Собрание сочинений в 15 томах. Том 1. Рассказы, повести, юморески. 1880 - 1882

Мне всегда удивительно легко писать отзывы на Чехова. Не потому, что я сразу понимаю все заложенные, часто завуалированные смыслы автора, а просто его перо часто вызывает во мне бурю эмоций. И, подчас, самая главная из них - негодование. Негодование, которое не даёт усидеть на месте и сохранять философское спокойствие. И негодование это не всегда обращено к героям его рассказов, увы. Поначалу, будучи человеком доверчивым, я даже не поняла - что случилось с Чеховым в этом тексте, напоминающим какой-то литературный фарс :

"Я взглянул на нее. Взгляд есть меч души. Она пошатнулась. В моем взгляде она увидела всё: и смерть Теодора, и демоническую страсть, и тысячу человеческих желаний... Поза моя — было величие. В глазах моих светилось электричество. Волосы мои шевелились и стояли дыбом. Она видела пред собою демона в земной оболочке. Я видел, что она залюбовалась мной. Часа четыре продолжалось гробовое молчание и созерцание друг друга. Загремел гром, и она пала мне на грудь. Грудь мужчины — крепость женщины. Я сжал ее в своих объятиях. Оба мы крикнули. Кости ее затрещали. Гальванический ток пробежал по нашим телам. Горячий поцелуй..."

А здесь сатира, жёсткая издевательская сатира, высмеивание с издевкой своего коллеги по цеху, со всеми виртуозными гиперболами и безумно вычурными оборотами, как в сюжете, так и языке. Чехов адресовал рассказ не абстрактному, а конкретному писателю и смело высмеял романтический стиль Гюго, якобы наполненный чрезмерными страстями, жадно поглощаемыми читателем. Ну и что? Гюго, хоть и представитель французского романтизма, но его творения прошли проверку временем, которое оставило писателя на литературном пьедестале на века. К чему такое преувеличение? Тем более, что ничего общего. Может там что было в биографии и есть подтекст, проверять не стала, но мне подобное не по душе.

А что, литература всегда должна вторить жизни, ещё больше погружая нас в реальность? А как насчёт удовольствий, красоты, фантазий? Что, всегда нужно принимать эти горькие коротенькие чеховские "пилюли"? Литература - это помимо правды ещё искусство и красота. Быть может, тогда стоит высмеять, к примеру, балет? На цыпочках ведь никто не ходит, а эти прыжки, а излишне преувеличенная утонченность балерин с надломленными бровями и восторженность мужчин в колготках? Не хлебом единым и этой нудящей сущностью жив человек. И слава богу.

Я очень хорошо чувствую самих людей через перо. Через письмо человек, порой ощущается даже лучше, чем в реальном общении. В этом рассказе злая издевка, прикрытая безобидным юмором. Таковы мои ощущения, увы... Зачем издеваться над другими писателями? Унизить подобного, чтобы самому быть выше? Или уже считая себя выше? А книги разные нужны, если они написаны талантливо, конечно. Просто у каждого свой неповторимый стиль. Не смешно совершенно..

Чехов считается очень добрым человеком, любящим людей, и юмор у него, как считывают многие, целительный и не злой. Позволю себе не согласиться с этим, ибо часто ощущаю в многих его сочинениях, а не только в этой пародии, нечто иное.. И как не гоню от себя эти впечатления, они упорно возвращаются ко мне обратно с некоторыми его рассказами, как навязчивый мираж. Попробую побороться с подобными мыслями в будущем, пробуждая в себе более философское отношение ко всему происходящему в его творениях. Только бы успевать переключаться с юмора гения на внезапно появляющиеся пронзительные звуки скорби о жизни.

Простая жизненная ситуация на все времена: барышня на выданье и три кавалера, из которых героине предстоит выбрать мужа. И все бы ничего, но критерии выбора интересные: выгода, богатство, род, положение родителей, перспективы в карьере, красота. А чувства? О чувствах тут говорят, очень много говорят и даже пишут. Но остальные критерии все же важней.

