Полное собрание сочинений. Том 12. Рассказы. 1884-1885 гг.

Да, именно во времена Чехова появились первые телефоны. Как всякое новшество, они были чрезвычайно популярны и модны, но очень несовершенны. Звонить приходилось через центральный коммутатор, где вас уже соединяли с нужным вам абонентом. Слишком многое зависело от расторопности и понятливости «барышень», работавших на коммутаторе. А так как слышимость была безобразной, соединяли вас с тем, кого расслышала «барышня» с коммутатора. Именно это обыгрывает в своём рассказе Антона Павлович.

Практически всё время автор пытается дозвониться до «Славянского базара», но его соединяют со всеми подряд, кроме нужного ему. От этого происходят забавные диалоги. То ребёнок принимает его за знакомого ему дядю, то деловой господин начинает загружать его заказами (ему ведь нужен «Славянский базар»).
Почему-то сразу вспоминается Корней Иванович Чуковский –
«У меня зазвонил телефон.

• Кто говорит?
• Слон.
• Откуда?
• От верблюда.
• Что вам надо?
• Шоколада...»

  Самое замечательное, что автор пытается разобраться с новой техникой – телефоном, читает правила по его использованию, всё делает согласно данному руководству, но… Телефон исправен, узкое звено в этой цепочке – это центральный коммутатор с «барышнями», неверно соединяющими абонентов…

  Завершается, как всегда у Чехова, комично. Решив уже звонить в «Эрмитаж» и пройдя по второму кругу неправильных соединений, он в конце концов попадает в «Славянский базар». Счастливчик! Но ему опять не везёт, так как разговор прерывается. Конечно! До изобретения надежной сотовой связи ещё долгих 100 лет.

  Фраза – «Прикладываю трубку к уху и слышу звуки неопределенного характера: не то ветер дует, не то горох сыплется... Кто-то что-то лепечет...»

  Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 539

Что можно ждать от рассказа со столь жизнеутверждающим названием?.. И Антон Павлович полностью оправдывает ожидания. Это небольшой шедевр о человеческом одиночестве в большом городе. На мой взгляд, это гениальное произведение. Особенно близко оно для людей, переживших тяжелую утрату.

Старик Иона неделю назад похоронил сына Кузьму Ионыча. Сам он плохо понимает, отчего умер сынок – «А кто ж его знает! Должно, от горячки... Три дня полежал в больнице и помер... Божья воля». Смиренен Иона, но душа его мучается и требует, с кем-нибудь поговорить. А с кем поговоришь в этом непонятном, суетливом городе?.. И погода – «Крупный мокрый снег лениво кружится около только что зажженных фонарей и тонким мягким пластом ложится на крыши, лошадиные спины, плечи, шапки. Извозчик Иона Потапов весь бел, как привидение. Он согнулся, насколько только возможно согнуться живому телу, сидит на козлах и не шевельнется. Упади на него целый сугроб, то и тогда бы, кажется, он не нашел нужным стряхивать с себя снег...»

И как назло никто не нанимает, простояли они с лошадкой целый день до сумерек. Но вот первый пассажир, какой-то военный. Ему и пытается что-то сказать Иона. От долгого простоя из горла вырывается только сипение. Но всё-таки, напрягшись, он проговаривает – « А у меня, барин, тово... сын на этой неделе помер». Но незнакомцу не до горя извозчика, он торопится, поэтому постоянно его подгоняет.

Следующими нанимателями становятся трое подвыпивших молодых людей. Иона даже не торгуется – «Двугривенный цена не сходная, но ему не до цены... Что рубль, что пятак - для него теперь всё равно, были бы только седоки...» Молодые парни весёлые, бранятся друг с другом, переговариваются. Ионе с ними легче – «Он слышит обращенную к нему ругань, видит людей, и чувство одиночества начинает мало-помалу отлегать от груди». Он и им сообщает об умершем сыне. Но ребята ещё молодые, им бы побыстрее доехать, даже подзатыльник дают извозчику, но он рад даже такому общению с людьми – «Гы-ы... - смеется он. - Веселые господа... дай бог здоровья!»

