Чевенгур. Котлован. Рассказы

• Не буду, - согласно ответил лежачий и замер, счастливый, что угодил власти".

  Жуткая книга, сквозящая безнадегой, отчаянием, смертью, после прочтения которой погружаешься в странное тошнотворное состояние, так хочется забиться куда-нибудь и притвориться, что не существуешь. Но несмотря на чудовищность описываемого в повести бытия, эту душераздирающую книгу необходимо прочитать каждому.

  «Котлован» - антиутопическое произведение, рассказывающее об огромной стройке общего для всех пролетариев дома, идеального для трудящихся. Это произведение о людях-куклах, разучившихся чувствовать, которым более «некуда жить». В повести царит эпоха коллективизации, раскулачивания, пятилеток, антивещизма и всепоглощающего страха, эпоха уничижения ненужных, несоответствующих стандарту, людей, лишенных всего, обезличенных, обреченных, существующих по инерции.

Дальше...

А те, кому повезло выжить - лишь винтики в механизме, работающем в аду ради будущего рая. Они осознают свою жертвенность. По сути, они - обреченный стройматериал в стране, превратившейся в трудовой лагерь. При этом все прочие, не вписывающиеся в систему, подлежат ликвидации.

Только вот спасение становится синонимом смерти, гибели… Показательно и то, что центральный символ романа – гроб, в котором живут, спят, ищут гармонию и истину, а главное - надежду...

"Пейзаж пролетарского счастья". Художник Владимир Мишура

Есть один город на карте. Такой себе, город как город. Как сотни других городов, по улицам которых бродят гордо несущие в себе "благостное" наследие 90-х неприкаянные дети перестройки. Как и везде, с некоторой периодичностью здесь моется асфальт перед приездом сильных мира сего, кое-где вдруг вырастает забор, а некоторые дома предусмотрительно закрываются тряпочками. Но если повезет, город удостоится своего собственного, и не какого-нибудь там, а самого культурного и значимого события, проходящего в нем вот уже несколько лет кряду. Оказывается, Международный Платоновский фестиваль искусств проходит в Воронеже с 2011 года. Проходит он не просто так, но с целью утвердить город в «качестве одного из лидеров российской культуры». А это вам не семки щелкать, товарищи. Утвердил или нет, судить не берусь. Однако памятник Платонову отреставрировали, а заодно и облагородили прилегающую к нему территорию. Лично мне польза очевидна, потому как это территория вокруг нашего учебного корпуса. И не случись сего масштабного проекта, так бы и прозябали мы, неокультуренные. Зато теперича и глаз радуется, и Платонов не забыт. Так сказать, двойной профит. То было раньше, когда, вечно спеша на учебу и вечно на нее опаздывая, каждый раз я проносилась мимо мужской фигуры в развевающемся от ветра пальто, бросив на нее лишь мимолетный взгляд. А сейчас вот захотелось остановиться и изучить ее как подобает, рассматривая долго и обстоятельно.

Так, Платонов открывался для меня не с первого взгляда. Но с каждым последующим выходило все лучше и лучше. При перечитывании, спустя какое-то время цепляясь за любопытно выделенные очертания строк, я стала замечать, что текст его – словно потайная комната, за стенами которой обнаруживается диковинный лингвистический лес. Особенное обращение со словом, искусная языковая игра, свойственные только ему одному и никому иному. Во всяком случае, так сходу и не припомнишь кого-то рядом стоящего. Вчитываясь в него повторно, я перестала царапаться о язык. Ну а смысловой багаж ничуть не полегчал, и так же неимоверно оттягивает руки, как прежде. Тут выявляется преимущество художественной литературы перед учебниками истории. И состоит оно в том, что писатель дает подробности, в мелочах выражая главное. Он берет на себя смелость идти против ветра, правдиво изображая особо выдающиеся, не стареющие с годами черты на лице русской ментальности. Не важно, при князьях то или при царях, при вождях или президентах, одна из таких основополагающих черт может быть редуцирована к простой с виду формуле «терпели-терпим-и еще столько же вытерпим». За компанию, по привычке или же во имя чего-то – это тоже неважно. Разница конечно есть, но особой роли она не играет. По итогу результат один, и даже обязующееся быть благородным и оптимистичным «во имя» так и останется всего-навсего прекрасным мифом о «золотом веке». Здесь нарратив терпения как особый модус бытия, множественно повторяющийся в жизни и в тексте, ее воспроизводящем:

При этом, обязательно находится такой Вощев, который существует параллельно как человек исканий, и своим вопрошанием только усугубляет впечатление от всемирной тоски и невзрачности жизни. Все, что должно в этой жизни – механически делать общее дело. Делать его не задумываясь, ведь можно «коснуться смысла печально текущим чувством или нечаянно догадаться о нем». И тогда открывается пустота, какая-то вековая усталость во всем. Грустная и унылая. Даже поле, и то скучно лежит. А основание котлована зияет как огромная прожорливая пасть вечно строящегося и так никогда и не достроенного мира. Остается ждать той минуты, когда зазвонит колокол, возвещая об «искуплении томительности жизни, о прекращении вечности времени». Ждать еще нескончаемо долго…

И все-таки иногда мне нравится думать... утешать себя мыслью, что… Есть один город на карте. И есть в этом городе я. И был в этом же городе он. Когда-то вошел, слегка и совсем ненавязчиво выделил контуры оного, тонкими линиями своего имени обозначил его, и, преобразив, куда-то дальше (кажется, в направлении Москвы) стремительно пошел.

Творчество писателя Андрея Платонова я считаю революционным. Его язык, о котором А. Битов говорил, как о первобытном, сопутствующем только нарождающиеся мысли, точно соответствует революционной эпохе. Тому периоду истории, когда в России был разрушен старый мир, чтобы создать совершенно иной. Когда начали строить новую формацию, новое человеческое общество, подобного которому еще не было никогда.
В 1919 году А. Платонов служил в Красной Армии, помощником машиниста перевозил боеприпасы.
Символ прогресса и лучшего будущего поезд, паровоз был главным машинным средством гражданской войны. Бронепоезда били врага мощными пушками. Агитпоезда вдохновляли красноармейцев на победу. От поездов зависела жизнь целых городов (вспомним «Как закалялась сталь» Николая Островского).
Не случайно музыку и слова песни «Наш паровоз вперед лети, в коммуне останов-ка…» написали комсомольцы Киевских железнодорожных мастерских.
Паровоз стал одним из символов победившей революции и гражданской войны.

Рассказ «В прекрасном и яростном мире» написан Андреем Платоновым в 1938 году. Текст рассказа мне показался полным аллегорий к тому периоду времени. Пасса-жирский поезд на огромной скорости врывается в зону грозы, нависшей над степью. Самый современный по тем временам и самый мощный локомотив «ИС» ("Иосиф Сталин"!) везет вагоны во мрак урагана. Лобовой прожектор впереди паровоза разрезает наступившую внезапно тьму. Страшный удар молнии лишает зрения опытного машини-ста. Видя свет в своем воображении, слепой машинист продолжает вести поезд. От катастрофы поезд спасает помощник машиниста. Судьбу незаслуженно наказанного мастера вершит следователь. Не правда ли, фабула рассказа иносказательно отсылает на то, что происходи-ло в то время в стране и в мире?
В дальнейшей судьбе машиниста, посаженного в тюрьму, можно разглядеть и трагедию мастера, наказанного за гордыню от своего таланта, и образ прекрасного мира, враждебного человеку, и жалости к человеческой слабости и много чего еще.
Мне же показалось, что рассказ «В прекрасном и яростном мире» еще раз прежде всего подтверждает мысль о том, что многие советские писатели (даже такие революционные как Андрей Платонович Платонов) все-таки творили в традициях русской литературы XIX века. В старых традициях отражения устройства бытия, жизни человека и несовершенства земной власти.