Втюрившийся, словами же Антоши Чехонте, в красавицу Наденьку Иван Гаврилович. Богатый и влюбленный по самые уши, но страшный как атомная война.
Барон Воля Штраль, за которого Надин, не пошла бы, побежала, но он обеспокоен лишь своей карьерой и возможностью устроить личную жизнь так, чтобы она еще и богатства приносила.
И наконец Митя Гусев, первая скрипка и красивый до кучи, но судя по всему на красоте тоже далеко не уедешь.
Как же тут быть Наденьке? Ведь она всех троих "любит"!

Чехов прекрасен, герои словно живые. Но вот не может Антон Павлович оставаться в нейтралитете по отношению к своим персонажам, его позиция по отношению к главной героине не просто между строк выглядывает, а прямо горит! Хорошенькая, развратная гадина! Я все же люблю, когда авторы остаются немножечко в стороне, тем более, что кавалеры тут тоже, те еще орлы... но даже цепляться к этому не хочется. Прекрасно!

Узнаю Чехова и его беспощадный сарказм в этой миниатюре на одну страницу. На сей раз направленный в сторону его коллег по цеху, горе - писателей его поколения. Нашему вниманию предоставляется сухой список штампов, рождённый в их недалекой фантазии, которую они направляли в литературное творчество, создавая проходящее чтиво. Это как современные экранизированные мыльные оперы с типичными героями, переходящими из сериала в сериал. Можно было бы и сейчас составить подобный список по современной литературе. И у меня бы наверное получилось, если бы я её читала. Но всё равно бы не стала, потому что не люблю сначала поглощать то, что не по душе, а потом об этом писать, ругать или сарказничать.

Зачем Антон Павлович читал такую литературу, понятно. Это в современном мире в интернете можно составить примерное представление о новом авторе и в случае чего просто не брать его в руки. Я иногда даже по обложке понимаю, нужна ли мне книга, и чаще всего интуиция не подводит. Ну а раньше, наверное, нужно было всё надкусить, чтоб понять. К тому же, к Чехову часто приходили молодые авторы, особенно женщины, за советом и оценкой своих творений, поэтому он был хорошо знаком с их буйной фантазией. И возможно, этот рассказик - некая разрядка от накопившейся усталости. Понимаю...

"Граф, графиня со следами когда-то бывшей красоты, сосед-барон, литератор-либерал, обеднявший дворянин, музыкант-иностранец, тупоумные лакеи, няни, гувернантки, немец-управляющий, эсквайр и наследник из Америки. Лица некрасивые, но симпатичные и привлекательные. Герой — спасающий героиню от взбешенной лошади, сильный духом и могущий при всяком удобном случае показать силу своих кулаков."

Согласно Википедии в книге французского театроведа Жоржа Польти (1895) отмечается, что все драматические произведения основываются на какой-либо из тридцати шести сюжетных коллизий. Каждый из тридцати шести сюжетов Польти разделяет на несколько разновидностей, указывает необходимый минимальный набор действующих лиц и отношений между ними и приводит примеры, полностью или отчасти соответствующие данному типу. По мнению Польти, в основе тридцати шести сюжетов лежит типология человеческих взаимоотношений и переживаний.

Чехов же свой рассказ написал до выхода книги Польти. Видимо, Антона Павловича достали однообразные романы, повести и т.п., в которых с жутким подобием встречались одни и те же персонажи – «граф, графиня со следами когда-то бывшей красоты, сосед-барон, литератор-либерал, обеднявший дворянин, музыкант-иностранец, тупоумные лакеи, няни, гувернантки, немец-управляющий, эсквайр и наследник из Америки…» Природа описывалась, как «высь поднебесная, даль непроглядная, необъятная...»

Друзья были обязательно белокурые, а враги рыжие. Еще смерть богатого дядюшки и тётка в Тамбове. Доктор с палкой с набалдашником и лысиной. Из болезней – «ревматизм от трудов праведных, мигрень, воспаление мозга…» Конечно же, непременный совет – «ехать на воды».

