The Mill on the Floss

Никто из людей, способных осознать всю сложность борьбы между страстью и долгом, не в силах точно указать тот миг, когда человек теряет последнюю возможность отринуть свою греховную страсть и предается ей целиком и безвозвратно, ибо нет закона, который можно было бы применить ко всем случаям. Кто в наши дни не осудит приемы софистики? Но в стремлении подвергать тщательному и всестороннему изучению все, даже самые незначительные факты, хотя оно и приняло у софистов уродливые формы, таится зерно истины, к которой мы, увы, столь часто оказываемся слепы разумом и глухи сердцем. Во всем, касающемся сферы нравственной жизни, мы неизбежно придем к заключениям поверхностным и ложным, если не будем постоянно держать в центре внимания те особые обстоятельства, которые отличают жизнь данного человека.
Тот, кто думает и говорит готовыми формулами, вызывает невольное отвращение в людях, мыслящих смело и широко, уже с юных лет пришедших к пониманию того, что нашу жизнь, непостижимую в своей сложности, нельзя вместить в рамки словесных формул, что заключить свою душу в плен ходячих фраз — значит подавить в себе все добрые чувства, которые внушаются нам свыше в минуты просветления, порожденного пониманием и сочувствием. Говорить сентенциями свойственно людям с заурядным складом ума; рассуждая о вопросах морали, они исходят исключительно из общих мест, полагая, что верный вывод последует сам собою, а справедливое решение явится в готовом виде, не требуя от них ни терпения, ни проницательности, ни беспристрастности, ни того умения читать в сердцах, какое дается лишь тем, кто на собственном горьком опыте изведал власть соблазна или прожил жизнь напряженную и деятельную, которая всегда порождает в людях готовность сочувствовать всему человеческому.

Сколь трогательное зрелище и сколь поразительный пример того, как изощрила наши чувства цивилизация, являет собой охваченная горем дама, одетая по последней моде. Какой длинный ряд переходных ступеней от скорби готтентотки до скорби дамы в платье с пышными рукавами, с множеством браслетов на обеих руках, в завязанной изящными лентами шляпке — настоящем произведении архитектурного искусства! У просвещенного детища цивилизации непосредственность чувств, свойственная горю, находится под контролем рассудка и проявляется в таких неуловимых и разнообразных черточках, что это может представить интерес для аналитического ума. Если бы сокрушенная горем, почти ничего не видя из-за слез, дама, проходя в дверь, отклонилась от прямого курса, она могла бы сокрушить и свои рукава, — и таящаяся в глубине сознания мысль об этом создает то самое равновесие сил, которое помогает ей благополучно миновать дверной косяк. Чувствуя, что по щекам ее катятся слезы, она развязывает на шляпе ленты и томно отбрасывает их назад — трогательный жест, говорящий, что даже в момент глубочайшего уныния она не теряет надежды на будущее, когда слезы ее высохнут и ленты от шляпки вновь обретут былое очарование. Но вот рыдания ее понемногу стихают, и, откинув голову ровно настолько, чтобы не повредить шляпки, она осознает, что наступил тот ужасный миг, когда горе, притупившее радость жизни, начинает притупляться само; тогда она в задумчивости взглядывает на браслеты и приводит в порядок застежки с той прелестной намеренной непреднамеренностью, которая порадовала бы ее душу, если бы она была в более спокойном и здравом состоянии.

Но у людей с теми ярко выраженными положительными и отрицательными свойствами, из которых слагается суровость — сила воли, способность идти кратчайшим путем к цели, скудость воображения и интеллекта и умение обуздывать себя, наряду с потребностью обуздывать других, — у таких людей предрассудки являются естественной пищей для стремлений, не способных найти себе точку опоры в сложном, отрывочном и шатком знании, именуемом истиной. Предрассудок, переданный по наследству, впитанный с молоком матери, заимствованный из того, что говорит молва, сызмала привычный глазу, всегда найдет себе приют у подобных людей: они могут убежденно и решительно его отстаивать, с сознанием своей правоты навязывать другим и восполнять им отсутствие собственных идей; для них он одновременно и посох и дубинка. Всякий предрассудок, отвечающий этим целям, в их глазах непререкаем.