На вопрос одного из парней, женат ли он, отвечает – «Таперя у меня одна жена - сырая земля... Хи-хо-хо... Могила, то есть!.. Сын-то вот помер, а я жив... Чудное дело, смерть дверью обозналась... Заместо того, чтоб ко мне идтить, она к сыну...» Хочется ему пообщаться с людьми, но молодые люди уже приехали.

«Опять он одинок, и опять наступает для него тишина... Утихшая ненадолго тоска появляется вновь и распирает грудь еще с большей силой. Глаза Ионы тревожно и мученически бегают по толпам, снующим по обе стороны улицы: не найдется ли из этих тысяч людей хоть один, который выслушал бы его?»

Оглядывается Иона, люди вокруг него идут толпами, а излить свою боль ему некому…
«Тоска громадная, не знающая границ. Лопни грудь Ионы и вылейся из нее тоска, так она бы, кажется, весь свет залила, но, тем не менее, ее не видно. Она сумела поместиться в такую ничтожную скорлупу, что ее не увидишь днем с огнем...»

И уже бесполезным кажется Ионе обращаться к людям, возвращается он на постоялый двор. Здесь много народа, но все уже спят, не до горя одинокого извозчика им всем.

«Скоро будет неделя, как умер сын, а он еще путем не говорил ни с кем... Нужно поговорить с толком, с расстановкой... Надо рассказать, как заболел сын, как он мучился, что говорил перед смертью, как умер...» Ах, как по собственной жизни знаю, когда проходит первый шок от смерти близкого человека, тебя внезапно прорывает идущее из глубины сердца или души страшное ощущение утраты, необратимости потери. Невозможно остановить рвущиеся рыдания, разум не справляется с идущим эмоциональным взрывом, кажется, что это пропасть, в которую ты летишь... И только слова находящихся рядом людей могут остановить муторную тоску и душевные муки...

Нужен ему, до смерти нужен сочувствующий слушатель, который «должен охать, вздыхать, причитывать…» И только задав сена своей лошадёнке, Иона наконец-то в её жующей морде с блестящими глазами обретает благодарного слушателя, которому начинает изливать своё горе, «увлекается и рассказывает ей всё...»

Потрясающий рассказ.

Фраза – «Так-то, брат кобылочка... Нету Кузьмы Ионыча... Приказал долго жить... Взял и помер зря... Таперя, скажем, у тебя жеребеночек, и ты этому жеребеночку родная мать... И вдруг, скажем, этот самый жеребеночек приказал долго жить... Ведь жалко?»

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 520

ЖАНР: социальная критика, борьба с безграмотностью, не детская тема в школьной программе.
О ЧЁМ: описываются времена крестьян, где один из беднейших мужиков не деревне был пойман за отвинчиванием гаек с железной дороги. Дальше происходит абсурдная ситуация в которой постовой ужасается масштабами гайкоотвинчивания, а мужик убеждает, что без грузила никак нельзя. Оба не слышат и не понимают друг друга. Важно чтобы читатель услышал ОБОИХ.
ПОНРАВИЛОСЬ: читал как и все мы это произведение в школе в далёком 1999 году. Тогда она стояла у меня с и не больше. Важно, очень важно перечитывать школьную программу во взрослой жизни. Думаю уже давно пора пересмотреть школьную программу по литературе, ибо читаемые книги далеко не для детей и подростков. Есть много отличных книг и авторов, которые будут не только интересны, но и полезны неокрепшим мозгам.
В школе читал и совершенно не понимал это многогранное произведение. Всем классом поражались тупости мужика, не понимающего последствий своих поступков. Да ещё возмущались бесмысленности объяснений полицейского. Типо, что с ним разговаривать - по этапу его и всех его дружков, коих он по наивности своей выдал. Страшно и стыдно это вспоминать ещё от того, что учитель - серьёзная тётка лет под восемьдесят, поддерживала подобный взгляд на проблему. Гляньте к чему глупая необразованность приводит. Глупость рождает насилие по неосторожности.
Социальная критика. Перечитывая это произведение после школы (на сегодняшний день раз десять уже) стал замечать иные стороны конфликта. И не всё тут так однозначно, как показывается в школе. Мужик явно говорит, что поступить иначе не мог. На вопрос почему не использует свинец, пулю или гвоздь, отвечает, что для свинца нужны деньги, пулю на дороге не достать, а гвоздь не годится. При этом рыбалка в те времена не хобби какое-то, а способ прокормить себя и семью. У мужика банально не было денег, чтобы грузила купить. Народ поставлен в такие условия, что банально на кусок свинца нет рубля (точнее копейки ибо за рубль можно было очень многое купить)
Эта ситуация с гайками напомнила мне исторический факт людоедства в голодные 30-е годы. Из-за коллективизации и проблем с продуктами люди в сёлах обречены были погибнуть голодной смертью. Были вынужденны есть собственных детей, а их за это ещё и судили. Ужасно такое положение дел.
Вот и выходит, что глуп тут вовсе не мужик, а полицейский, не понимающий вторичности правонарушения. Хоть всех пересажай, а поезда сходить с рельс всё равно не перестанут, пока не наладится быт простого народа.
КОМУ ХОЧЕТСЯ ПОСОВЕТОВАТЬ: депутатам, богатым и сотрудникам МВД, а так же думающим людям, выросшим из школьного возраста и способным рассуждать.