Умный писака должен воспользоваться этим рассказом Антона Павловича, чтобы мастерить бесконечное количество поделок. Впрочем, огромное множество мастеров слова продолжает клепать свои произведения и выбрасывать их на безразмерный книжный рынок. Как говорил Чехов - «...и нет той чепухи, которая не нашла бы себе подходящего читателя».

Фраза – «Герой - спасающий героиню от взбешенной лошади, сильный духом и могущий при всяком удобном случае показать силу своих кулаков».

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 560

Опять Антон Павлович обращается к жанру пародии. Аналогичный рассказ был по мотивам произведений Жюля Верна. Данный посвящён Виктору Гюго. Он весь наполнен гипертрофированными страстями. Конечно, не тысячей, но почти. Очень много преувеличенных чувств, эпитеты чрезмерны, страдания не знают меры, происшествия невероятны.

Если ночь, то «Небо было темно, как типографская тушь. Было темно, как в шляпе, надетой на голову». И природа себя ведёт, как перед апокалипсисом – «Молния, несмотря на зимнее время, бороздила небо по всем направлениям. Гром, грозный, величественный спутник прелестной, как миганье голубых глаз, быстрой, как мысль, молнии, ужасающе потрясал воздух. Уши Теодора засветились электричеством. Огни св. Эльма с треском пролетали над нашими головами. Я взглянул наверх. Я затрепетал. Кто не трепещет пред величием природы? По небу пролетело несколько блестящих метеоров. Я начал считать их и насчитал 28». Вокруг рушатся здания – «До горевшего ли дома мне было, когда у меня в груди горело полтораста домов?»

Герой, Антонио, мчится с другом Теодором куда-то в ночи… Но пересказывать сюжет пародии дело неблагодарное. Особенно, когда в ней гора трупов, предательство, роковая любовь!.. Сильно потрясают подобные выражения – «Сильный муж, ниспровергающий своего врага в кратер вулкана из-за прекрасных глаз женщины, - величественная, грандиозная и поучительная картина! Недоставало только лавы!»

Нет, всё-таки страстей в рассказе действительно не меньше тысячи, но они настолько сконцентрированы в лаконичных чеховских строчках, что кажутся взрывоопасными!

Изящная и насыщенная пародия на произведения Гюго.

Фраза – «Она полюбила во мне демона. Я хотел, чтобы она полюбила во мне ангела. "Полтора миллиона франков отдаю бедным!" - сказал я. Она полюбила во мне ангела и заплакала. Я тоже заплакал. Что это были за слезы!!!»

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 527

Для фельдшеров то утро выдалось непростым: Иван Яковлич, главный доктор и их начальник, уехал на охоту, а значит отвечать за всё теперь будут они; весть, надо признать, нерадостная, столько указаний, дел, ответственности... Пока Кузьма Егоров заливался цикорным кофе, его коллега Глеб Глебыч почти что лежал на столе, занимался бумажной работой и сердился, перья, понимаешь, отвратительные, а чернила-то, ради всего святого, как такой пакостью вообще писать можно! Как-то нужно, что поделаешь... И вот настала та самая страшная минута – кофе закончился, и пришлось им всё же взяться за работу: любитель цикория, надев клеёнчатый фартук, взялся за терапевтическую часть, ругатель чернил же отправился в аптеку, ибо был ответственен за фармацевтическую; рабочий день в земской больнице начался.

Пришло в тот день человек тридцать. У кого палец был завязан, у кого голова, у кого горло, у одного и вовсе сердце болело, но у отважных медицинских работников на всё был один ответ: сода. «„Дать чего-нибудь” на языке Глеба Глебыча значит „дать соды”». Про спирт тоже не забывали: «Вы мне спиртику какого-нибудь дайте, чтоб к сердцу не подкатывало», – и правда, чем же ещё больное сердце лечить. И прям-таки заворожило меня то, как один пациент спросил у фельдшера, мол, а можно ли ему жениться? Это было... внезапно. «— Нет, не советую! — Чувствительно вам благодарен», – надо думать, такой учёный муж во всех делах разбирается, даже в сердечных (что там про спирт...). Всех осмотрели, всех вылечили. Ну, как вылечили... «Кузьма Егоров скромно опускает глазки и храбро прописывает Natrii hydrocarbonas, т.е. Соду».

