To the Lighthouse

Зачем она сюда притащилась? Когда тебе сорок четыре, нечего время терять. Это отвратительно – играть в живопись. Кисть – единственно надежная вещь в мире раздоров, разрушения, хаоса – и нельзя ею играть, тем паче сознательно.

А море мечется, мается, и если кто‑то стряхнет одеяло и сон, и ринется на берег, и станет бродить взад‑вперед по песку в надежде найти ответы на свои вопросы и спутника в своем одиночестве, – он там не найдет ничего, ничего, скорое божественное заступничество не кинется унимать ночь, мир не будет услужливо отражать его душу.

Ему чего‑то хотелось, – хотелось того, что ей всегда так трудно было ему дать; хотелось, чтобы она сказала ему, что она его любит. А вот это она, ну, никак не могла.

И что ее дернуло сказать: «Все мы в руках Божьих?» – удивлялась она. Проскользнувшая в правду неискренность ее раздражала.

"...- пожалела его и вновь набралась сил выносить свою жизнь ..."
"... жалость именно и придает ей решимость жить дальше."

Весна без единого листика, голая, яркая, как ярая в целомудрии дева, заносчивая в своей чистоте, была уложена на поля, бессонная, зоркая и решительно безразличная к тому, что будет делать и думать ее наблюдатель.

Всё пройдёт; ничего не останется ; всё поблекнет ; только не слова и не краски.

Кто скажет с уверенностью, что надолго останется - в литературе, как и в прочем во всем?

Выше сил человеческих — проповедовать и учить, — предположила Лили. (Она принялась складывать кисти.) Если чересчур высоко вознесешься, уж непременно брякнешься оземь.