Извозчик Ион Потапов испытывает мучительное томление. У него неделю назад умер сын. И он пытается с кем-нибудь поговорить об этом. Начинает говорить с седоками, но его не слушают. Для седоков Иона всего лишь часть городского ландшафта. Они отвешивают ему подзатыльник, чтобы гнал быстрее, а не рассуждал.

А извозчику выговориться нужно.

Рассказ отражает не только внутреннее состояние героя, но и своеобразную болезнь целого равнодушного города. По упоминаемым улицам становится понятно, что действие в рассказе происходит в Санкт-Петербурге. Неужели в большом городе не нашлось ни души, которая могла бы выслушать Потапова? После нескольких неудачных попыток найти слушателя среди людей, Иона рассказывает всё, что у него накопилось единственному живому существу, согласившемуся его выслушать - своей лошади.

Такой небольшой рассказ и такой тяжелый. Одиночество буквально сочится из каждой его строки. Чехов заостряет внимание на том, как страшны бывают одиночество и равнодушие. Ведь, что стоило седокам выслушать Иону? Ничего. Но им всё равно. Каждый человек, показанный в рассказе, зациклен на себе и своих делах. Вот и получается, что "маленький человек" чувствует себя одиноким в большом городе, среди миллиона других людей, которым нет дела ни до кого, кроме себя.

Рассказы Антона Павловича о взяточничестве в Российской империи конца позапрошлого века поражают тем, что чиновничий аппарат пронизан ими снизу доверху. Сомнений в их достоверности не возникает ни на секунду. От этого ещё интереснее прочитать рассказ о честном руководителе, озабоченном ни своим карманом, а общественным благом. Чехов прямо не называет должность этого чиновника, но, судя по его надзирающим функциям, это либо сам губернатор, либо прокурор.

Пётр Павлович Посудин, получив анонимное письмо из уездного городишки N, соблюдая строжайшее инкогнито, проселочными путями спешит в этот город. На простой обывательской тройке, чтобы никто не догадался, что это он. И у возницы решил расспросить о себе самом, что о нём в народе говорят? Собственно весь рассказ посвящён слухам о Петре Павловиче.

Первая часть сведений возницы порадовала Посудина. Видно было, что его усилия по наведению порядка в губернии не пропали даром, снял «шельму и выжигу Хохрюкова», «железную дорогу выхлопотал», а главное, по словам возчика - «Посудина, брат, не подкупишь, не-ет! Дай ты ему хоть сто, хоть тыщу, а он не станет тебе приймать грех на душу... Не-ет!" Обрадовался Петр Петрович, что люди его понимают.

Вот только дальше пошли совсем нехорошие сведения... Выясняется, что народ знает такие детали об его бытовом пьянстве, и остаётся только диву даваться, откуда люди такие подробности разузнали - «...Запрется у себя в кабинете и лакает... Чтоб люди не приметили, он себе в столе ящик такой приспособил, с трубочкой. Всегда в этом ящике водка... Нагнешься к трубочке, пососешь, и пьян... В карете тоже, в портфеле...»