Небольшая книжечка, которую я мурыжила несколько дней и никак не могла себя заставить ее дочитать.
И ни для кого не станет откровением причина - это совершенно дикий язык повествования. Пока читаешь "Котлован" - мозг должен быть постоянно в активном состоянии, он должен обрабатывать буквально каждое напечатанное в книге слово, иначе все. Не вникая читать не получится. И вот ты читаешь и читаешь, и буквально вдалбливаешь каждое слово в свою и так измученную жарой голову, и думаешь: "Пожалуйста, скорее бы оно закончилось уже". Это прямо пытка какая-то, а не чтение.
Я прекрасно вижу то, что хотел донести автор. Ну, мне так кажется, по крайней мере. И, наверное, это излишне выпяченное костноязычие (назову это так, ибо совершенно не знаю, как назвать иначе) является уместным литературным приемом, ибо и люди там все как один, поникающие под навесом в недоумении своей дальнейшей жизни (использую почти цитату от автора, ибо конечно было бы красиво сейчас таким макаром поговорить от себя, но мой ум может только печально думать и не более того), и жизнь у них бессмысленная и страшная, и сами они какие-то бессмысленные (или слишком смысленные), чтобы жить, и дети там покореженные, и медведи какие-то медведистые, а вот финал символичный, наверное, хорошая точка получилась.
Короче, моя оценка сложилась потому, что мне не удалось постичь все то, что смог надумать автор. Для меня это было сложно. И сейчас, наверное, внезапно, но оставлю эту книжку на пару лет лежать на полочке, а потом к ней вернусь. А пока вот такая оценка и такой результат. Было тяжело, странно и беспросветно. А может быть, так и было задумано?

В этот котлован можно всю Землю закопать и ещё место останется...

Совершенно необычная книга, ни на что не похожая, хотя внешне - по игре со словами - есть что-то общее со всей советской литературой 1920-х. Но внутренне - совсем не то и не так. Никакого бодрячества и увлечения народных масс к строительству социализма. Вовсе даже наоборот: Платонов призывает остановиться и подумать - а верной ли дорогой идём, товарищи? А точно ли социализм - это то, что мы видим вокруг себя? А не умер ли он? А не закопали ли мы его собственными руками в буйном строительском порыве - сметя напрочь всё, что было нажито предыдущими поколениями.

Что удивительно - так это то, что Платонов принял революцию 1917 г. Не знаю, насколько искренне. Или же к концу 20-х годов он стал понимать, что страна свернула не туда? И не побоялся высказать это? Строительство котлована - это как образ тогдашнего развития промышленности - кровью, потом, костями, вытравив из людей всё человеческое, сделав их винтиками машины, заставляя забыть о личном и прославляя слияние с коллективом.

А обобществленные сознательные лошади, живущие совершенно самостоятельно на хоздворе и вообще весь тот "колхоз" - со списками, раскулачиванием и выработкой вещества классовой сознательности - это, понятно, образ тогдашней деревни. Страшный до омерзения, но передать словами это невозможно, надо читать (медленно и вникательно).

Маленькая девочка Настя, дочка умершей "бывшей" (т.е. буржуйки, завещавшей дочери перед смертью - никому не говори, кто твоя мать, а то и тебе не жить), стала олицетворением будущего всехнего счастья для строителей котлована (социализма/коммунизма). И ее смерть стала страшным потрясением для них - символом крушения их надежд.

В романе вообще очень много символизма и пластов смысла, все невозможно перебрать в рамках отзыва. Просто удивительно, как в таком небольшом по объему произведении можно было уместить такой концентрат смыслов.

Книга читается очень тяжело, этот небольшой объём я читала почти неделю. Ещё сложнее осмыслить прочитанное, понять, что же "хотел сказать автор". Понятно только, что очень много и в очень глобальном масштабе - речь идёт вовсе не только о Советском Союзе. Такие котлованы роются по всей планете - и что с этим делать, хз. Платонов ответа не находит, но вопросы задаёт на подумать. Но когда думаешь, хочется взять билет Земля-куда угодно...

Впечатление от книги тяжёлое, мрачное. Беспросветная вселенская тоска. В плохом состоянии души это читать нельзя (совет тем, кто думает ее почитать).

Книга сразу мне напомнила "Мы" Замятина. Атмосфера книги очень мрачна и депрессивна. Хоть книгу и относят к жанру антиутопий, её события воспринимаются просто как происходящие на стройке, по времени что-то недалеко после революции 1917 года. События тут довольно просты - люди роют котлован для Общепролетарского дома. Рассуждают о жизни и вспоминают её.