Антон Чехов знал о чём писал, уж сколько он таких врачевателей повидал, страстных любителей соды и спирта, и, надо думать, таких глебов и сейчас хватает, куда ж они денутся-то, такие везде есть. И можно было бы окунуться в не такое уж прекрасное далёко, но что-то не хочется, горько об этом не то что писать, а даже просто вспоминать, хотя столько лет прошло. Опять же, хороших врачей тоже хватало. Чего уж там, блестящих врачей. Но о них ли будешь вспоминать, когда перед глазами стоит образ дорогого человека, загубленного такими вот “специалистами”? Вот и с этим рассказом так вышло. Читаешь – смешно, вдумываешься – не очень, а уж когда вспоминаешь... Сода, понимаешь. И спиртом залить для закрепления эффекта. А может, для верности ещё и подорожником прикрыть? Тем самым, что исцеляет вообще всё. Исцеляет же?..

«Бедна наша Т. событиями», – но не в этот знаменательный вечер, ибо у Егора Никифорыча был грандиозный праздник в честь помолвки дитятка, так что гулял у него весь город. Ближе к ночи, когда кошачьи хвосты были отоптаны, дорогие часы – почти что утеряны, а развеселившиеся музыканты начали наигрывать престранные вещи, гости разбрелись по группкам, основательно взялись за бутылки – и началось... «Старички вошли в азарт», – и захотелось им хлеба и зрелищ, и забившийся в уголок бедно одетый человек им в этом помог. «Это, братцы мои, газетчик. Нешто вы его не знаете? Великолепный человек!», – вытащили они его, растормошили, начали вопросы задавать, а он, смущённый и потерянный, не знал что им отвечать, но – уважаемый, держите-ка рюмочку, следом – сардинку, ну и тост давайте, что же вы, дерзайте! И правда, а почему бы и не дерзнуть, благо водочка и рыбка пошли ох как хорошо... «За ваше здоровье!».

«Время уже не то, господа почтенные!», – завёл Иван Никитич свою страстную речь, и понеслась... Раньше, говорит, правды больше было. Писали не ради денег, а ради истины. И он тоже, естественно. Его оскорбляли и унижали, а он всё равно продолжал биться за добро, сейчас же – вы гляньте!.. нет, раньше было лучше, а если ложь и писали, так по тупоумию. И тут взял слово купец Иван Степанович. Говорит, если я денег на прогимназию дам, напишешь что-нибудь про меня? И казалось бы, такой правдоруб после таких слов сразу должен был отказался, но – хм... а почему бы и не написать... и почитать даст заранее... сам принесёт... тысяча – это, видимо, не те осуждаемые им ранее копейки. Написал он быстро, вот только не учёл он того, что у подобных товарищей эго очень хрупкое, и слово “последний” сыграло свою роль. Раньше было лучше, говаривал этот маленький газетчик... да-да, конечно. «Ура-а-а газетчику!».

«Давайте, други, выпьем... Времечко было страсть какое авантажное!», – эти любители прошлого... Ну до чего острый рассказ. А фигура газетчика? Как он довольно пыхтел, кряхтел и визжал, снося все эти издевательства и при этом радуясь, ведь такие люди над ним смеются, ну ничего себе! «Он ни в коем случае не ожидал такой чести для себя, „нолика”, как он выражался», – чести... Отвратительно, тошнотворно, омерзительно. Как можно сносить такие унижения? И ради чего? Ради рюмки водки, куска рыбы и нескольких купюр? Ну так ведь он в итоге и копейки даже не получил. Конечно, все эти описания его старой шинели и светлых пуговок, и – эта брошенная в грязь шляпа... всё равно ведь жалко его, с человеком так обращаться нельзя. Но вместе с тем смотреть на всё это действо было противно. Потому что можно быть и маленьким человеком, но вместе с тем уважать себя, а не вестись на... это. И что там про истину-то, которой раньше было больше?.. «Горе, друзья мои!».