Ужасается Посудин осведомлённости народа, что про его слабости по части женского пола ещё больше тонкостей простой возница знает, даже по именам и адресам его «вертефлюх»... Не верится Петру Павловичу, что простой ямщик всё это разузнал, а тот объясняет - «Люди сказывали... Сам я не видал, но от людей слыхивал. Да узнать нешто трудно? Камердину или кучеру языка не отрежешь... Да, чай, и сама Настасья ходит по всем переулкам да счастьем своим бабьим похваляется. От людского глаза не скроешься...»

Вот такие разведданные достаются Петру Павловичу на блюдечке. Завершающая часть этих сведений вообще повергает его в шок. Так как все подробности о его манере организовывать внезапные наезды, чтобы застать врасплох чиновников, творящих безобразия, возница излагает в мельчайших деталях.

«Выйдет неприметно из дому, чтоб чиновники не видали, и на машину... Доедет до какой ему нужно станции и не то что почтовых или что поблагородней, а норовит мужика нанять. Закутается весь, как баба, и всю дорогу хрипит, как старый пес, чтоб голоса его не узнали. Просто кишки порвешь со смеху, когда люди рассказывают... Едет, дурень, и думает, что его узнать нельзя. А узнать его, ежели которому понимающему человеку - тьфу! раз плюнуть...»

Дальше возница объясняет, как Посудин себя ведёт на почтовых станциях - «...знают: ежели кто зимой спрашивает цыплят и фрухтов, то это и есть Посудин. Ежели кто говорит смотрителю "милейший мой" и гоняет народ за разными пустяками, то и божиться можно, что это Посудин. И пахнет от него не так, как от людей, и ложится спать на свой манер... Ляжет на станции на диване, попрыщет около себя духами и велит около подушки три свечки поставить».

И совсем добивает Петра Павловича рассказом о том, сегодня утром он встретил на станции буфетчика, сказавшего, что - «В город N вино и закуску везу. Там нынче Посудина ждут". Ловко? Посудин, может, еще только собирается ехать или кутает лицо, чтоб его не узнали. Может, уж едет и думает, что знать никто не знает, что он едет, а уж для него, скажи пожалуйста, готово и вино, и семга, и сыр, и закуска разная...»

Потрясающая сила народной молвы, которую не заткнёшь и не остановишь. Получается, что сам Посудин за два года своей деятельности в губернии приучил чиновников к своим внезапным визитам, и теперь у них всё подготовлено - «...давно уж всё спрятано!» И остаётся Петру Павловичу с досадой поворачивать назад...

Фраза - «Приедет он, чтоб их на месте накрыть, под суд отдать или сменить кого, а они над ним же и посмеются. Хоть ты, скажут, ваше сиятельство, и потихоньку приехал, а гляди: у нас всё чисто!.. Он повертится, повертится да с тем и уедет, с чем приехал...»

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 565

Признаться, догадывался, что небольшие зверинцы существовали с давних пор. Но, прочитав этот рассказ Антона Павловича, поразился, что прошло столько лет, а проблема как стояла остро, так и стоит до сих пор… И хотя основной посыл произведения Чехова направлен на поведение управляющего "Зверинца братьев Пихнау", отставного портупей-юнкера Егора Сюсина, его циничную манеру проведения экскурсий для посетителей данного заведения, но для меня все-таки жалкое существование бедных животных в этой тюрьме для них является главным и отвратительным.

То, что Сюсин устраивает эти спектакли одного актёра, в которых «с психологией и тенденцией» в издевательской манере комментирует положение заключённых в этом застенке для несчастных зверей, всего лишь показывает даже не уровень падения конкретного управляющего, а до чего докатились посетители этого каземата для пойманных скотинок, приходящие не просто посмотреть на униженных и оскорблённых тварей, а поглумиться над ними. Конечно, зрителей начинает коробить циничное поведение Сюсина, они раздражаются и начинают сочувствовать заморенным зверькам.