Мне книжка не понравилась. Сплошная антисоветчина. И не удивительно при этом то, что Солженицын так восхищался "Котлованом". Удивляюсь, за какие такие заслуги внесли в школьную программу этого товарища Солженицына. Видно много сделал для развала СССР.

Здесь многие ценности России начала 20 века и раннего СССР выпячены сильно вперёд и вывернуты наизнанку. А в книге веет сплошной безысходность и без всякого светлого будущего.

Слушал книгу в аудиоформате. Чтец мне тоже не понравился. Семён Ярмолинец голосом очень похож на голос актёра Петра Мамонова. Если его кратко описать, то выйдет неприятное - беззубый старец. Хотя и читал он довольно выразительно, но мне не зашло. Может и книга из-за этого была оценена низко.

До прочтения повести, я знала, что её относят к жанру антиутопии. На мой взгляд, «Котлован» не антиутопия. Я её понимаю, скорее как гротескную сатиру на советский строй. Но в отличие от, например, Зощенко, у Платонова повествование приобретает зловещий оттенок. Хотя, тут стоит отметить, что сам Платонов был убеждённым социалистом. Можно только гадать, было ли написанное разочарованием в советском социализме или мрачным пророчеством автора.

Здесь и коллективизация, и раскулачивание, и строительство социализма ускоренными темпами. Герои говорят лозунгами, канцеляризмами: «ликвидировал как чувство свою любовь к одной средней даме», «отказываясь от конфискации её ласк», «скорбь у нас должна быть аннулирована» и т.д. Мне было несколько тяжеловато пробираться через такие словесные дебри. Иногда приходилось по нескольку раз перечитывать одно и то же. Язык написания кажется витиеватым, но именно в нём оригинальность повести и сатира на излишки бюрократизации советского строя, обесценивающие смысл его идеалов и стремлений.

Котлован — символ строительства нового будущего. На его месте измождённые рабочие хотят построить общий пролетарский дом. Герой-искатель истины Вощев, случайно присоединяется к строительству, а затем и девочка-сирота Настя, в которой все видят надежду на светлое будущее. Но светлому будущему не суждено сбыться, погибает ребёнок, а вместе с ним и вера в это самое будущее. Котлован становится ямой, а затем могилой.

Мандельштам

Ну вот как Платонову удалось вместить в такой маленький рассказ столько одиночеств? Мир разложен на какую-то тёмную радугу одиночеств, начиная с мальчика и случайной "прохожей", чьё лицо мелькнёт живым и тёплым бликом на тёмном и прозрачном окне ночи, словно на окне проходящего поезда, и заканчивая стариком и звёздами, мерцающими в ритме грустной песни кузнечиков.
Он уехал на поезде в вечер природы, и его жена осталась одна на темно и грустно смолкшем вокзале.
Он скоро уснёт, перестанет думать о ней, и она словно бы останется одна на всём белом свете.
Дома её ждёт её вдовый отец, работавший на поездах, но по старости, его отправили на пенсию, и теперь он ходит каждый день на пригорок возле железнодорожных путей, и с тоскою смотрит на одинокие поезда, проходящие мимоо друг друга.
Старик смотрит на свою жизнь, на любовь всей своей жизни, словно дух, на оставленное им одинокое тело. И каждый раз он приходит уставшим домой, делая вид, что устал на работе.
Ложится спать одетым... а вдруг, кто-то поднимется по лестнице с работы, и скажет, что он срочно понадобился? Не пропустить бы!
Что-то в душе кроткой девушки Фро, как и многих из нас, так же выходит в мир, садится на каком-нибудь высоком пригорке биения сердца, и грустно смотрит на проносящиеся в прекрасном и яростном мире, мгновения счастья, с которым нас разлучили при рождении, и мы как-то выпали из общего течения красоты в природе, и тоже симулируем усталость от мнимой любви и работы души, и тоже, так часто, наша душа ложится спать словно бы одетой, готовой к тому, что за ней вот-вот придут... Не пропустить бы!

