Отец Сергий: Повести и рассказы.

Сюжет данного, вполне увлекательного, рассказа основан на реальных событиях, которые оказали переломное влияние на всё последующее творчество Толстого. Над каждым произведением позднего периода, как художественным, так и публицистического характера, витает пережитый арзамасский ужас.

Герой отправляется в дорогу, чтобы присмотреть в области имение для покупки, и останавливается на ночь в придорожной гостинице в Арзамасе. И в ночи на него накатывает тоскливое и жуткое ощущение бессмысленности своих действий. Он ужасается тому, как суетно его желание куда-то ехать и покупать некое имение, которое никак не может что-либо изменить в его жизни. И граф с ясностью осознаёт, что проступил настоящий страх смерти. Он буквально физически ощутил присутствие костлявой.

Смерти не должно быть, но она есть, и эта истина возмутила Льва Николаевича. Он почувствовал злобу на себя и на то, что его "сделало".

Это желание куда-то бежать, покупать ненужные вещи, размножаться, избегать одиночества — всё это оказывается производным от этого хтонического страха утраты себя.

Автор не находит выхода: ведь если надо умирать, то зачем было рождаться, а если продолжать жить, то лишь для того, чтобы умереть. Эти мысли, словно волчок, не дают ему более заснуть, и он покидает гостиницу в ночь и возвращается обратно домой.

У меня тоже в биографии случился эпизод подобного ужаса, но, конечно, не сравнимый с описанным толстовским накалом.
В одно солнечное осеннее утро, отправившись в ванную, мне стало не по себе: я почувствовал, что теряю сознание, и процесс этот мной никак не контролируется. Меня будто засасывало в воронку, и конечности начали слабеть. Было ощущение, что сейчас я упаду и это будет окончательным, но всё же каким-то усилием воли устоял.
И действительно, ощущение бессмысленности и суетности всех событий жизни было как результат такого состояния, и появилось возмущение, что вот так, за минуту, можно закончить земной путь, и что тогда значат все твои дела и желания. И отголосок этого состояния, который трудно зафиксировать словами, остался со мной и по сей день.
После этого события повесть Толстого заиграла для меня более насыщенными и густыми красками.

Стоит заметить, что повесть не завершена. И этот факт также кажется символичным, ведь и жизнь течёт словно текст с различными сюжетами и обрывается зачастую на середине строчки.

И всё же замечательно, что Толстой, изображая даже тёмные стороны жизни, всё равно сохраняет фоном мягкий свет добра и сострадания.

Еще одна малышка в котомку моего сентября. На этот раз Лев наш Николаевич Толстой. И снова я мимо глубокого посыла, который вкладывал автор. Точнее, посыл мне как раз максимально понятен, а вот эмоции от поступка героя у меня свои собственные.

Сколько уж наши классики писали (чуть не сказала, и будут писать) о дьявольских происках во всем, что касается страсти или, если хотите, похоти. От того, на сколько эта тема избита в литературе, становится несколько скучно сразу, как этот мотив начинает слышаться со страниц произведения. Это не стало исключением.

Лев Николаевич, конечно, тоже знатно пострадал в рамках этой небольшой повести. Особенно, если знать, что а) история местами автобиографична; б) в том числе имеет в своей основе вполне реальный случай (уже не связанный с Толстым). Что лишний раз доказывает, что все эти ***дастрадания были, есть и будут. И никогда не закончатся. Можно обличать это до хрипоты, до седых… волос, грозить гиеной огненной и карой небесной, но если кровь отливает от головы в другие места, мало кто в состоянии взять себя в руки (во всех смыслах этого слова) и противиться страсти. Впрочем, поехать кукушкой на фоне мук совести тоже дано не каждому. 

В общем, с одной стороны, да, классика есть классика, с другой, - положа руку на сердце, я не увидела ничего нового для себя. Но проблема не в Льве Николаевиче, как мы понимаем, а в том, что он не стал для меня первым… в теме обличения человеческих пороков. Ну и в моем личном отношении к этой теме. Согласитесь, странно было бы, если бы я смотрела на историю в книге с чужой колокольни, а не с собственной.

Читала рассказ в книге Джорджа Сондерса "Купание в пруду под дождем".

Я не поклонница малой прозы и очень редко читаю рассказы, но мне было любопытно помотреть на русскую литературу глазами иностранца.

Из всех рассказов сборника, комментарии к "Алеше" удивили меня больше всего.

