Красный смех. Рассказы

Леонид Андреев
"Красный смех"

И в комнате посветлело бледно-розовым мертвым светом...

Спасибо, ЛайвЛиб.
Я на главной увидел рецензию на этот небольшой рассказ, почитал рецензии, познакомился с писателем, его биографией и понеслось...
Это очень страшный рассказ. Очень!!! Я после его прочтения ночь спать не мог.
Передо мной прямо вставали эти сцены, которые Леонид описал так натурально, так правдоподобно.
Особенно последняя сцена. Стивен Кинг просто отдыхает. Я читал последние строки и видел всё на яву. Несмотря на позднюю осень, я решил выйти в парк и почитать сидя на лавке. Зря, зря я так решил. Уж лучше бы сидел в своём кресле и пил бы чай, а так... Так они вставали прямо передо мной. Эти трупы, эти ни в чём не повинные люди, которых забрала война... И как-то сразу захолодало, стало не по себе. Дрожь пробежала по всему телу. Я встал и пошёл домой. Я смотрел в мрачное, пасмурное небо и радовался, что живу в мирное время.
Этот рассказ пронизывает холодом, обречённостью с ног до головы и ты уже не может из него вырваться, сходя с ума вместе с героями.
А после прочтения остаётся лишь ужас и пустота. И ещё безумие...
Война... Люди убивают друг друга ни за что, стреляют в своих же, потом видят их в лазарете, возвращаются домой калеками...
"Живут", постепенно погружаясь в пучину мрака, погружаясь в себя... Оттуда нет возврата...

Красный смех безумья мрачно реет
Над пустым, измученным умом...

Я конечно ждал антивоенное произведение, но не НАСТОЛЬКО антивоенное. Это более озлобленное на войну произведение, чем "Смерть героя" Олдингтона, а это постараться надо. Если "Смерть героя" больше ощущается как манифест, импровизационный, отчаянный выкрик в лица зачинателей войны, то "Красный смех" это методичное моральное уничтожение войны как явления в её самости. Это более холодное, более сдержанное и аллегоричное произведение. И оттого более тяжелое. Настоящий памятник русской литературной традиции Оно буквально раздавило меня душевно. Наверное это неотьемлимая часть читательского опыта. По-настоящему сильное произведение.

Помню как-то читал давно, ещё в подростковом возрасте этот рассказ, и он тогда меня неприятно поразил, оставил жирный красный осадок в душе. Сейчас я ещё помню, про что сюжет, но забыл подробности, поэтому решил перечитать. И я уже не такой наивный, и я уже "избалован" большим количеством историй, даже не всегда прочитанных, а увиденных в реальности. Но этот рассказ снова меня поразил. Снова остался осадок внутри, а в голове как-будто зазвучал "смех". Андреев мастер слова, мне больше нечего сказать. ТАК передать безумие и боль войны - это надо уметь. Читаешь, и как-будто строки в душе выцарапываются иглой.

«Но уже был мертвец, и глядел, как мертвец. Так страшно не глядит ни живой, ни воскресший.» (Н. В. Гоголь, «Страшная месть»)

Из всех русских классиков, на мой взгляд, Андреев писал наиболее страшные рассказы и повести – с ним в этом плане может сравниться разве что Гоголь. Да, кошмары Андреева чаще всего иного толка, они сюрреалистичны и фантасмагоричны, в них меньше традиционных мифологических образов, на которых обычно строится литература ужасов. Но как минимум один из них можно назвать классикой мистического ужаса – и это «Елеазар».

Максим Горький писал, что Елеазар, возможно, является лучшим произведением о смерти в мировой литературе. И действительно, этот рассказ буквально пропитан фатализмом и ощущением страшной неизбежности. Большая часть рассказа – повторяющиеся, создающие эффект нагнетания описания Елеазара и его взгляда. И если внешность воскресшего наделяется подчеркнуто телесными, трупными чертами – «тяжелый», «тучный», «сине-багровая рука» и т. д., то взгляд Елеазара наоборот, воплощает нечто чуждое материальному миру – пустоту и бесконечность. Однако это сливается в едином образе смерти, как ее приметы в обоих мирах, физическом и духовном – то вдруг Елеазар, словно питаясь тьмой, становится больше в сумерках, то взгляд его наполняет людей физическим ощущением могильного холода. Подробно и многословно пытается автор передать невозможный ужас этого взгляда – в результате получаются почти стихи, в которых слышны отголоски Книги Экклезиаста: «…ибо не стало времени, и сблизилось начало каждой вещи с концом ее: еще только строилось здание, и строители еще стучали молотками, а уж виделись развалины его и пустота на месте развалин; еще только рождался человек, а над головою его зажигались погребальные свечи, и уже тухли они, и уже пустота становилась на месте человека и погребальных свечей…»

Нагнетание безысходности и неизбежности начинается с первых строк. Автор возвещает о «зловещих странностях» воскресшего как бы раньше, чем это замечают персонажи рассказа. С самого начала читатель подготовлен к явлению какой-то чудовищной тайны, которая и раскрывается неумолимо и пугающе, не в силах раскрыться до конца. В этом, пожалуй, и есть главное отличие «Елеазара» от типичного мистического рассказа ужасов: здесь нет грани, за которой заканчивается нормальная обыденная реальность и начинается сверхъестественный ужас. Точнее, граница эта вынесена за пределы повествования – оно об ужасе свершившемся и только о нем. Если провести аналогию с кинематографом – перед нами не стандартный фильм ужасов, в котором до условного «поворота не туда» или открытия «ящика Пандоры» все более-менее нормально, а артхаусный сюрреалистический кошмар, с первых кадров взрывающийся шокирующей фантасмагорией.