Муж Фро мечтает осчастливить целый мир, обнять всё человечество, как нежное тело любимой. Как можно быть вполне счастливым, если человечество несчастно? В самом счастии есть нечто, что стыдится себя, своего обнажения пред миром и человеком, может, потому оно так мимолётно, стыдливо...
А чего хочет женщина? Душа? Да просто-напросто обнять всё человечество, весь мир, в теле и душе любимого!
На одинокой, широкой постели, Фро смотрит в белую ночь потолка, и грустно думает о том, что она просто женщина, и потому не может быть всем тем, чем можно было бы обнять любимого : дивными открытиями природы, красотой искусства, просторами природы, вон той сорвавшейся звездой... или это светлячок залетел в комнату?
Печальные строчки срываются шёпотом с губ

Лежишь, смотришь в ночь. Ночь смотрит в тебя. Закроешь глаза, и словно ближе к любимому, сгорают, тают пространства... он снова здесь : подушка пахнет его тёплым запахом каких-то лесных и нежных трав. Коснуться бы его запаха, впустить его в себя, чтобы он обнял тебя изнутри!
Фро переворачивается, окунается в прохладную рябь простыни, лицом в подушку мужа. Вздрагивают бледные плечи в ночи.
Уйти в ночь, утомить работой и делом себя, чтобы утомилось и сердце, чтобы оно жило и думало о нём чуть тише...
Почему от него нет писем? А вдруг письма теряют? Устроиться на почту работать, стать ближе к нему, к весточке от его души, хотя бы на час.
Вы когда-нибудь теряли, забывали себя в одиночестве и горе, как забывают себя в счастии и любви? Вот идёшь по оживлённой улице, а в душе, всё криком кричит, и кажется, что сейчас заплачет, закричит твоё тело, целиком закричит и заплачет : как и чем тогда заставить его замолчать? А люди обернутся, странно улыбнутся на тебя...
Вот так закричала и Фро среди людей и природы, рассыпав письма на дороге...
Фро лежит среди тёмного утра мира, а на верхнем этаже, одинокий мальчик играет что-то грустное на гармонии : гармония плывёт над миром...
Послать мужу телеграмму, от имени старого отца, что Фро заболела, умирает, чтобы он приехал скорей?
Боже! Да знаете ли вы, что душу, словно ребёнка, можно заспать в одиночестве отчаянья и разлуки с тем, кто весь мир для тебя?
В ночи любви и разлук, порой восходят таинственные луны, отражающие тихий свет того, кого мы любим. Это как коснуться в темноте голоса любимого человека.
Любить до конца, любить любовь, мир, любимого человека и то, что он любит. чем он любит... и тогда любовь двоих, как бы далека от них она не была, станет с ними одним целым, и двое будут едина плоть, а мир - их душой.

Эдвард Хоппер - вечерний ветер

Если бы меня попросили назвать самого великого советского писателя, то я бы, не задумавшись, сказала о Платонове. Ведь так, как он, не писал никто. Вообще никто. Наверное, ближайший аналог - Кафка. Но не по стилю, не по языку, не по сюжету, а по вызываемым эмоциям, по чувству абсурдности, которое накатывает и поглощает. Правда Платонов эту абсурдность доносит до нас не через сюжет, а исключительно средствами языка. Ведь, если разобраться, сюжет ничем невозможным не выделяется. Ранне-советская эпоха, но уже после смерти Ленина, рабочие роют котлован для большого дома, где будут жить новые люди новой эпохи. Один из рабочих находит маленькую девочку рядом с умирающей матерью. Мать он когда-то знал. Девочку забирает на стройку, где она становится, фигурально выражаясь, дочерью артели. Параллельно в деревне рядом проводятся работы партийцев, цель которых - раскулачивание и истребление кулачества как класса. Не обходится без перегибов.

Если изложить все это совершенно обычным и доступным языком, то ничего кафкианского в сюжете нет (если не считать всю советскую действительность кафкианской, но это - другая история). Только вот когда об этом пишет Платонов, он использует то, что умными людьми именуется латентными значениями слов. При чем в его случае это не просто понятые буквально фразеологизмы, но понятые буквально советизмы. И дальше можно ничего о нем не писать, а только цитировать:

• Прощай, - сказал ему Сафронов, - ты теперь как передовой ангел от рабочего состава, ввиду вознесения его в служебные учреждения…

• Мама, а отчего ты умираешь - оттого, что буржуйка или от смерти...