Записки Сумасшедшего. Дьявол

Типичная для позднего творчества писателя повесть.
Как герой стал "сумасшедшим"? В детстве, отличаясь чувствительностью и добротой, мальчик горько плакал, видя насилие над людьми, жалея Христа за его муки и т.д.
После, однако, растя "в лени", " на жирной пище", среди соблазнов, он "погряз в пороках" и уже не задумывался ни о чем, жил обычной жизнью.
Вдруг, однажды ночью, что-то случилось с ним: сильнейшая тоска, страх смерти, недовольство собой... Что же это было?
А случилось с ним нравственное пробуждение; он понял, насколько же пуста и бессмысленна его жизнь- и жить так страшно, и умереть страшно...
Вот он молится подолгу, стал набожен; но ему все не легче. При покупке имения его вдруг посещает мысль, что богатство его строится на несчастье крестьян- а ведь "все мы братья, все сыны Господа"...
Его перестают понимать окружающие, прежде всего- жена.
И, только раздав на паперти имущество, идя налегке, беседуя с народом, он почувствовал счастье и перестал страшиться смерти.
Разумеется, его все считают сумасшедшим. Т.е. нормальная, здоровая нравственно и духовно жизнь, забота о других, служение людям- это, по меркам общества, свидетельство больного рассудка- вот что хочет сказать автор этим произведением.

Инстинкт, называемый половым, также известный как сексуальное желание, является одной из самых сильных страстей, которые управляют жизнью человека. Из-за него совершаются глупости, подвиги и преступления. Из-за него объекты страсти возносятся до небес, а царства обращаются в пыль. Из-за него заключаются опрометчивые союзы и пускаются на ветер целые состояния. Жизни человеческие рушатся из-за этого банальнейшего, в общем-то, желания. Жизнь главного героя повести "Дьявол", по крайней мере, рухнула.

Евгений Иртеньев -типичный представитель обедневшего русского дворянства, так и не изживший в себе замашки барина. Унаследовав от отца не столько состояние, колько огромные долги, Иртеньев пытается спасти фамильную честь и семейные владения. Поместье, угодья, сахарный заводик - все это может уйти с молотка в любой момент. Иртеньев отчаянно старается сохранить былое, всего себя отдает работе. Какой именно не очень ясно, ведь тяжелый ручной труд ложится на плечи крестьян, а большая часть труда интеллектупльного - на плечи упрравляющих и приказчиков. Ну и ладно, Евгений постоянно чем-то занят и льстит себе мыслью, что спасает наследство именно он. Мать Евгения видит выход в другом - в выгодной женитьбе сына, и присматривает ему подходящую невесту. Однако Иртеньев устраивает свою личную жизнь самостоятельно и делает предоожение понравившейся ему девушке Лизе, впрочем, не настолько бедной, чтобы речь могла идти о полном бескорыстии. Помолвка, свадьба, настоящая любовь, рождение долгожданного ребенка, улучшение финансового положения - казалось бы, живи, Евгений, и радуйся! Но есть у Иртеньева постыдная тайна.

Еще до знакомства с Лизой Евгений, находясь в своем поместье в относительном одиночестве, вступил в связь с крестьянкой по имени Степанида. Назвать их отношения полноценным романом язык не поворачивается, так, для здоровья. Но Степанида, здоровая и красивая женщина, чем-то все-таки пленила молодого барина, и одного взгляда было достаточно, чтобы былое пламя разгорелось вновь. И вот уже любимая жена кажется слабой и бледной, вот уже не идут в голову дела, вот уже снова и снова стремится Иртеньев в лес, где когда-то и проходили его жаркие свидания со Степанидой.