Впрочем, сюрреализм – это скорее о «Красном смехе», другом, не менее страшном и не менее замечательном произведении Андреева. «Елеазар», на первый взгляд, не так уж далек от реальности. Но не сгустил ли автор краски?

Дело в том, что, хотя обычно человек не думает о смерти, но и полностью абстрагироваться от нее не может. Да, никакой уверенности в своем бессмертии у человека, если он только не религиозный фанатик, нет. В глубине души каждый одержим танатофобией, ибо это проистекает из примитивнейших инстинктов. Отсюда и характерная жажда «оставить свой след в мире»; здесь берут начало побуждения и альтруиста и эгоиста; на осознании конечности бытия базируется мировая философия. Все, что делает в жизни человек, он делает перед лицом неминуемой смерти; и подсознательно он чувствует это, если даже не задумывается. Тем более, может ли человека ужаснуть отдаленная перспектива гибели человечества и Вселенной?

И не надо никакого страшного вестника смерти – мысль о конечности бытия элементарна. Просто человеческая психика хорошо защищена от таких мыслей – иначе люди давно вымерли бы от тоски и ужаса. И разве так непереносимо пугает людей Ничто, если некоторые добровольно уходят в него?

Или же все-таки Елеазар нес в себе какую-то иную тайну, кроме небытия, и три дня не стали для него одним мигом от смерти до воскрешения? Но если для автора «непостижимое там» — не просто небытие, то рассказ теряет всякий философский смысл и становится просто пугающим мысленным экспериментом, наподобие «Долгого джонта» Кинга. Максимилиан Волошин в статье о «Елеазаре» Андреева указывает на наиболее вероятный первоисточник подобной трактовки библейского образа – поэму Дьеркса «Лазарь». Но дело-то как раз в том, что у Дьеркса Лазарь за гробом познал божественную истину, знание которой и сделало для него дальнейшее существование в нашем мире непереносимым страданием. Его стремление к солнцу – стремление к обретенной и утраченной гармонии единения с Богом. Елеазар Андреева просто движется на свет солнца, слепо, как насекомое, потому что только его слепящий свет способен на время изгнать из его души холод могилы и дать ему возможность почувствовать реальность своего существования.

Собственно, единственную нормальную реакцию на взгляд Елеазара мы можем видеть на примере Цезаря. Его поведение и чувства абсолютно психологически достоверны. Но как получилось, что раньше Елеазару попадались только ипохондрики и невротики?

Итог: очередная характерная для Леонида Андреева провокационная трактовка библейского сюжета. По сути – изложение идей Книги Экклезиаста в форме рассказа ужасов. Рассказ действительно обладает гипнотическим эффектом, внушающим чувство мистического страха – если не вдумываться в психологические тонкости. Один из самых страшных рассказов русской литературы, по нагнетанию зловещей атмосферы сравнимый разве что со «Страшной местью» Гоголя.

Оценка произведению: 9 из 10 (отлично).

Оценка «страшности»: 5 из 5 (шокирует).

Рецензия написана 21.11.2013.

"Красный смех". В названии рассказа заключены два лейтмотива, которыми пропитан весь текст - это красный цвет и смех. Красный цвет в данном случае - цвет крови, варьирующийся от бледно-розового до насыщенного алого. Рассказ утопает в крови, она наполняет его до отказа, других цветов просто не существует.

Смех же - символ безумия, и он тоже красного цвета. Это не здоровый, чистый и радостный смех - нет, это хохот душевнобольного, хохот без видимой причины, истерический и страшный. Под этот хохот убивают, "делают из людей трупы", и сумасшедшие наводняют рассказ так же плотно, как красный цвет, практически каждый персонаж - безумен.

Итак, смех сквозь кровь. О чём книга? Разумеется, о войне - где ещё может быть пролито столько крови, что она грозит затопить мир?
Рассказ разделён на две части, каждая из которых состоит из обрывков, начинающихся с середины фразы и на первый взгляд не слишком связных. Повествователи - два безумца; в первой части - военный, во второй - брат военного, который сам на войне не был.
Обе части схожи по стилю - например, важная их черта - безликость. Не называются имена, не описываются ни черты людей, ни пейзажи, вообще ничего. Предельная абстрактность и бездетальность. Автор как будто не хочет, чтобы незначительные штрихи увели читателя от главной мысли.

А главная мысль... Она сразу ударит вам в глаза, с первых строк - безумие и бессмысленность войны, нелепость, сводящая с ума. Человеческий мозг, не выдерживающий столкновения со звериной сущностью своего носителя. Эта бессмысленная жестокость, это сумасшествие всё нагнетается и нагнетается во второй части рассказа.

