Тысячекрылый журавль

Закатное солнце, выглядывавшее из-за плеча горы, придавало осенней листве особую прелесть.

Шесть дней, на протяжении всего моего пути, я продолжаю писать о пустяках. Какие женщины назойливые! Мне, распростившейся с Вами, хотелось, чтобы Вы меня поняли. А теперь я думаю – пустые это слова, и женщине важно другое: быть рядом даже непонятой. Кто знает, о каком понимании я сейчас мечтаю… Может быть, совсем противоположном…»

Чашка от господина Оота перешла к его вдове, от нее – к отцу Кикудзи, а от отца – к Тикако. Из этих четверых людей двое – мужчины – уже умерли, а двое – женщины – присутствуют сейчас на чайной церемонии. Разве этого не достаточно, чтобы назвать судьбу чашки необычной?

Умершие таковы, какими делает их наше сердце. Будем бережно обращаться с их памятью

Белый олеандр и красный олеандр... Пунцовые цветы в густой тёмной зелени горели, как полуденное солнце, а белые источали прохладу.

Белые и бледно-розовые цветы... Белое с розоватым отсветом сино... Розы, гвоздики и керамика растворялись друг в друге, поглощали друг друга.

Зелёный чай в тёмной чашке – как это прекрасно! Невольно приходит сравнение с молодыми весенними побегами...

– Смерть и у нас за плечами. Страшно… Я все время стараюсь не думать о ней… о маме… Нельзя думать о смерти, когда она у тебя за плечами.
– Да… вы правы… Нельзя без конца вспоминать умерших. Тогда начинает казаться, что ты тоже мертв.

Казалось, еще секунда – и вокруг девушки закружатся тысячи крохотных белоснежных журавлей.

... аромат женщины. Дурманящий аромат. В нем было все, в этом аромате, - и длинный день, и летний зной, и сама жизнь. Так пахли ласки...