Пока я читала текст, я была уверена на все 100%, что наш герой имеет ограничения в психическом развитии. Прямо этого в тексте нет, но описание и поведение героя весь рассказ во мне эту мысль укрепляли. А для Сордерса она не очевидна. Блаженный, юродивый - как ни назови, но думаю все понимают, о каком состоянии человека идёт речь. А иностранец, выходит, этого в тексте (переводе) не чувствует?

Любопытно, как Сондерс воспринимает Алешу. В прочтении Сондерса Алёша - нравственный эталон, а умственная неполноценность - лишь туманное допущенных с чьих-то слов. Видимо, это действительно разница между носителем языка и иностранцем.

И далее все рассуждения Сондерса мне показались притянутыми.

Алёша не вызывает ни восхищения, ни досады. Я испытываю принятие и сочувствие. Толстой будто предоставляет право человеку с неким расстройством психики находиться в мире других обыденных персонажей и выпускает читателя в мир человека с ограничениями и в то де время показывает, как им помогают окружающие. Я не чувствую вызова: молодец Алёша и бесхребетный дурак - я думаю лишь о том, что бюди были жестоки к нему. То есть главная тема не Алёша и его доброта, мягкость, а то как устроен мир вокруг него и откуда бралось его миролюбивое счастье.

И далее Сондерс уделяет много внимания концовке рассказа и заводит речь об осмыслении Алешей событий его жизни. По моим ощущениям подобная рефлексия находится за пределами Алешиных возможностей. Все то, вокруг чего Сондерс, выстраивает громоздкую теорию (почему Толстой не заглянул ему в голову? почему финал такой бытовой?), видится мне лишь домыслом. Мой "Алёша Горшок" о том, что быть счастливым и отзывчивым - это не анализировать. Или если уж нагнетать: постоянно счастливым может быть только дурак.

"Отец Сергий", "Крейцерова соната", "Анна Каренина".

"Детство", "Отрочество", "Юность".

Целая жизнь между двумя трилогиями. Целая жизнь.
Теперь-то понимаешь, что 28 лет - возраст осмысления детства, отрочества и юности, - Господи, что это? Ничто. А здесь целая жизнь прошла.

Какая разница как звали главного героя? Стива Касацкий, Николай Иртеньев, - никакой разницы в псевдонимах главного героя. Пусть их, псевдонимов, будет миллион, или даже два. Миллиард не выразит количество сущностей, заключенных в глыбе, имя которой - "Лев Толстой".

Бескомпромиссность Касацкого-Толстого уже на первых страницах: быть с женщиной, уже бывшей "под кем-то". Именно так - "под кем-то". Но ведь "кто-то" - сам Государь. Было ли понятно уже "из этой истории", что о.Сергий не убежит от судьбы в постели с купеческой дочкой? Да ничего не было очевидным. Никакой истории невозможно вывести из одной точки на плоскости.

А что, отрубленный палец - индульгенция=гарантия от бездны падения на всю оставшуюся? Как оказалось нет, вовсе нет, совершенно нет, абсолютно нет. А сколько соблазнов было вывести из кульминации, казалось бы, неравной борьбы с искушением и тогдашней победы над ним,искушением, сколько соблазнов: ну уж сейчас точно нет. Никаких искушений! Ничего темного, цепляющегося грязью дорожной, кандалами каторжными, ничего теперь не удержит Стиву=о. Сергий от прямой дороги на небеса. Ничто не в силах -ни человеческих, ни в небесных. Оказалось: уход-побег из рая -ещё впереди.

Чаша оказалась уж больно глубокой. Толпы,ожидающие твоего благословения и простой помощи, - это ли не повод сказать: Господи, спасибо! Жизнь - удалась! Но оказалось: за поворотом - новый поворот. И никто не знает будет ли последний? И если будет - где он, этот поворот?

Нет ответа. И у Толстого его не было. А потому и трагедия: каких только вопросов он не задавал себе - где ответы? А поскольку странник-то - ещё тот, тот, кто пойдет до самого конца,то не будет ему успокоения. Потому что нет его, успокоения на бесконечном пути вопросов, практически безответных, практически риторических. Например: если ли предел искушениям? Искушениям плоти в особенности?. Хватит ли сил преодолеть?Пусть не все, но много, очень много. Чего внутри каждого - святого и грешника - чего больше? Добродетели? Греха и соблазнов? И самое ужасающее: сколь долго ты бы не шел по предназначенной тебе дороге, пусть не становится короче и, тем более - проще. Ни опыт, ни знание не говорит тебе: прекратится ли когда-нибудь эти искушения? Хоть когда-нибудь прекратится?