Если есть пламя, то кто-то обожжется, поется в известной песенке Пинк. Борьба тела и души, возвышенной и законной любви к жене с низменной и запретной страстью к любовнице сожгла Иртеньева дотла. Я не буду пересказывать повесть до конца, тем более что сам Лев Толстой не смог определиться с этим концом и придумал их целых два. Можно выбрать любой, какой больше нравится, в зависимости от того, видите вы Иртеньева слабаком или эгоистом. Первый конец предпочтительнее с нравственной точки зрения, второй же более вероятен, ибо в нем благополучный, если так можно выразиться, исход для многих сторон. В любом случае, Иртеньеву удалось за столь малое количество страниц стать одним из самых нелюбимых мной героев в русской литературе.

Сексуальное желание, мощное, древнее, беспощадное, на самом деле прекрасно. Оно и только оно позволяет человеку ощутить себя живым. Но человека от других живых существ отличает то, что он может это желание контролировать. Неконтролируемая похоть превращает "венец творения" в животное, которое следует лишь своим инстинктам. Герой повести Толстого позволил своему животному началу овладеть собой. Какой бы путь не избрал Иртеньев, это не путь homo sapiens. Нет.

В «Крейцеровой сонате» Толстой устами своего героя сообщает, что блудник — это человек, испорченный прочно, навсегда — безвозвратно. Не мужчина, не ребёнок и не женщина, а сломанная кукла, надёжно сохраняющая в собственных потных недрах возлюбленную свою червоточину.
И в этой своей обречённости Толстой, хотя и не полностью, но прав, трижды прав, стократно прав. Старый хрыч, тяжёлой поступью бредущий через буераки да терния собственного учения, выполз на закате дня, раскровив спину с ляжками, к Бездне — и посмотрел в Неё, а Она посмотрела в него, и воркованье мира о блаженстве потеряло смысл.

Евгений Иртеньев предавался блуду здоровья ради. Именно заботу о собственном здоровье указывает он в качестве побудительного мотива к поискам удовлетворения настырной плоти. А вот тему поиска удовольствия как такового, он обходит стороной, как бы желая дать понять, что наслаждение никогда не было его руководящим мотивом. Но знал ли он, насколько оно многолико? «У них есть своё удовольствице для дня и своё удовольствьице для ночи, но здоровье — выше всего», - так сказал лучший из безбожников. И был прав.
Должен признаться, что никогда не слышал разговоров на тему, чем похоть отличается от влечения полов. Может быть то, что нам преподносят, есть похоть в овечьей шкуре, так же как окружающие нас люди, да и мы сами, есть только ожившие ненадолго трупы, а вовсе не реальные люди, по меткому выражению того же Толстого. А в таком случае, чего стоит этой подруге сатаны растерзать тщедушное тельце человека, - отучившегося в университете, читающего книги, пьющего кофей, опорожняющегося, - чтобы после, визжа и поскуливая, с радостным гиканьем до поры ускакать в тень. Но Евгению Иртеньеву эти обильные поля для размышлений пока неведомы. Он поддерживал здоровье, выклянчивая ещё один полноценный день у жизни, а вот те на — в одну пору по месту жительства лишился средств к поддержанию этой своей опоры здорового и полноценного бытия. Справлять жизнь стало невесело. Но ничего, ничаго барин, нашлись знающие люди — обеспечили модным ныне средством — Степашкой. Средство хорошее, исправное, на люде разном проверенное, всю хворь как рукой снимающее. А что она замужем? Ну дак дело молодое: ешь, пей, веселись, ибо завтра умрёшь (если жил, конечно). Евгений употребил Степашку пару раз — стакан порожний начал наполняться. Но тут произошла оказия, так сказать, эффект побочный в инструкции не оговорённый. Этот человек, Евгений Иртеньев, годами вкладывавший в свою неволю, вдруг заметил, что что-то страсть его закабалила, держит смертельно и отпустить не хочет. И, если хотите знать, то похоти плевать, Степашка-не Степашка — охотнику важен Момент. «Похоть рождает желание обладать. Желание обладать порождает стремление убивать», - так говорится в одном замечательном фильме. И это правда, только неприятная, мало кем познанная, но правда. Уж Евгений и так, и сяк, а не поддаётся — хорошее ярмо, крепкое. Здоровый лоб вдруг оказался дитятком малым: ходит, руками машет, голосит по дурному, но пред людьми стесняется, пред ними он важный, а всё одно — целёхонек хомут. И уж поглядывает в окошко иная сестра сатаны по имени отчаянье. Трудно выдергивать разросшиеся баобабы. А ведь наш молодец ещё и женился.
А что произошло дальше — прочтёте сами.

