Рассказы. Повести

Гениальнейшее произведение Толстого. Всё коротко и предельно просто о жизни и смерти. Смешно я шучу? О смерти просто, ха-ха. И о жизни. Толстым по жизни двигало его понимание собственной смертности. Судя по мучительно правдивым подробностям умирания Ивана Ильича, Лев Николаевич много и в красках представлял свою встречу с костлявой. Обычно мы знаем о смерти, что она - это что-то с другими. С кошками, собаками, дедушками, бабушками. А я-то не умру, думает каждый. "Каково, он умер, в я вот нет!" А! Каково?
Тут советуют не читать, если счатлив. Я бы посоветовала читать всем как напоминание о конце, который отметает всё несущественное, искусственное, всё "не то" и направляет мысль и действия человеческие на "то", на "то". Вдруг твоё счастье - это приятная и лёгкая жизнь тела, которое удобно задушило диванами душу? Как бы не умереть еще при жизни? Смерть бодрит и будоражит, делает жизнь живее, пробуждает ото сна! Всем добра. Читайте книги.
Спойлер: Ивану Ильичу теперь хорошо.

Иван Ильич болен - тяжело, больно, смертельно. Он старался жить приятно, что значит - заурядно: без своих мыслей, без целей в жизни (не считать же целью доход в 5тыс), без чувств (легкое удовлетворение от небольшого выигрыша в карты не в счет). Квартиру в Петербурге выправил, обставил сам, исходя из своего заурядного вкуса. А тут - боль, тупая, ноющая, непроходящая. На взлете срезает Ивана Ильича, подрубает его только-только расправившиеся крылья: ему бы еще поработать, почитать дела, почувствовать свою власть над обвиняемыми и свидетелями, поиграть в карты, да потанцевать хотя б!
Почему он? Почему так неприятно, в контрасте с приятной жизнью?! Болезнь заставила Ивана Ильича посмотреть вокруг другими глазами, резче, с подмечанием деталей. Живя приятно, он думал, что терпит свою жену, но теперь он понял: нет, не терпит, а ненавидит! Как ненавидит и свою дочь - за ее здоровье, за то, что у нее-то есть будущее. А сын - он, пожалуй, единственный, кто жалеет отца, скучает уже сейчас без него. Что-то с ним будет потом, с этой его способностью к эмпатии? Задавят или сам зачерствеет. Да еще Герасим - жалеет, но рационально: что ж, барин, все там будем.
А где там?! Что там?! Ведь смерть - это конец всего, не будет его, Ивана Ильича, он не будет там, он будет нигде. Почему так страшно? Потому что неизвестно? Или потому что как раз известно, что ничего нет? Хотя нет, не страшно, потому что смерти нет, есть свет.

Тут один из рецензентов посоветовал не читать отзывы к этому произведению перед прочтением, а то есть риск приступить к нему с чрезмерными ожиданиями.

Я бы дополнила: НИКОГДА не читайте отзывы на произведения общепризнанных классиков, потому что уже само их ИМЯ обязывает вас быть восторженным от всего, что вывела их ЗОЛОТАЯ ручища. Ведь если ты не поддашься "личному мнению" большинства, то тебя сочтут недалеким человеком.

Произведение, конечно, не так плохо, чтобы его ругать, но и не так хорошо, чтобы прямо писаться от восторга, как пес при виде хозяина. Что касается мыслей главного героя и описания его душевных страданий, то здесь действительно нужно быть недалеким человеком, чтобы им удивляться и считать настолько ТОНКИМИ, что описание таковых возможно только ГЕНИЕМ вроде ТОЛСТОГО.

Кстати, сам Толстой был более критичен к своему творчеству и презирал тех, кто им восторгался.

Ах, Лев Николаевич, Лев Николаевич, разве ж так можно, батенька, с мукой такой жизнь прожить да еще муку эту в доктрину возвести да проповедовать, чтобы другие все (все, никак не меньше!), развратники этакие, одумались да покаялись да жить бездетно стали! хорошо вам такое вещать, когда вы уже познали и радости, и горести, и, судя по всему, досаду отцовскую, а остальным людям, в возраст самый что ни на есть подходящий для деторождения, вошедшим, как быть? А что, если какой-нибудь Матрене, которая и имени своего написать не может, единственная радость детишки ее, и только ради них терпит она муку бедности да мужика пьяного? Смысл жизни это, удерживающий от греха самоубийства – не понимаете Вы этого? А что, если светская дама, которая, к несчастью своему, поумнее своих товарок оказалась да поняла все ничтожество светского блеска, да замуж еще выдана была «удачно», то есть за старичка весьма почтенного и весьма преклонных годков, который купил ее, чтобы она, юная, для сенаторов-гостей чай красиво разливала да потом развлекала их, осоловевших от плотного ужина или уставших от не по годам прытко протанцованной кадрильки (организм-то в молодости был еще подзатаскан), весьма недурственной игрой на фортепианах – что, если ради детей своих, прижитых с нелюбимым, она только и держится так прекрасно и гордо?