Есть легенда, не знаю, насколько правдивая, что Л.Н.Толстой по поводу "Красного смеха" произнёс фразу: "Он пугает, а мне не страшно".
Не знаю.
Мне страшно было.

Вот я бы в первую очередь в названии повести заменил "жизнь" на "житие". Так лучше суть отражается. Наверняка многие помнят историю о страданиях библейского праведника Иова. Ту, где Сатана сказал Богу, что его любимый Иов праведник до момента, покуда есть у него семья, дом, слуги, скот, имущество, положение в обществе, а если это всё отнять, Иов отвернётся от Господа и будет проклинать его. Конечно же Бог решил это проверить и поручил Сатане реализовать эту идею. Андреев переносит этот сюжет в реалии жизни русской глубинки на рубеже позапрошлого и прошлого веков. У сельского священника отца Василия Фивейского есть всё для счастливой и размеренной жизни - церковь с приходом, жена, двое славных детей. Но однажды в дом отца Василия приходит беда - в реке тонет сын. С этого момента прежняя жизнь даёт трещину и начинается полоса суровых горестей и испытаний. Жена с горя начинает пить запоями, предпринимает несколько попыток самоубийства, потом в надежде вернуть прежнее счастье рождает еще одного ребенка - умственно неполноценного, в итоге погибает во время пожара в доме. Отец Василий остаётся с двумя детьми на руках. Он старается крепиться и сдерживать удары судьбы, но до каких пределов хватит физических и душевных сил повторять "Верю, Господи! Верю!" после каждого удара в череде тяжелейших жизненных потрясений и испытаний.

В эмоциональном плане очень тяжелая повесть в духе произведений Достоевского. Тонкий психологизм и экспрессия - главные достоинства произведений Андреева - здесь разворачиваются в полную силу. Андреев поднимает архиважные вопросы бытия человеческого, религии, веры, взаимоотношения с Богом. Он доводит своих героев до пограничных состояний, переход через которые может либо нести очищение и духовное перерождение, либо раз и навсегда ввергнуть в темную пучину безумия. Автор проводит такие эксперименты не только с главным героем, но и со второстепенными персонажами. Андрееву интересно до каких пределов можно довести человека, будет ли он безропотно переносить тяготы и лишения или способен на бунт против несправедливости, против мироустройства, против Бога, наконец. За такие вот эксперименты церковь очень жёстко в свое время критиковала Андреева и в штыки восприняла его повесть. Сейчас, думаю, отношение было бы ровно такое же.

Андреев продолжил дело Достоевского по выворачиванию наизнанку самых темных уголков человеческой души. Так что всем любителям Достоевского очень рекомендую. Плюс местами неплохой срез русской провинциальной жизни на пороге больших перемен и потрясений.

Жаль что Андреева сегодня мало читают, а ведь от некоторых его рассказов, я думаю, не отказались бы такие писатели, как Стивен Кинг, или Лавкрафт, или По. Например, я с удивлением увидел, что на рассказ "Он" нет ни одной рецензии! Это стыд и позор, господа. А ведь язык Андреева и ощущения, которые вызывает его проза в своих лучших вещах (таких как "Елеазар", "Он", "Стена", "Красный смех", "Черные маски", "Бездна", "Молчание", "Тьма" и т. д.) иной раз посильнее вышеперечисленных писателей. И это не субъективизм. А учитывая, что он творил вначале 20 века...

Насчет "Елеазара". Ну, при прочтении этого рассказа я почему то не раз вспомнил кинговское "Кладбище домашних животных"... Все мы знаем историю возвращения к жизни Лазаря, но что он видел, пока был мертв и чем вообще закончилась эта история? Ведь в Библии все обрывается на пире Лазаря с Христом (причем оживив его, Иисус не убрал следы, оставленные смертью за несколько дней: трупные пятна, следы тления). В "Елеазаре" Андреев продолжит и доведет эту историю до конца. И не беритесь за это произведение любители хэппи-эндов и натянуто-радужных концовок. Здесь не будет никакого чуда. Все очень плохо. Никакой надежды или даже маленького просвета. Мрак помноженный на Вечность.

Произведение, будто иллюстрация к картине К. Брюллова "Парижская комунна": толпы и толпы сдвинулись с разума и теперь бредут в неизвестность, скрипя шестеренками истории под лозунг:

Самым страшным в повести Леонида Андреева является дата её написания - 1905 г. Вероятно, во времена Второй мировой он выразил бы свое отношение к озверевшим соотечественникам в стиле Поллока или Пикассо. Но в книге нет осуждения ни марионеток военного спектакля, ни кукловодов, лишь понимание и горечь.

Уж коль планета сдвинулась с орбиты, так дай нам Бог сойти с ума! Постмодернистическое воплощение военных действий ещё до применения даже первых химических атак наиболее ясно объясняет, почему так писал Велимир Хлебников и зачем Казимир Малевич мыслил квадратами.

Была алая заря.
Стал красный смех.