Чевенгур. Котлован. Рассказы

Вот наверное, один из не многих случаев, когда я не поняла о чём хотел сказать автор. Понятно, что читатель и не должен фанатично выискивать этот "авторский смысл", а может положить поверх или в глубину что-то своё, но я почему-то ничего не могу вложить в это произведение. Я даже не слишком поняла о чём оно в целом, видимо о такой всепоглощающей любви, которая за пределами моего понимания. Может я просто не встречала в своей жизни таких людей, которые ложась в постель с любимым человеком не знают, что с ним делать, потому, что любовь их переполняет, скорее всё наоборот люди обычно прекрасно знают, как надо действовать . А ещё потому, что мне сложно поверить в такого героя, как Никита, ибо я понимаю, что речь идёт не об импотенции, как о физическом недуге, а о психическом расстройстве, вроде как главный герой такой сверх-чувствительный. Но раз так давайте на минуточку вернёмся в начало произведения - Никита приходит с войны, гражданской войны! Где наверняка, как красноармеец он стрелял людей, не просто людей, а своих соотечественников. После этого очень сложно поверить в то, что он такая уж "ранимая душа". Либо на войне ему правда повредили психику, но об этом у Платонова не слова нет.
Кстати о словах. Произведение я сначала слушала в аудио варианте, но когда я поняла, что авторский смысл до меня не дошёл и испугалась: "А не пропустила ли я чего?", я решила прочесть глазами. В общем смысла не прибавилось, а вот слог при прочтении мне показался уж слишком надуманным, в аудио формате он звучал лучше, по крайней мере первая часть произведения, если не завораживала действием, то слог было интересно слушать.
В общем, что-то не сложилось у меня с этим рассказом. До сих пор размышляю над оценкой, потому, что оценка значит, что 1. мне понравился/не понравился прежде всего смысл/идея произведения, 2. то как её доносит автор и 3. то, на сколько сильно это заставляет читателя задуматься над смыслом. А тут смысл и слог прошагали куда-то мимо меня и заставили задуматься только над одним вопросом: "а о чём я вообще прочла?"

«Котлован» Андрея Платонова – одно из самых мрачных произведений, которое мне только доводилось читать за всю прошедшую жизнь. Душевные терзания Родиона Раскольникова и Петербург Достоевского кажутся радужной сказкой в сравнении с гротескным ранним Советским Союзом Платонова. Сквозь каждую страницу текста буквально кричит щемящая безысходность и взращённое на этой почве тотальное равнодушие. Смерть же представлена в «Котловане» так буднично, что даже обычный приём пищи вызывает у героев повести в разы больше эмоций.

Сюжет в классическом его понимании здесь отсутствует: «Котлован», скорее, предстаёт перед читателем как некое бытописание, одним из главных действующих лиц которого становится Вощев – бывший работник завода, уволенный оттуда за то, что стал слишком часто задумываться в процессе производства. А задумываться Вощев стал на тему того, для чего он вообще существует, ощущая при этом себя бесконечно пустым. Путешествуя по округе, он ищет эту цель внутри других людей, но встречает в них такую же пустоту, как и в самом себе.

Всё произведение можно разделить на две логические части – о происходящем на котловане и о жизни в деревне/колхозе. Обе темы отражают два важнейших аспекта жизни Советского Союза времён первой пятилетки.

Первая часть показывает жизнь городов того времени и рабочего класса, трудившегося на гигантских бессмысленных проектах и в условиях повальной индустриализации, которая, вместо того, чтобы развивать имеющееся, предпочитала сперва всё уничтожать и строить заново. Фраза «мы наш, мы новый мир построим», предварительно, разумеется, разрушив прежний, как нельзя кстати подходит для того, чтобы описать происходящее в безымянном платоновском городе. Рабочие, к которым присоединился Вощев, живут в бараке, спят на голом полу и день за днём роют котлован для огромного дома, который вместит в себя весь пролетариат сего города, тогда как прежние односемейные дома будут уничтожены навек.

Вторая часть произведения рассказывает о жестокости коллективизации и раскулачивания в такой же безымянной деревне; о том, как убивали тех, кто умел содержать хозяйство и имел хоть что-то, как забирали имущество даже у бедных и кидали всё в общий «котёл». В общем, если отбросить метафоры и гротеск Андрея Платонова, то обо всём том, о чём нам традиционно рассказывает история русского села первой половины прошлого века.