Дальше...

Сетуете Вы (Вы, именно Вы! – потому что сквозь все речи Позднышева проглядывают Ваши черты, и Ваша философия, и чуть ли не дословно Позднышев повторяет строки из Ваших дневников и исповеди и т.п.), сетуете Вы, что детки болеют, а коли их пять, так и вовсе некогда жене отдохнуть, потому как одного вылечил – второй заболел, и мужу приходится хоть внешне разделять эти заботы – некогда ей, видите ли, на фортепианах вам сыграть да спокойно за чашечкой чая душистого побеседовать – мчится в детскую, едва прихлебнув чаек на ходу и попутно отрядив уже мальчишку дворового к доктору… И вот уж женщина-мать в наседку превратилась, только забывает, что наседка о цыплятах своих не переживает… Вольно Вам, графу-крестьянину (мнящему, что своими занятиями в поле с мужиками Вы пользу приносите), лгать так бессовестно – курочек-то на своем дворе, видать, Вы ни разу не наблюдали (вот такой вот хозяин в деревне!): другая курочка-то за своего цыпленка налетит так, что пострашнее петуха окажется! И не правда это, что животные (раз уж угодно Вам материнство и женщин постоянно к животным приравнивать) не переживают за свое потомство. Вы бы, батенька, на мишку-то косолапого в лес бы пошли летом, в ту пору, когда у медведицы детишки в траве-мураве кувыркаются, так Вам бы там объяснили, что есть животный материнский инстинкт! А так получается, что мужчине светскому скучно, вот он и требует к себе внимания от жены, погруженной в воспитание детей и домашние заботы – а как вечер наступит, так и забудет про все, помчится в карты играть да по балам скакать да кутить (сами же это описывали в «Анне Карениной»).

А вот еще Ваше неудовольствие вызвало нежелание женщины рожать, когда итак без перерыва рожала она восемь лет сряду – так ведь ее здоровье и жизнь под угрозой (Позднышев вот изволил заметить, что у жены его к тридцати годам и после пяти родов один зуб потерян! ОДИН!!! я в этом месте страстного рассказа усомнилась, не дебил ли вообще вещает? Он, потаскавшийся изрядно уже в молодости и осквернивший потом жену, у своих полюбовниц не пробовал зубы считать? И опять же тут отношение, как к кобыле на базаре). Тут, уважаемый граф, еще хочется усомниться в том, что целью вашего рода было единственно создание таково вот «гения», как иногда принято считать, – учились бы лучше, батенька, а не по публичным домам в юности бегали (деньги крестьян просаживая беззастенчиво), тогда, может, побольше чего узнали бы полезного да поберегли бы свою жену (ведь это ее, а не госпожу Позднышеву, убиваете Вы!).

О докторах, которых итак все ругают, Вы тоже нелестно отзываетесь, обвиняя их практически прямо в существовании публичных домов. Вас вот конкретно (ну, ладно, вспомню, чему учили в универе – не Вас, а героя Вашего) доктора что ли направили в юном возрасте, когда нужно примерять на себя роль Ромео, а не Дон Жуана, к девкам? И хорошо Вам ругать докторов, когда природа наделила Вас здоровьем недюжинным, что после всех Ваших оргий в молодости, да безобразий и самодурства изрядного в зрелости Вы еще о таких вещах думаете непрестанно (потому как мучит Вас этот вопрос, смею предположить, иначе что-то иное сочиняли бы).