Это юмористический рассказ раннего Чехова, написанный в те времена, когда он ещё подписывался псевдонимом Чехонте. Да простит меня автор, но смеха он у меня не вызвал и даже саркастического. И на протяжении чтения этой страницы я всё пыталась вспомнить некий афоризм - анекдот, происхождение которого мне неизвестно, а вот содержание вдохновляет и хорошо отражает моё восприятие этой каникулярной работы институтки Наденьки - "У гардеробщицы филфака для тех, кто ложит кучи польт словарь припрятан в ридикюле и кольт".

Мой виртуальный кольт в грудном кармане так и давил на рёбра во время чтения, вызывая злобный скрежет зубов. Но ведь поставила себе цель - прочитать все рассказы Чехова и отрецензировать себе на память? Что ж, я это сделаю и заодно потренирую свою нервную систему на выносливость, потому как Чехов при всей моей любви и уважении к нему, всё ж неоднозначный автор в моём восприятии. Иной раз читаешь и чувствуешь его ядовитый смех, спрятанный за внешней манерой констатации факта и неприкосновенности личного мнения, его авторского.

Да, уровень грамотности и восприятия жизни вокруг, так сказать, кругозора институтки Наденьки оказался где-то в районе начальной школы современного мира. И хоть она в своём сочинении и пишет - "Я прочла много книг и между прочим Мещерского, Майкова, Дюму, Ливанова, Тургенева и Ломоносова", но меня терзают смутные сомнения относительно правдивости её хвастовства. И всё же, кое-что смешное в её детском взгляде на вещи в этом опусе имеется. Такие фразочки мы с умилением воспринимаем из уст маленького ребёнка, который что видит, то и поёт. И вот  некоторые слова из этой "песни" :

«Железная дорога шипит, везет людей и зделана из железа и матерьялов».
«Говядина делается из быков и коров, баранина из овечек и баранчиков».
«Мальчик, почитай своих папу и маму — и за это ты будешь хорошеньким и будешь любим всеми людьми на свете»
«Он ахнуть не успел, как на него медведь насел»

Можно было бы подробнее проанализировать скрытый контекст этих и других фраз, некоторые из которых явно "говорящие", но честно скажу - не хочу, мне скучно и хочется вынуть спрятанный кольт. Ах, и зачем он, Антоша Чехонте, всё это только написал и ведь не лень же было...

Чехов очень подробно описывает четыре типа темпераментов. Только рассказывает о них исключительно в мужском применении. Точнее, так – 90% о мужчинах, а о женщинах совсем чуть-чуть, исключительно в негативном ключе. Что поделать?.. В конце позапрошлого века к прекрасной половине человечества относились весьма предвзято.

Как профессиональному врачу Антону Павловичу прекрасно были известны четыре ярко выраженных типа темпераментов человека. Но в этом рассказе он говорит об их отличиях скорее с юмористической точки зрения. И как относиться к его определениям?..

Например, для сангвиника Чехов считает характерным – «Женится нечаянно. Вечно воюет с тещей. С родней в ссоре. Врет напропалую». Конечно, это смешно применять ко всем сангвиникам…

Холерик в отражении Антона Павловича совсем непривлекательный типаж – «Желчен и лицом желто-сер. Нос несколько крив, и глаза ворочаются в орбитах, как голодные волки в тесной клетке. Раздражителен. За укушение блохи или укол булавкой готов разорвать на клочки весь свет. Когда говорит, брызжет и показывает свои коричневые или очень белые зубы». А женщину-холерика классик не пощадил – «чёрт в юбке, крокодил».

Значительно больше добрых слов Чехов нашёл для флегматика – «Милый человек… Женится в 30 лет при помощи дядюшек и тетушек. Самый удобный для женитьбы человек: на всё согласен, не ропщет и покладист. Жену величает душенькой». Но вот для женщин –флегматиков опять что-то невообразимое – «это слезливая, пучеглазая, толстая, крупичатая, сдобная немка. Похожа на куль с мукою».