А когда управляющий хочет продемонстрировать скармливание крошечного кролика удаву, становятся «…слышны восклицания публики по адресу общества покровительства животным». Оказывается, уже тогда были подобные общества защиты животных! И вот уже 130 лет прошло, но до сих пор в России продолжают колесить передвижные зоопарки, где в ужасающих условиях содержатся угнетённые зверюшки, и никто не может положить конец этому варварству!

«Публика выходит из зверинца злая. Ее тошнит, как от проглоченной мухи. Но проходит день-другой, и успокоенных завсегдатаев зверинца начинает потягивать к Сюсину, как к водке или табаку. Им опять хочется его задирательного, дерущего холодом вдоль спины цинизма».

Тут уж что-то из области психологии, когда с древних времён толпа жаждет «хлеба и зрелищ». А какие тогда доступные шоу для народа были? Даже кино ещё не изобретено было…

Фраза – «Тут, брат, тот же дантовский ад: оставьте всякую надежду!»

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 555

У Чехова много рассказов, действие которых приходится на Рождество. А вот данное произведение повествует о подготовке к празднику Крещения Господня. Обряд водосвятия пользовался у русского народа большой популярностью. Крещение воспринималось как день, приносящий счастье. Великое освещение воды, которое совершается на праздник Крещения Господня. А раз это был столь популярный у россиян праздник, готовились к нему очень серьёзно.

В обычной жизни Сережка, «малый лет тридцати, коротконогий, оборванный, весь облезлый», ничего из себя не представляет, так – «ничтожество, лентяй, пьянчуга и мот». Но перед Крещением превращается в настоящего творца. Только он способен построить настоящую Иордань (купель) к празднику – «Во всей губернии другой такой Иордани не найдешь. Солдаты сказывают, поди-ка поищи, в городах даже хуже».

Чехов показывает весь творческий процесс создания праздничной купели. Работают вдвоём, Сережка и Матвей, старый дед, церковный сторож. Причем, вся черная работа – колоть ломом лёд, таскать тяжёлые брёвна, убирать, подметать и т.п. – лежит на Матвее. Сережка занят только тонкой работой. Его темперамент художника капризен и требователен, он знает себе цену. Матвеем помыкает, понукает и в хвост, и в гриву. Дед стоически сносит все сережкины капризы.

«Возьму и не стану делать... - говорит он, закуривая вонючую папиросу и сплевывая. - Погляжу, как вы без меня тут». Во время работы «Сережка являет себя перед невежественным Матвеем во всем величии своего таланта. Его болтовне, попрекам, капризам и прихотям нет конца… Не удовлетворяют его ни инструменты, ни погода, ни собственный талант; ничто не нравится».

Вот такой сверхтребовательный творец! Впрочем, сам Сережка выполняет художественную часть очень чётко. Как настоящий скульптор, работает «терпугом, долотом и шилом», чтобы выпилить изо льда крест на аналое, Евангелие и епитрахиль, спускающуюся с аналое. Даже выточенному им ледяному голубю придаёт черты «кротости и смиренномудрия».

А когда он бегает по селу, чтобы набрать необходимых красок, то превращается в Сергея Никитича, которому ни в чём нет отказа – «…опрометью выбегает из одной лавки и бежит в другую. Из лавки рукой подать в кабак. Тут выпьет, махнет рукой и, не заплатив, летит дальше. В одной избе берет он свекловичных бураков, в другой луковичной шелухи, из которой делает он желтую краску. Он бранится, толкается, грозит и... хоть бы одна живая душа огрызнулась!» А почему? Потому что «все чувствуют, что художество есть не его личное, а общее, народное дело. Один творит, остальные ему помогают».

И наступает крещенское утро… Чехов описывает настоящий триумф художника. Когда крестный ход из церкви приближается к реке, «Сережка дрожащей рукой сдергивает рогожи... и народ видит нечто необычайное. Аналой, деревянный круг, колышки и крест на льду переливают тысячами красок. Крест и голубь испускают из себя такие лучи, что смотреть больно...»

