Чужие края

И в этот день из дверей прямо на него вышло какое-то существо, не похожее на виденных им до сих пор. Он не мог понять, мужчина это или женщина: оно было высокого роста, в длинной черной одежде из толстой шершавой материи, и шея у него была закутана в шкуру животного. Когда он проходил, это существо, мужчина или женщина, сделало ему резкий знак опустить оглобли: он послушался, и когда он стал неподвижно, изумленный тем, что с ним случилось, это существо ломаным языком приказало ему ехать на улицу Мостов. Он сорвался с места и побежал, едва сознавая, что делает, и на бегу обратился к другому рикше, которого случайно знал по работе:
– Посмотри-ка, кого это я везу?
– Чужеземку, женщину из Америки. Тебе повезло…

Но пришел день, когда не осталось ни рису, ни пшеницы, было только немного бобов и горсть кукурузы. Бык ревел с голоду, и старик сказал сыну:
– Теперь мы съедим быка.
Тогда Ван Лун заплакал: для него это было все равно что сказать: «Теперь мы съедим человека». Бык работал с ним в поле, а он шел сзади и хвалил его или бранил, смотря по настроению, и он знал его с детства, когда его купили маленьким теленком. И он сказал:
– Как же мы можем съесть быка? Как же тогда пахать?
Но старик ответил равнодушно:
– Что же, кому-нибудь придется умереть: быку или тебе и твоим детям. А купить нового быка легче, чем собственную жизнь.

Он сказал «землю Хванов» так же небрежно, как сказал бы «землю Чина», – Чина, его деревенского соседа. Он теперь не ниже этих людей в неразумной, большой и расточительной семье. Он пойдет с серебром в руках и скажет без церемоний: «У меня есть деньги. Сколько стоит земля, которую вы хотите продать?» И он слышал свой голос, который говорил управляющему в присутствии старого господина: «Я не хуже всякого другого. Какая настоящая цена? Деньги у меня есть».
И жена его, прежде рабыня в кухне этой надменной семьи, будет женой человека, которому принадлежит участок земли, в течение ряда поколений возвышавшей дом Хванов. О Лан словно почувствовала его мысль, потому что сразу перестала сопротивляться и сказала:
– Ну, что же, давай купим. В конце концов, земля хорошая, на ней сажают рис; она рядом со рвом, – значит, каждый год будет вода. Это уже наверно.
И снова улыбка медленно раздвинула ее губы, – улыбка, которая никогда не освещала тусклой глубины ее узких черных глаз, и после долгой паузы она сказала:
– В прошлом году в это время я была рабыней в доме Хванов.
И они молча шли вперед, поглощенные этой мыслью.