Помню, пару лет назад, когда я была первый раз на экскурсии по “Ясной Поляне”, показывали нашей группе то самое кресло в доме Толстых, где за обшивкой Лев Николаевич хранил от домашних свои секреты. Их было не так уж и много. Но зато какие. Вспомним одну только историю с завещанием. Но сегодня не об этом.
А о повести “Дьявол”. Именно тогда я и узнала о ней. Запомнилось немногое – что 20 лет хранилась она в тайном месте. Что Толстой написал ее очень быстро, за каких то 10 дней в 1889 году. Что никому, кроме как своему духовному другу Черткову, Лев Николаевич повесть не показал. Что, когда Софья Андреевна нашла ее в 1909 году, разразился небывалой силы скандал.
А чтобы сильно не лукавить, признаюсь, что историю я помнила эту в общих чертах, а даты сегодня подсмотрела, конечно. Отметила себе тогда прочитать “Дьявола” и благополучно об этом забыла.И вот сегодня, после прочтения, поняла почему Софья Андреевна так вспылила. Почему яд прошлых обид и ревности не утратил со временем свою силу и обрушился с такой силой на уже 81-летнего старика.

В образе Евгения Иртенева, помещика, главного героя “Дьявола”, Лев Николаевич писал себя. И, кажется, совсем этого не скрывал. Я даже несколько раз удивленно подумала, читая повесть: “не может быть, показалось!”. Ну, не прямо же так в лоб. А вот и нет, не показалось: факты биографии Льва Николаевича сильно перекликаются с героем “Дьявола”. Тут тебе и юридическое образование, и параллель про семейный раздел наследства и желание поставить на новые рельсы расстроенное большое хозяйство, за которое Евгений принимается с большим энтузиазмом в повести, “семейный проект” героя, да и много чего другого. С оговорками, конечно, но Евгений – это точно Лев Николаевич. Еще тот, из прошлого, молодой, пока не женатый, полный забот и надежд. В нем бурлит жизнь. Тело просит физической любви, разум называет это похотью. Идет постоянная внутренняя борьба. Да еще какая! Это мы знаем по дневникам Льва Николаевича.

Но вернемся к Евгению Иртеньеву из “Дьявола”. Молодой хозяин большого неповоротливого хозяйства трудится не покладая рук, чтобы поправить его состояние. Он уходит со службы, переезжает в имение, селит рядом с собой мать, недавно овдовевшую и еще не понимающую, что та прошлая жизнь на широкую ногу уже невозможна. Но сын так деликатен и заботлив, что мать знать не знает о реальном плачевном положении дел. Евгений честно и много трудится, строит планы не только по улучшению своего хозяйства, но и по своему “семейному проекту”:

К девушкам своего круга он присматривается. Пока все не то. Но гормонам в молодом теле не объяснить, что любовь задерживается, скоро будет. Рационален подход Евгения и к этому вопросу: если похоть не дает заниматься делом, надо от нее избавиться самым естественным образом и идти дальше.

Так в его жизни появляется молодая крестьянка Степанида, у которой “муж в городу, все равно как солдатка”.

В белой вышитой занавеске, красно-бурой паневе, красном ярком платке, с босыми ногами, свежая, твердая, красивая, она стояла и робко улыбалась.
Ничего такого, после быстрых свиданий Евгений забывает о Степаниде, ему “и в голову не приходило, чтобы эти отношения его имели какое-нибудь для него значение”. Пока. Так прошло лето. Наступила осень, которая принесла знакомство с будущей женой – Лизой Анненской.

