу. Это что же, всё, что у тебя есть? — спросил он, переводя взгляд с нескольких купюр и серебряных монет на Эдеварта и обратно.
Да, это всё. Всё, что у меня осталось.
Из всех-то денег? Из тех, что ты получил от Нурема на покупку рыбы, и той тысячи, что я прислал тебе, чтобы ты мог расплатиться за сушку рыбы?
Эдеварт уже умел ловчить и выкручиваться,
он научился этому у многих людей — у Августа, у старого Папста, у шкипера Нурема, да у кого угодно, поэтому сказал обиженно: Больше у меня ничего не осталось. Можете проверить по книге.
Кнофф помолчал, полистал книгу, заглянул в начало и в конец, просмотрел последние записи и спросил: Но хоть жалованье матросам ты выплатил?
Эдеварт: Да, всем. Кроме себя.
Ты не выплатил себе жалованье?
Как я мог это сделать? Я же не знал, сколько вы мне положите.
Сколько положу? Мы же договорились: жалованье простого матроса.
Я так и получал, пока вы не поставили меня шкипером.
Какой из тебя шкипер? Кнофф с укоризной покачал головой.
Это задело Эдеварта: Пусть я плохой шкипер, но вся ответственность была на мне.
Что ж, надменно заметил Кнофф, может, ты и прав. Однако рисковал-то я, а не ты!
Но у нас всё сошло благополучно, буркнул Эдеварт. Кнофф молчал.

У тебя там в Тронхейме возникли некоторые трудности, сказал Кнофф, зато теперь я знаю, что собой представляет тот уважаемый купец! Мог получить выгодный заказ, но повел себя так, что мне пришлось обратиться к другому. Полагаю, что с ним у тебя не было никаких недоразумений? Нет, никаких. Эдеварт засмеялся. Он поклонился мне и даже расшаркался.
Эдеварт сразу понял, что зря засмеялся; Кнофф нахмурился и спросил: Сколько у тебя груза?
Тридцать семь мешков. И ещё двести кулей муки.
А людей?
Двое. Оба с севера.
Рассчитайся с ними и отправь их домой. Но ежели им захочется остаться и поглядеть на наш посёлок, милости просим. Сегодня, как покончишь с разгрузкой, ты свободен. А завтра жду тебя со счетами и наличностью. Кнофф ушёл. Он явно важничал. Эдеварт вернулся после долгой и тяжёлой поездки и всё равно не стал бы работать сегодня, ему хотелось повидать знакомых и потешить себя уважением, которое все оказывали ему как шкиперу. А наличность? Какой такой наличности ждёт от него хозяин? Кое-какая мелочь у него, понятное дело, осталась, но больших денег... нет.
Он рассчитался с Теодором и Ездрой, оба захотели остаться до утра и переночевать на шхуне. Эдеварт проверил, как прошла разгрузка, поговорил со знакомыми, прошёлся по берегу, посмотрел, как на пристани работают каменщики и мостильщики. Им осталось завершить последнюю часть пристани; каменщики пели, ворочая каменные блоки, так ноют матросы, когда ставят парус, — весело и жизнерадостно. Тем не менее от глаз Эдеварта не укрылось, что постоянные работники Кноффа мрачны и чем-то озабочены. В пакгаузе один работник сказал, быстро оглянувшись по сторонам: Да, тут у нас много чего изменилось после твоего отъезда! И покачал седой головой. Ничего, как-нибудь обойдётся! — вмешался в их разговор другой работник. Первый работник: Хорошо молодым, они могут поехать в Америку. Я-то уже слишком стар для такого дела.

Друзья пошли в город и купили Августу новое платье, оттуда они отправились на шхуну. Хорошо, что я оделся по-человечески до того, как меня увидел Теодор, сказал Август. Теперь он будет думать, что я всё ещё богач! Он не удержался, чтобы не похвастаться перед Теодором, и похлопал по карману жилетки, словно у него там что-то лежало: Я мог бы купить всю эту шхуну только за один из моих бриллиантов!
Август воспрял духом и даже решил устроить в Тронхейме концерт — он будет играть на гармони и, надо думать, заработает несколько далеров. Если написать на афишах, что концерт даёт потерпевший кораблекрушение русский моряк, соберётся много народу. Но ведь тогда повидаться с ним придёт и русский консул, и что же, вместо русского он найдёт норвежца? Август отказался от этой мысли. Потом он загорелся желанием обзавестись инкубатором, какие видел в Америке, купит десять тысяч яиц, выведет цыплят, а потом вырастит их и продаст богатым людям в городе. Словом, голова у Августа опять заработала, и это было самое главное. Иногда он с сожалением вспоминал свои пять или десять сундуков, кто знает, сколько их там было на самом деле, но о кораблекрушении больше уже почти не говорил.

Люди работали вяло, разленились после летнего безделья и то и дело присаживались отдохнуть. Вечером Эдеварт, как и в прошлом году Август, объявил, что завтра утром в девять часов он рассчитается с каждым сушильщиком.

Всю ночь Эдеварт просидел над счетами. Писал он с трудом, но в уме считал быстро и неплохо справлялся с двумя кассами: своей собственной и хозяина судна. Он должен закончить это дело состоятельным человеком! Утром он отправил Ездру на телеграф и предупредил Кноффа о том, что покидает Поллен, кроме того, Ездра должен был узнать сообщение о погоде.
Когда пришли работники, сушившие рыбу на скалах, Эдеварт по очереди расплатился с каждым, с Берет и Юсефине из Клейвы он расплатился особенно щедро, они это заслужили, он и своим сёстрам дал каждой по лишнему далеру — всё было предусмотрено заранее и числилось в счетах под той или иной графой.
К полудню он расплатился со всеми; Ездра вернулся и сообщил, что погоду обещают не слишком благоприятную — в море изморозь и туман. Ладно, ясная погода им ночью и не нужна, они не собираются высаживаться на берег в широком Вест-фьорде.

Тем не менее никто из них не захотел работать на Эдеварта, в том числе и Каролус. После его возвращения Ане Мария, не желая расставаться с мужем, тоже перестала ходить на скалы. Ни за что, ноги её там больше не будет, пока на скалах работает Рагна! — сказала она. К тому же Каролус был теперь староста, а это означало, что ему приходилось заниматься бумажными делами — письмами, счетами, да и решение разных вопросов тоже лежало на нём. Каролус терпеть не мог эту работу, разумеется, он собирал у себя членов местной управы, но так как в письме он был несилен, то наладил Йоакима помогать себе. Таким образом Эдеварт лишился многих рабочих рук, и в довершение всего Каролус не разрешал без него пользоваться его карбасом. Словом, куда ни кинь, всюду одни неприятности и неблагодарность. А рыбу следовало грузить на шхуну. Тогда Эдеварт, недолго думая, взял Йоакимову дору 22 и довольно быстро собрал команду из Теодора и подростков, укладчицами у него были Берет и Юсефине из Клейвы, а Ездра помогал им обеим и работал за двоих.