Трагедия: искренность веры, стремления познания и себя, и веры, и себя в вере, - всё абсолютно искренне. От сердца. Накал переживаний зашкаливает. Как и количество нюансов при описании мгновения почти вселенской славы, сделанных автором. Который сам прошел этот искушающий значимостью своей персоны путь. Но искренность - условие необходимое, но недостаточное для ответов на конечные, проклятые вопросы. И вообще ориентиры скрываются, исчезают. "Не видно ни зги". Куда идти? - вопрос, оказавшийся неподъёмным даже для титана.

Даже в конце, в самом-самом конце жизни, Толстой увидел, нет, снова обратился к войне-мировской идее опрощения и возвращения к "людям божиим". Без Платона Каратаева, но с Пашенькой, давнишней своей знакомой. Которая, по представлениям автора, и жила самой что ни на есть "божией жизнью". Простой, а потому истинной жизнью божьего человека. Во что с трудом верится. Потому что простота, как и искренность, - это вовсе не гарантия чего-либо. Не пропуск это, но скорее карман, в котором пропуск этот должен был бы находиться.

Но в чём же смысл той жизни, которая прошла перед читателем? Родион Раскольников на каторге и Стива Касацкий, оправленный за бродяжничество по сути туда же, - не единственный ли художественный вариант, подсмотренный у Достоевского, вариант уставшего от жизни, себя и раздумий яснополянского гения?

Во-первых и во всех остальных это просто очень плохо написано с технической стороны. И настолько небрежно и коряво с точки зрения языка, что некоторые куски просто физически больно читать. Всякие "но её не было, и в шалаше ничего не было, что бы доказывало, что она была" или там "рисовало ему её его воображение".
Очень не люблю подобные наброски, выдаваемые за законеченные произведения.
Не вдавался в историю написания этой повести, но редактура здесь, похоже, не ночевала. Да и судя по двум концовкам это действительно просто опубликованный черновик. Ставить что-то выше двойки не вижу смысла и, подозреваю, сам автор никогда это из своего стола не доставал, чтобы кому-то показывать.

Даже если бы Толстой написал только "присказку " про репей, а дальше не стал писать, и то было бы о чем подумать. Хаджи-Мурат - репей - сопротивляется своей судьбе. А остальные полевые цветочки -"прелестный подбор цветов этого времени года: красные, белые, розовые, душистые, пушистые кашки; наглые маргаритки; молочно-белые с ярко-желтой серединой «любишь-не-любишь» с своей прелой пряной вонью; желтая сурепка с своим медовым запахом; высоко стоящие лиловые и белые тюльпановидные колокольчики; ползучие горошки; желтые, красные, розовые, лиловые, аккуратные скабиозы; с чуть розовым пухом и чуть слышным приятным запахом подорожник; васильки, ярко-синие на солнце и в молодости и голубые и краснеющие вечером и под старость; и нежные, с миндальным запахом, тотчас же вянущие, цветы повилики" - где? - Запаханы... "Пахота была хорошая, и нигде по полю не виднелось ни одного растения, ни одной травки, — все было черно". И что есть это перепаханное поле?.. И кто пахарь?.. А кто ты такой?... - выбирай поскорей...
Из достаточного большого количества персонажей повести только у Хаджи-Мурата достойная цель всех его противоречивых действий. Что там хорошего или полезного для себя или для мира делают остальные, отдав свою жизнь на волю власть предержащих?
"Хаджи-Мурат" это не биографическое сочинение. А "информация для размышлений" о развращающей силе власти, об обыденности зла. И о жизнестойкости, на которую способен не каждый .

Не публиковавшая при жизни Толстого повесть о реальном персонаже кавказских войн - сподвижнике Шамиля Хаджи-Мурате (написана в 1892 году). Но сюжет не главное. Главное - мысль о бессмысленной жестокости любой войны и русских завоевательных войн на Кавказе в частности. Как и в "Войне и мире", но в несколько меньших масштабах, одновременно показаны несколько пластов военной жизни: быт горцев, будни оккупационного корпуса, полуслучайные стратегические решения Николая I и катастрофические с точки зрения людей их последствия (разорение аула, озлобление горцев, смерть русского солдата, пошедшего в армию вместо имеющего детей брата-разгильдяя). Типичная толстовская проза, со всеми её плюсами и минусами.