А теперь давайте вернемся ненадолго к самому Льву Николаевичу. Если он – это Евгений, то и своя Степанида у него должна была быть, ведь так?
Была. Замужняя крестьянка Аксинья, связь с которой длилась несколько лет. И это была мучительная связь для Льва Николаевича (о чувствах Аксиньи мы ничего не знаем), в которой его “семейный проект” чуть не потерпел крах. Своих чувств Толстой в этих отношениях боялся и не понимал. Большим ударом для него стало то, что похоть так тесно переплелась с любовью, что любовницу он начал ощущать своей женой.

В 1859 году Лев Николаевиче пишет в своем дневнике: «Надо жениться в нынешнем году – или никогда». А в 1860 году у Аксиньи родился Тимофей, незаконный сын Льва Николаевича, в будущем поразительно на него похожий. До свадьбы с Софьей Андреевной оставалось 2 года.

Щелкнем пальцами и перенесемся в 1909 год, в день, когда Софья Андреевна нашла рукопись “Дьявола” в потайном месте кресла.

Толстой пишет в дневнике: “...в ней поднялись старые дрожжи, и мне было очень тяжело. Ушел в сад”.
Старые дрожжи – это, конечно, обида и ревность, что законно поселились в сердце молодой жены Софьи, как только она приехала в Ясную Поляну. Про свои дневники, которые Лев Николаевич дал прочитать юной невесте, мы все, конечно, знаем. Аксинья там была, еще какая – любимая! Да, и “добрые” люди не преминули указать на бабу –”сударушку хозяина”. Сцена, кстати, из жизни, условно перенесенная в повесть “Дьявол”. Молодая хозяйка Софья приказала мыть полы в запущенном доме по приезду. Одна из крестьянок за этой работой – Аксинья, на которую так доброжелательно кто-то указал и шепнул Софье Андреевне про сударушку. В “Дьяволе” похожая сцена, но беременная Лизонька ничего не знает о Степаниде, а Евгений именно здесь, в этой сцене, опять теряет голову при виде босых ног и смеющихся черных глаз крестьянки.

Дальше судьбы Льва Николаевича и Евгения расходятся. Толстой написал две концовки “Дьявола”. Обе – бескомпромиссный приговор плотской любви и ее дьявольской силе.
Сам же Лев Николаевич прожил третий вариант, но грехи прошлого, в числе прочего, привели к уходу из Ясной Поляны в ноябре 1910 года.

Сюжет данного, вполне увлекательного, рассказа основан на реальных событиях, которые оказали переломное влияние на всё последующее творчество Толстого. Над каждым произведением позднего периода, как художественным, так и публицистического характера, витает пережитый арзамасский ужас.

Герой отправляется в дорогу, чтобы присмотреть в области имение для покупки, и останавливается на ночь в придорожной гостинице в Арзамасе. И в ночи на него накатывает тоскливое и жуткое ощущение бессмысленности своих действий. Он ужасается тому, как суетно его желание куда-то ехать и покупать некое имение, которое никак не может что-либо изменить в его жизни. И граф с ясностью осознаёт, что проступил настоящий страх смерти. Он буквально физически ощутил присутствие костлявой.

Смерти не должно быть, но она есть, и эта истина возмутила Льва Николаевича. Он почувствовал злобу на себя и на то, что его "сделало".

Это желание куда-то бежать, покупать ненужные вещи, размножаться, избегать одиночества — всё это оказывается производным от этого хтонического страха утраты себя.

Автор не находит выхода: ведь если надо умирать, то зачем было рождаться, а если продолжать жить, то лишь для того, чтобы умереть. Эти мысли, словно волчок, не дают ему более заснуть, и он покидает гостиницу в ночь и возвращается обратно домой.