Да! Наступают настоящие минуты славы и торжества для Сережки, когда тысячи людей, в том числе пришедшие из дальних сёл, чтобы увидеть своими глазами чудо, испытывают настоящий восторг и потрясение от его творения.

Фраза – «Боже милостивый, как хорошо! В толпе пробегает гул удивления и восторга; трезвон делается еще громче, день еще яснее».

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 554

Есть такие люди, которые постоянно жалуются на судьбу. Я не о пессимистах, а о тех, кто считает, что хуже, чем сейчас, уже не будет. Но как сказал Станислав Ежи Лец – «Когда я думал, что достиг дна, снизу постучали».

В рассказе Антона Павловича молодой человек оказался в такой дыре мира, что «на 20 верст вокруг не было ни одного человеческого жилья, ни одной женщины, ни одного порядочного кабака…» И работал он начальником полустанка на железной дороге. Вокруг бескрайняя степь…

«На меня, уроженца севера, степь действовала, как вид заброшенного татарского кладбища. Летом она со своим торжественным покоем - этот монотонный треск кузнечиков, прозрачный лунный свет, от которого никуда не спрячешься, - наводила на меня унылую грусть, а зимою безукоризненная белизна степи, ее холодная даль, длинные ночи и волчий вой давили меня тяжелым кошмаром».

Правда, с нашим героем жила его жена, но он её не любил, хотя по его словам – «Любила она меня безумно, рабски и не только мою красоту или душу, но мои грехи, мою злобу и скуку и даже мою жестокость, когда я в пьяном исступлении, не зная, на ком излить свою злобу, терзал ее попреками».

Прямо скажем, жизнь скучная и однообразная, из развлечений только окна пассажирских поездов и водка. «Бывало, мелькнет в окне вагона женская головка, а ты стоишь, как статуя, не дышишь и глядишь до тех пор, пока поезд не обратится в едва видимую точку; или же выпьешь, сколько влезет, противной водки, очертенеешь и не чувствуешь, как бегут длинные часы и дни».

Понятно, что при такой жизни даже минимальное происшествие превращается в целое событие, поэтому… Однажды, встречая с женой Новый год с настоящим шампанским, наш герой выронил при открытии бутылку, которая упала на пол, и пролилось немного напитка. Жена сказала, что это нехорошая примета, что-то недоброе случится в этом году. Но «настоящий» мужчина не верил в приметы, вышел прогуляться вдоль насыпи. Шёл и размышлял, что уже испытанные ими несчастья так велики, что куда уже хуже? Антон Павлович показывает нам человека, уверенного, что он самый несчастный. Все его мысли о себе любимом, так много уже испытавшим страданий, поэтому в его думах много «было правды, но много и нелепого, хвастливого, и что-то мальчишески вызывающее было в моем вопросе: "Что же может случиться недоброе?" Так и хочется сказать: «Не гневи судьбу! Ещё не достиг ты настоящего дна. Не искушай провидение!»

И немного отойдя по железнодорожной насыпи, увидел, как у его полустанка на минутку остановился поезд. Вернувшись, он узнал, что в гости приехала тётка жены дня на три. Дальше Антон Павлович заявляет устами героя, что, увидев эту женщину с «большими черными глазами», он «всё понял с первого взгляда, да едва ли в Европе есть еще мужчины, которые не умеют отличить с первого взгляда женщину известного темперамента». И закрутила его страсть так, что не может вспомнить, как спустя короткое время судьба забросила его на «эту тёмную улицу»…

А наш герой продолжает искушать провидение - «что еще недоброе может со мной случиться?» Лично мне кажется, что, пока герой произведения жив, с ним автор может сделать всё, что захочет, вплоть до летального исхода. А хуже этого уже ничего нет. Впрочем, Чехов в самом начале рассказа предупреждает читателей, что герой его был «был молод, крепок, горяч, взбалмошен и глуп». А от глупости часто происходят необратимые вещи.
"Всё полетело к чёрту верхним концом вниз. Помнится мне страшный, бешеный вихрь, который закружил меня, как перышко. Кружил он долго и стер с лица земли и жену, и самую тетю, и мою силу".