О выставлении женских прелестей на ярмарке любовниц (то бишь в светских салонах на балах) не буду говорить, потому что в сегодняшнем мире, когда то-то бегает с обнаженной разукрашеной грудью, а кто-то только глаза может показать, это несколько некорректно. Осмелюсь только заметить, что Позднышев Ваш животное в этом случае, а не женщины бедные, которых Вы все время так величаете, потому как он не в состоянии контролировать себя и вечно мыслями обращается к предмету низкому, когда следовало бы, например, наслаждаться исполняемой музыкой. Таких поборников морали, проскочивших возраст счастливой романтической влюбленности, раньше срока погрузившихся в разврат, к тридцати-тридцати пяти пресытившихся всем этим и понимающих, что что-то важное от них ускользнуло и мерзкой, испоганенной в конец душонке их уже не будет доступно, а потому начавших клеймить всех (особенно ближе к старости, когда наступило состояние «раньше девушки красивее были»), и в нашем веке полно. Так что ничем Вы тут нас не удивили и никакой новой мысли о том, что плечи нужно прикрывать, не сказали. Животные инстинкты нужно научиться контролировать и не смотреть похотливыми глазенками на чужих жен и тем паче дочерей!

Вы гениально показываете человека, мучающегося от дикой ревности. И к концу произведения мне удалось абстрагироваться от Вашей великой личности, перестать отождествлять Позднышева с Вами и убедить себя в том, что это просто художественное произведение – не всегда же автор разделяет точку зрения своего героя. И я уже пожалела даже Позднышева (хотя жену его, какая бы она не была, жалеть нужно больше), но любопытство и желание понять Вашу точку зрения и ВАШУ оценку ситуации подтолкнуло меня взять с полки одну из книг, в которой есть послесловие к данному произведению (в аудиокниге не было). Там Вы все ясно выразили – просто, от своего уже имени, по пунктам пересказали основные положения, составляющие несчастье современных людей. Простите, Лев Николаевич, но настолько невежественного и самоуверенного тупого мужлана еще поискать. Чему Вы можете научить людей (а именно на это Вы и претендуете), если даже к старости не поумнели??? Вы когда-то говорили, что писатель должен быть правдоподобен, следовать логике развития событий (Наташа, например, для Вас совершенно неожиданно свою судьбу строит, как Вы признавались). Тогда ли Вы лукавили ради интриги или сейчас отступились от своих же взглядов ради высказывания нелепых правил идеальной жизни? Вы множество раз нарушаете не только логику развития сюжета, но даже и просто врете, потому как противоречий и несоответствий по тексту множество. Но зато все теперь знают, что поганый маразматик на старости лет решил вдруг стать святым (как те бабки на скамеечке, осуждающие молодежь, забывшие почему-то про свои шалости), и потому после убийства разъезжает в поездах (?) и поучает молодежь тому, до чего додумался в заключении своим больным, истерзанным патологической ревностью мозгом.

Спасибо Вам, Лев Николаевич, что показали всю глубину страданий ревнивца так художественно, так захватывающе! Но теперь я поняла, почему между Вами и Достоевским я выбирала все-таки его – в гадких самых и отвратительных героях Ваших нет-нет да и проступает Ваша философия, которая берет начало в развратной Вашей юности, и исправить этого нельзя никак, но морализаторствовать-то хочется… С такими взглядами, батенька, в лес нужно было да и жить там одному.

Главный герой повести – Степан Касатский (отец Сергий), красавец и князь, отказавшийся от карьеры, чтобы стать монахом. Почему герой уходит в монастырь? Не Богу он хотел посвятить жизнь (хотя вера у него была, впрочем, сначала «вера детская»), все его мечты и стремления были направлены к славе. Тщеславие – главное качество Касатского, позволяющее ему всегда двигаться вперед, быть лучшим. Он стал монахом, «чтобы стать выше тех, которые хотели показать ему, что они стоят выше его».

Но эта «высота» оказалась мнимой. Монастырь подчинялся всё тем же земным правилам: и карьера там была, и помощь всем оборачивалась помощью людям богатым, и даже от светской иерархии было не спрятаться в пещерной церкви. И все соблазны, которые одолевали героя (в том числе похоть и сомнение, заставившие в итоге отца Сергия вновь уйти, на этот раз из монастыря), вытекали из желания быть не просто человеком, а лучшим, «святым». Его всегда одолевала гордыня. И только в смирении герой находит спасение.

Эта повесть прекрасный образец классического толстовского морализаторства, в которой художник победил морализатора. Это еще одна поучительная и назидательная история о нравственном воскресении, классический вариант опрощения. Мне повесть понравилась, хотя я и не согласен с концовкой, но, наверное, для подобной концовки надо прожить жизнь Льва Николаевича. Пашенька однозначно не мой положительный идеал.
Интересно было следить, как главный герой проходит психологические стадии борьбы с тщеславием и гордостью, с похотью, с людской славой. Автором описан очень интересный случай, когда завышенные «этические требования» приводят протагониста к тщеславию даже в смирении.
Конечно же, бросается в глаза критика закоснелой церковности и демонстративного аскетизма со всеми соблазнами праздной жизни.

