Александр Дюма
4,4
(20)
Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Хармс как-то особенно дурно влияет на читателей. Вместо того, чтобы взять да и написать нормальную рецензию о фабулах и идеях, рассказать о структуре текста, и просто по-обыкновению выставлять себя знатоками-интеллектуалами, вышеупомянутые читатели вдруг обнаруживают невероятный прилив прямо-таки экстатического энтузиазма на поприще творческой деятельности. И если наиболее разумные, укрывая свою любовь к Даниилу Ивановичу, ставят его творениям 2 балла, предварительно подписан "не моё", то рецензии остальных, в том числе и мои, совершенно не читабельны, а виной всему никто иной, как сам Даниил Иванович. Ну почему, почему он лучше всех? Откуда, откуда, в конце концов, берёт своё начало та гипнотическая сила, из-за которой на, как кажется, прежде здравомыслящих людей находит такой стих - писать, как Хармс? А ведь об этом писал сам Хармс. Опять Хармс! А я всё никак не расскажу вам о повести. Ну и ладно.

Это было неплохо. Но что это было - я не знаю. 42 страницы абсурда, цинизма, садизма, пофигизма и чёрного юмора и прочей хармсовщины?
Хотя нужно сказать, что в плане "идеологии" Хармс ни на йоту не отступил от выбранного курса.
Сюжет под стать:
Но Хармс был бы не Хармс, если бы на этом всё закончилось:

когда книга НАСТОЛЬКО не понравилась, а на сайте видишь одни положительные рецензии - невольно посещают мысли, что наверное мне нужно подняться еще на одну ступень умственного развития, чтобы ЭТО оценить. а пока - увольте! какие-то мерзопакостные ощущения, эта мертвая ползающая старуха и этот ненормальный главный герой, у которого свалка мыслей в голове...
а может просто Хармс - не моё. надо бы еще чего-нибудь почитать, чтобы уж наверняка с этим определиться.)
Александр Дюма
4,4
(20)Александр Дюма
4,3
(12)
– Я хочу спросить вас, – говорю я наконец. – Вы веруете в Бога?
У Сакердона Михайловича появляется на лбу поперечная морщина, и он говорит:
– Есть неприличные поступки. Неприлично спросить у человека пятьдесят рублей в долг, если вы видели, как он только что положил себе в карман двести. Его дело: дать вам деньги или отказать; и самый удобный и приятный способ отказа – это соврать, что денег нет. Вы же видели, что у того человека деньги есть, и тем самым лишили его возможности вам просто и приятно отказать. Вы лишили его права выбора, а это свинство. Это неприличный и бестактный поступок. И спросить человека: «Веруете ли в Бога?» – тоже поступок бестактный и неприличный.
– Ну, – сказал я, – тут уж нет ничего общего.
– А я и не сравниваю, – сказал Сакердон Михайлович.
– Ну, хорошо, – сказал я, – оставим это. Извините только меня, что я задал вам такой неприличный и бестактный вопрос.
– Пожалуйста, – сказал Сакердон Михайлович. – Ведь я просто отказался отвечать вам.
– Я бы тоже не ответил, – сказал я, – да только по другой причине.
– По какой же? – вяло спросил Сакердон Михайлович.
– Видите ли, – сказал я, – по-моему, нет верующих или неверующих людей. Есть только желающие верить и желающие не верить.
– Значит, те, что желают не верить, уже во что-то верят? – сказал Сакердон Михайлович. – А те, что желают верить, уже заранее не верят ни во что?
– Может быть, и так, – сказал я. – Не знаю.
– А верят или не верят во что? В Бога? – спросил Сакердон Михайлович.
– Нет, – сказал я, – в бессмертие.

Это будет рассказ о чудотворце, который живёт в наше время и не творит чудес. Он знает, что он чудотворец и может сотворить любое чудо, но он этого не делает. Его выселяют из квартиры, он знает, что стоит ему только махнуть платком, и квартира останется за ним, но он не делает этого, он покорно съезжает с квартиры и живет за городом в сарае. Он может этот сарай превратить в прекрасный кирпичный дом, но он не делает этого, он продолжает жить в сарае и в конце концов умирает, не сделав за свою жизнь ни одного чуда.

Скорее, скорее за работу! Долой всякий сон и лень! Я буду писать восемнадцать часов подряд!








Другие издания