Фраза – «Какое еще зло можно причинить рыбе, которая уже поймана, изжарена и подана на стол под соусом?»

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 562

Самое незначительное происшествие у Чехова может вылиться в серьёзный разговор о свободе слова и цене предательства.

Кто такой секретарь провинциальной газеты «Гусиный вестник» Пантелей Диомидыч Кокин? Нет, он не корреспондент, не литератор, не журналист… В его обязанности входит всего лишь «не путать адресы, принимать подписку и глазеть, чтоб типографские не крали редакционного сахара…» Но для всей остальной публики он принадлежит к редакционному сообществу – «Раз он из редакции, стало быть, он литератор, хранилище редакционных тайн». Вот и направляется секретарь Кокин в дом фабриканта Блудыхина, где в этот вечер будет любительский спектакль, «а после оного танцы и ужин».

Чехов очень подробно описывает предвкушение молодого человека от предстоящего развлечения. Он очень долго к нему готовился, купил новые перчатки, сделал завивку… Но! На входе выясняется, что велено никого из редакции не пускать!
«Кроме стыда, недоумения и удивления, секретарь почувствовал в себе пустоту, разочарование, словно кто взял и отрезал в нем ножницами мечты о предстоящих радостях. Так должны чувствовать себя люди, которые вместо ожидаемой "благодарности" получают подзатыльник».

Он всё-таки выясняет, что это распоряжение самого господина Блудыхина. И тут Кокин совершает самую большую ошибку… Антон Павлович ему подсказывает, как надо было лучше всего поступить в этом случае. Это побежать скорее в редакцию и сообщить редактору, «что дурак Блудыхин сделал такое-то распоряжение. Редактор бы удивился, засмеялся и сказал: "Ну, не идиот ли? Нашел чем мстить за рецензии! Не понимает, осел, что если мы ходим на его вечера, то этим самым не он нам делает одолжение, а мы ему! Ах, да и дурак же, господи помилуй! Ну, погоди же, поднесу я тебе в завтрашнем номере гвоздику!»

Но секретарю уж больно сильно хотелось попасть туда, где сейчас происходило веселье, и он дождался антракта, чтобы поговорить с Блудыхиным. Конечно же, это было непростительной ошибкой со стороны Кокина…

Блудыхин высказал ему, как представителю редакции, что очень сильно обиделся на статью, в которой по его мнению оскорбили его дочь. Кокин стал оправдываться, что он не писатель, и зачем-то сообщил о том, кто писал эту статью – сам редактор… При этом он сообразил – «К чему я, скотина, это говорю?» Как и следовало ожидать, ничего этим предательством секретарь не добился… «Он чувствовал, что благодаря своей тряпичности предал себя, редактора, "Гусиный вестник", предал публично, при знакомых, как самый последний Иуда!»

Вот такие привилегии у представителей СМИ. Если уж назвался представителем редакции, то и отвечай за свой коллектив, а не предавай своих товарищей.

Фраза – «Он шел домой, но лучше, если бы он шел в прорубь! Ему было стыдно, противно. Противны были ему и его запах духов, и новые перчатки, и завитая голова. Так бы он и ударил себя по этой голове!»

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 524

Интересные иногда совпадения судьба подбрасывает. Читаю рассказы Чехова в алфавитном порядке. Сегодня утром прочитал «Талант» про начинающих художников. Антон Павлович описывает их беззаботную пору ученичества, когда «Надежды юношей питают…» (М.В.Ломоносов). Когда молодые люди неистово верят в свой талант, в свою счастливую звезду, ожидая в недалёком будущем славы, успеха, денег.

И вот следом рассказ «Тапёр» уже о другом периоде жизни этих начинающих талантов. Учеба позади, а успех и слава так и не пришли…

Бывший ученик М-ой консерватории Петр Рублев приглашён поработать тапёром на свадьбу. Присвистов, отставной подполковник, выдаёт дочку за купеческого сына Ескимосова. Хозяин Рублеву прямо заявляет – «Так вы уж, любезный, смотрите: играть как следует, и главное - не напиваться...»