О чудо дивное ) На одном дыхании прочитанное. Итак , перед нами отец Сергий , оставивший жизнь в миру и посвятивший себя стяжанию богатств духовных в обители монастыря, но так и ненашедший покой и веру ни там ни здесь. В жизни будущий старец ставил перед собой только высокие цели и всегда, не без присущего чувства честолюбия, достигал их. Так же как прекрасно он выучился танцевать и попал в высшее общество, также прекрасно он усвоил и новый образ жизни, невероятно преуспев на этом поприще. И труды и молитвы...а в глубине души " ааа! святым хочешь быть!" ) Раз оступившись он словно сбивается с вычерченного пути и предав свою жизнь уже полностью в руки господа обретает подлинную веру и спасение. Ведь это только на балах , тот фаворит, кто блещет красотой и точностью движений, и в шахматах победитель, кто тщательно просчитывает шаги, у бога же не выслужишь в дамки , не разыграешь партию и не получишь желаемого, если будешь действовать по всем правилам. Так многое разрешается встречей старца со своей давней, измотанной жизнью подругой, но послужившей людям всем тем , чем она могла, как бедная вдова из библии, положившая меньше всех в сокровищницу от скудости своей, перед богом положила больше остальных. Нелегко далось подлинное смирение главному герою, и вот мы видим , он идет по дороге и ему легко и уже все неважно, и мне тоже становится легко легко...приятная повесть и хорошие впечатления.

PS В первой рецензии , получившей больше голосов к этом рассказу, высказывается возмущение и непонимание, ну почему, почему только тот кто все потеряет, наоборот, обрящет. Хочется заметить, что случай отца Сергия непоказательный, а каждый знает за собой свои грехи и у каждого свои методы борьбы с ними, вовсе не хотел сказать Толстой, что оставив свой кров и пропитание, обретешь спасение. Нет, конечно. Просто главный герой расточал себя людям и многое у него было перед ними, для виду и на виду, поэтому свое спасение он обрел вдали от них, среди тех, кто его не знал и как страннику кидал 2 копейки, когда не перед кем и больше незачем чем то кичиться, тогда тщеславию перекрыты все ходы, Так что если у вас та же проблема.. )

небольшой рассказ, затрагивающий глубокие вопросы жизни и смерти и оставляющий осадок надолго. иван ильич умирал медленно, мучительно и — что страшнее всего — в абсолютной пустоте. его агония не стала трагедией для окружающих: коллеги уже подсчитывали шансы на его место, жена высчитывала размер пенсии, дети смеялись в соседней комнате.

до болезни иван ильич был образцовым чиновником. его существование сводилось к набору ритуалов: карьерный рост, светские приёмы, обустройство «приличного» дома. когда боль сковала его тело, он с ужасом осознал: всё это было ложью. сильнее смерти его пугало осознание, что вся его жизнь прошла во лжи.

дорогие обои, бронзовые подсвечники, светское общество — всё обесценилось и превратилось в прах. в последние дни его тошнило даже от запаха кожи на новом диване. перед лицом смерти не осталось ничего — только ты и твоё не прожитое время, а все материальные ценности стали ничтожными.

в день смерти ивана ильича его коллеги играли в винт, а жена допрашивала чиновников о выплатах. жизнь не закончилась — мир просто избавился от неудобного предмета. общество устроено так, чтобы смерть оставалась постыдной случайностью, о которой не говорят вслух.

мораль, которую доносит до читателя толстой: живи — или умри, так и не начав.

Можно спорить с Львом Николаевичем или соглашаться, но вещь очень смелая и обличающая. Читать её также неприятно, как глотать битое стекло, но может, это оттого, что кое-что из подмеченного -- неудобная правда? А она, как известно, глаза колет. Так колет, что цензура запретила публиковать Сонату в своё время

Поэтому мои пять звёзд за смелость иметь своё мнение, писать открыто, быть неугодным, казаться при этом вздорным, взбалмошным, нелепым. Вызвать своим произведением возмущение и раздражение жены, сына, друзей писателя...