У меня тоже в биографии случился эпизод подобного ужаса, но, конечно, не сравнимый с описанным толстовским накалом.
В одно солнечное осеннее утро, отправившись в ванную, мне стало не по себе: я почувствовал, что теряю сознание, и процесс этот мной никак не контролируется. Меня будто засасывало в воронку, и конечности начали слабеть. Было ощущение, что сейчас я упаду и это будет окончательным, но всё же каким-то усилием воли устоял.
И действительно, ощущение бессмысленности и суетности всех событий жизни было как результат такого состояния, и появилось возмущение, что вот так, за минуту, можно закончить земной путь, и что тогда значат все твои дела и желания. И отголосок этого состояния, который трудно зафиксировать словами, остался со мной и по сей день.
После этого события повесть Толстого заиграла для меня более насыщенными и густыми красками.

Стоит заметить, что повесть не завершена. И этот факт также кажется символичным, ведь и жизнь течёт словно текст с различными сюжетами и обрывается зачастую на середине строчки.

И всё же замечательно, что Толстой, изображая даже тёмные стороны жизни, всё равно сохраняет фоном мягкий свет добра и сострадания.

Еще одна малышка в котомку моего сентября. На этот раз Лев наш Николаевич Толстой. И снова я мимо глубокого посыла, который вкладывал автор. Точнее, посыл мне как раз максимально понятен, а вот эмоции от поступка героя у меня свои собственные.

Сколько уж наши классики писали (чуть не сказала, и будут писать) о дьявольских происках во всем, что касается страсти или, если хотите, похоти. От того, на сколько эта тема избита в литературе, становится несколько скучно сразу, как этот мотив начинает слышаться со страниц произведения. Это не стало исключением.

Лев Николаевич, конечно, тоже знатно пострадал в рамках этой небольшой повести. Особенно, если знать, что а) история местами автобиографична; б) в том числе имеет в своей основе вполне реальный случай (уже не связанный с Толстым). Что лишний раз доказывает, что все эти ***дастрадания были, есть и будут. И никогда не закончатся. Можно обличать это до хрипоты, до седых… волос, грозить гиеной огненной и карой небесной, но если кровь отливает от головы в другие места, мало кто в состоянии взять себя в руки (во всех смыслах этого слова) и противиться страсти. Впрочем, поехать кукушкой на фоне мук совести тоже дано не каждому. 

В общем, с одной стороны, да, классика есть классика, с другой, - положа руку на сердце, я не увидела ничего нового для себя. Но проблема не в Льве Николаевиче, как мы понимаем, а в том, что он не стал для меня первым… в теме обличения человеческих пороков. Ну и в моем личном отношении к этой теме. Согласитесь, странно было бы, если бы я смотрела на историю в книге с чужой колокольни, а не с собственной.

Во-первых и во всех остальных это просто очень плохо написано с технической стороны. И настолько небрежно и коряво с точки зрения языка, что некоторые куски просто физически больно читать. Всякие "но её не было, и в шалаше ничего не было, что бы доказывало, что она была" или там "рисовало ему её его воображение".
Очень не люблю подобные наброски, выдаваемые за законеченные произведения.
Не вдавался в историю написания этой повести, но редактура здесь, похоже, не ночевала. Да и судя по двум концовкам это действительно просто опубликованный черновик. Ставить что-то выше двойки не вижу смысла и, подозреваю, сам автор никогда это из своего стола не доставал, чтобы кому-то показывать.

Эту повесть читала в сборнике "Семейное счастье". И, конечно, название всей книги выглядит как насмешка. Стоило бы назвать "Семейное несчастье". Это я не брюзжу и не изображаю из себя капитана Очевидность. Просто ожидание с реальностью не совпадает.

К тому же на третьем произведении гений Толстого начинает терять свое сияние, потому что финал видится ожидаемым.
И тут Лев Николаевич делает ход конем: а вот вам 2 варианта концовки! Выбирайте тот, который больше по вкусу. Вот только вкуса уже никакого не чувствуешь.
***
Повесть о метаниях и сопротивлении похоти. Но лучше, чем в "Крейцеровой сонате", уже сказать нельзя. Невыгодное расположение произведений в сборнике.