По определению Антона Павловича меланхолик – это больной и мнительный тип, «…Рот несколько крив. Зубы черные. Склонен к ипохондрии. Вечно жалуется на боль под ложечкой, колотье в боку и плохое пищеварение. Любимое занятие - стоять перед зеркалом и рассматривать свой вялый язык». Про женщин-меланхоликов опять сплошной ужас – «невыносимейшее, беспокойнейшее существо. Как жена - доводит до отупения, до отчаяния и самоубийства. Тем только и хороша, что от нее избавиться нетрудно: дайте ей денег и спровадьте ее на богомолье».

В общем, если вы не относите себя ни к одному ярко выраженному типу темперамента, то посмеётесь над рассказом Чехова. А, если вас что-то заденет, то скажите, что и классики ошибаются… Иногда.

Фраза – «В одной комнате спать с ним не советую: всю ночь кашляет, харкает и громко бранит блох. Услышав ночью пение котов или петухов, кашляет и дребезжащим голосом посылает лакея на крышу поймать и, во что бы то ни стало, задушить певца».

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 513

«Был восхитительный вечер. Я нарядился, причесался, надушился и дон Жуаном покатил к ней», – ну а что, судьбу свою только так решать и надо, тем паче Варвара Петровна была умна и прелестна, но это не главное, приданое в тридцать тысяч, вот что волновало женихавшегося, как бы он ни вопил о любви и прочей чепухе. «Я трепетал, ныл и чувствовал, что моё сердце воспалено и близко к разрыву», – но переживал он зря, девица явно была очарована кавалером, так что, выслушав довольно скверные признания, тут же дала согласие. Это был миг триумфа; схватив почти-невесту за руки («Она молодец! Пока я возился с её руками...», – аж вслух рассмеялась, ох уж этот Антоша Чехонте, мастер словца), он, удивляясь тому, какие, оказывается, у девушки чудесные волосы (тридцать тысяч и не такое способны преобразить), возликовал, и всё бы закончилось звоном колоколов, если бы почти-жених не решил вдруг распустить свой павлиний хвост. «Я молчал, но теперь... слуга покорный! Я не в состоянии молчать!».

«Я честен! Я труженик! Я... я горд!», – разорялся он, восхищаясь своим фразёрством. Вы, говорит, девушка, привыкшая каждый день надевать новое платье, так вот знайте, этому в браке не бывать, ну а приданое, а что приданое, он его не возьмёт. «Я... я горд своею бедностью!», – голосил он, а сам при этом вовсю мечтал о том, на что те тридцать тысяч потратит и как хорошо жить будет. Реакция Вареньки его радовала, смотрела она серьёзно и явно была под впечатлением, он же тем временем поражался своим речам, чепуха же в чистом виде, но ничего, для такой барышни сойдёт. «Подумайте же, пока не поздно!», – вопил он, ну она и подумала, и, пролив слезу... согласилась с ним. Бекасы, понимаешь. Извозчики, платья, пирожки. Надо отдать ей должное, она была честна что с ним, что с собой. А он? Потеряв дар речи (наконец-то!) и с недоумением смотря ей вслед (эта немая сцена...), он осознал свою ошибку, да вот слишком поздно. Ну, что тут сказать... А хвост-то вон каким куцым оказался. «Ужасно плакать хочется! Зареви я, так, кажется, легче бы стало...».

«Ужасно люблю! Я вас так люблю, как... Одним словом, соберите все на этом свете существующие романы, вычитайте все находящиеся в них объяснения в любви, клятвы, жертвы и... вы получите то, что... теперь в моей груди того...», – вот лучше бы и дальше молчал, это что за речи такие... Презабавный рассказ, любил Чехов на эту тему поострить, ну и мимоходом как обычно любовное хорошенько высмеял да по воспеванию природного прошёлся: «Погода была чудесная, но не до погоды мне было. Я не слушал даже певшего над нашими головами соловья, несмотря на то, что соловья обязательно слушать на всяком мало-мальски порядочном rendez-vous», – а вот слушал бы, и кто знает, может всё более порядочно вышло... хотя нет, не вышло бы. В итоге балабол получил то, что заслужил, и у этого водевильного происшествия и впрямь вышел своеобразный счастливый финал, для несостоявшейся невесты так точно. «Пропало дело – и как глупо пропало!».