Это произведение-встряска. А не в этом ли роль литературы? Иметь такое зерно смысла, с которым хочется поспорить, которое захочется обдумать и выразить в ответ своё мнение, пусть даже противоположное.

Лайк за смелость, Лев Николаевич.

"...в массе всего того, что теперь пишется у нас и за границей, едва ли можно найти что-нибудь равносильное по важности замысла и красоте исполнения" (А.П. Чехов)

Это одно из самых сильных произведений автора на до сих пор табуированную тему смерти. Раз прочитав его, оно уже навсегда остается с вами.
Коротко поговорить о повести никак не получится, настолько она хорошо написана.
Впервые по-настоящему граф Толстой осознал страх смерти, когда остановился в придорожной гостинице в Арзамасе. Это он описывает в своих воспоминаниях. Отправился в дорогу, чтобы присмотреть имение для покупки, но на утро поворотил обратно. Тоскливый и жуткий страх суетности и бессмысленности своих действий окутал его в ту ночь. Смерти не должно быть, но она есть, и эта истинна возмутила Льва Николаевича. Он почувствовал злобу на себя и на то, что его "сделало".
Не раз он будет вспоминать тот арзамасский ужас, который отразился на последующем творчестве.
Та ночь в гостинице служит вступлением в оригинальной и стильной экранизации повести, которую сделал Кайдановский, показывая истоки этого произведения.
Жизнь героя повести Ивана Ильича шла приятно и прилично. Он семейный человек и успешный судейский чиновник. Несколько детей в младенчестве у них умерло, но остались сын и дочь. Они живут спокойной типовой жизнью, и он усердно занимается построением карьеры.
И вот однажды, забравшись на лестницу, Ильич неловко оступился и стал падать, но удержался и лишь ударился боком о ручку рамы. Образовался синяк и место ушиба недолго поболело.
Но боль возвращается. И со временем приходит понимание, что в нем происходят какие-то страшные изменения. Болевые симптомы усиливаются и начинаются страдания.
Для героя повести всегда умирал кто-то другой, а он сам со всеми чувствами, мыслями, — это другое дело. И не может быть, чтобы ему следовало умирать. Это было бы слишком ужасно.
Но еще больше трагичности добавляет тот факт, что семья и другие окружающие не хотят понимать его и мир вокруг живет по-прежнему, будто Иван Ильич и не болен вовсе. Он видит как становится обузой и неудобством для других, более здоровых людей.
Он пытается найти опору во внутреннем или окружающим мире, чтобы загородить себя от умирания, и тут приходит еще одно осознание: все то, что прежде заслоняло, и оберегало от сознания смерти, теперь уже не могло помочь.
Боль не уходит, а только усиливается, и Иван поражен казенным равнодушием докторов. Он возвращается на работу, но и эта ширма занятости не может укрыть его от взгляда костлявой.
Автор подробно описывает муки физического и нравственного плана. Насмехается над наивными попытками героя вернуться в так называемую "приятную" жизненную колею.
Ильич не сдается и пробует различные способы отвлечения от прискорбных мыслей, но и они оказываются лишь беспомощными потугами не видеть очевидного. Ему начинают сострадать, но что поменяется от этого.
Он негодует и искренне возмущается страданиям и смерти, которые мешают человеческому счастью.
Почему нужно так глупо умирать от какого-то пустяка? За что, для чего Ты так мучаешь меня, — вопрошает Ильич. И получает ответ: "Ни для чего, просто так".
Ни для чего жил, и ни для чего умирает.
Так что ж это? Зачем? Не может быть. Не может быть, чтоб так бессмысленна, гадка была жизнь? А если точно она так гадка и бессмысленна была, так зачем же умирать, и умирать страдая? Что-то в этом не так. Вот такие самовозникающие вопросы добавляют мук Ивану Ильичу.
Но и для читателя здесь предусмотрена своя мука, ведь понятно же, что Иваны Ильичи это все мы, и похожие вопросы можно задать и себе и окружающим.
Будто становится слышно, как Лев Николаевич, сохранившимся в записи голосом, фоном восклицает: "Нельзя так жить, нельзя! Нельзя тратить свое время на такую никчемную суету, подобно Ивану Ильичу". Но мы конечно его не послушаем и продолжим приятное времяпровождение.
И все же автор оставляет нам утешение, в завершение произведения запуская поток света и надежды.
Стоит еще отметить, что в США также сняли вольную экранизацию повести под названием "Иван под экстази".