Несмотря на то, что музыкант прекрасно понимает свою роль на этой свадьбе – «Что я такое? Тапер, прислуга... официант, умеющий играть!.. У купцов тыкают и на чай дают - и нисколько не обидно!» Тем не менее, происходит событие, нарушившее обычный сценарий. Одна из барышень приняла его за гостя, присевшего поиграть на рояле, стала с ним беседовать о музыке. И Рублев, обрадованный, что на него обратили внимание, стал увлечённо объяснять ей своё отношение к музыке, отвечать на её вопросы. Но… Он почувствовал, что публика в зале стала шептаться, хихикать. А барышня ещё больше распаляется, критику на композиторов наводит…
«Вдруг к моей барышне подплывает толстая пава, из породы маменек или тетенек, солидная, багровая, в пять обхватов... не глядит на меня и что-то шепчет ей на ухо... Слушай же... Барышня вспыхивает, хватается за щеки и, как ужаленная, отскакивает от рояля...»

Рублев, подумавший, что у него что-то с костюмом не в порядке, вышел минут через десять в переднюю, чтобы в зеркало на себя поглядеть. Там ему какая-то старушонка с узлом всё объяснила – «…Увидала около фортепьянов молодца и давай с ним балясы точить, словно с настоящим каким... ахи да смехи, а молодец-то этот, выходит, не гость, а тапер... из музыкантов...» Понял всё Рублев, вернулся к инструменту, начал танцы играть. Только…

«Смеюсь и больше ничего, но... ковыряет у меня что-то под сердцем! Точно сидит у меня под ложечкой мышь и казенные сухари грызет... Отчего мне грустно и гнусно, сам не пойму... Убеждаю себя, браню, смеюсь... подпеваю своей музыке, но саднит мою душу, да как-то особенно саднит... Повернет этак в груди, ковырнет, погрызет и вдруг к горлу подкатит, этак... точно ком... Стиснешь зубы, переждешь, а оно и оттянет потом же опять сначала...»

Чехов очень тонко описывает психологическое состояние оскорблённого человека, который не может поступиться своим достоинством. Это не гордыня, а уважение к себе самому. Не может уважающий себя человек отключить своё сознание, проглотить нанесённую обиду, ибо есть у него представление о себе, как не заслуживающем подобное обращение. Не может душа успокоиться, так как в голове вертятся мысли об огромном количестве вещей, предшествовавших сегодняшнему происшествию. Даже просто перечислить мелькающие в сознании образы и представления невозможно…
Чехов даёт основные из них – «Вспоминается мне, какая из меня дрянь вышла... Ехал в Москву за две тысячи верст, метил в композиторы и пианисты, а попал в таперы... В сущности, ведь это естественно... даже смешно, а меня тошнит...» Вспомнил о соседе по комнате, начинающем писателе, которого тоже жалко стало, что он - писатель, а «не аптекарь, не сапожник…» Думал о своих приятелях – неудачниках, певцах и художниках…

Как раз то, о чём Чехов в рассказе «Талант» говорил, о том, что огромное количество начинающих творцов нужно в качестве «пушечного мяса», чтобы только единицы чего-то добились…

И вспомнил Рублев время, когда «ты свободен, учишься или без дела шатаешься, ты можешь с ним и выпить, и по животу его похлопать, и с дочкой его полюбезничать, но как только ты стал в мало-мальски подчиненные отношения, ты уже сверчок, который должен знать свой шесток...»

Происходит с музыкантом настоящая истерика, когда взбунтовавшееся сознание не поддаётся уже усилиям воли, не может удержать рвущийся из глубин души смех и слёзы. Конечно, его выгнали, хозяин кричал –«Кто напоил тапера? Кто смел дать ему водки?» 

Да… Не может остановиться этот здоровенный «верзила, с пожарную каланчу ростом», и обуздать свою истерику.

Фраза – «Кое-как, знаешь, заглушаю мысль, а к горлу все-таки подкатывает... Подкатит, сожмет и этак... сдавит... В конце концов чувствую на своих глазах жидкость, "Боккаччио" мой обрывается и... всё к чёрту. Благородная зала оглашается другими звуками... Истерика...»

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 510