Главным же изобразительным средством «Котлована» является язык, которым он написан – местами намеренно искажённый, стилизованный под номенклатурную речь того времени. Мёртвый и бесчувственный, он, тем не менее, как раз и придаёт ту мрачнейшую окраску всему произведению, отличая его от большинства других рассказов об этом тяжёлом времени.

Кроме того, нельзя не упомянуть то, что Андрей Платонов писал это произведение, находясь в СССР, тогда как большинство критиков большевистской империи бежало за границу и писало оттуда; Платонов же прожил всю жизнь в России и Советском Союзе и имел возможность видеть всё происходящее своими собственными глазами. Быть может, именно поэтому «Котлован» получился столь тяжёлым в эмоциональном плане, даже по сравнению со своими идейными собратьями?

Резюмируя: очень сильное произведение, которое, однако, понравится далеко не каждому, да и оставит после себя крайне депрессивный осадок. Я лично после прочтения «Котлована» почувствовал острую потребность в том, чтобы следующая книга в моих руках была лёгкой и непринуждённой. Но если вы хотите познать всю боль и безжалостность тоталитарного режима через литературное произведение – дерзайте! В «Котловане» всё вышеперечисленное присутствует сполна.

Есть книги как черные дыры, гравитационное притяжение которых настолько колоссально, что может высасывать материю и энергию близ расположенных звезд, скоплений и пылевых облаков. Чевенгур этим эффектом обладает в полной мере, ничто из мной прочитанного не забирало мою силу и энергию так властно и безвозвратно как это произведение Андрея Платонова.
В романе создается совершенно другое пространство языковой реальности, имманентной по своей самостийной сущности, язык былинный, настолько неправильный и противоречивый, что невероятные сочетания слов и выражений задает новое значение таких лингвистических терминов как оксюморон и инверсия. И чего уж там, вводит философское понятие литературы постмодернизма - симулякр, то есть отражение того, чего в реальном мире нет и быть не может, то явление системы мировоззрений и маркеров, присущих только этому периоду исторического времени и действительности. Тот самый Эзопов язык аллегорий советского настоящего, избыточный язык лозунгов и сентенций, определяющий сознание или скорее бессознание своего "носителя". Тот, который благодаря всем этим ухищрениям помогает уходить в другое под и над пространство смыслов, искусно избегая ловушки цензуры, что, прямо скажем, в то время было вопросом насущным, вопросом жизни и смерти.
Вместе с тем, язык этот, обладая поистине завораживающей силой и живостью, и даже автономией своей абстрактной жизни, очень сложно удержать в узде не преобладания формы над смыслом, и тем не менее, сюжет вырисовывает высокую по идейности и философской наполненности метафору прямо скажем глобального масштаба, универсальную и вневременную.
Есть в романе одна сцена, когда в городе вдруг построенного коммунизма - Чевенгуре, начинают перетаскивать дома и пересаживать с места на место сады, так их и таскают туда сюда, и то и другое чахнет и тоскует, не в состоянии закрепится корнями за новую для себя почву и действительность. Чем не берущая за душу иллюстрация того агонистического чувства людей, насильно вырванных с корнями из почвы веками пребывающих в традиционном и патриархальном жизненном укладе вдруг и неожиданно попавших в другую страшную бытийность, вынужденных в ней выживать, и, по причине внутренней невстроенности и несовместимости с ней, начавшие погружаться в безумие и насилие, а подчас и в состояние анабиоза равнодушия, потеряв чувствительность к трагедии происходящего.
Здесь собственно мы подходим к понятию "коллективного бессознательного" Карла Юнга, когда в моменты страшных годин и потрясений у одного или нескольких народов начинают включаются его древние защитные механизмы или архетипы, чуть не на подкорку прописанные алгоритмы бессознательного рассудочного поведения, возрождаться модели и мифологемы, казалось бы навсегда ушедшие в небытие . Юнг описывал все это применительно ко времени Второй Мировой Войны - "Люди, ставшие жертвой воздействия архетипа, способны на любое безумие. Если бы 30 лет назад кто нибудь мог предсказать, что наше психологическое развитие направлено к возрождению средневекового преследования евреев,.. что архаическая свастика вместо христианского креста будет увлекать вперед миллионы воинов....Что же происходит сегодня? Как это не удивительно, весь этот абсурд происходит сейчас. Человек прошлого, живший в мире коллективных архаических представлений, возродился вновь в самой видимой и болезненной реальности, причем произошло это вовсе не среди кучки неуравновешенных индивидов, а среди миллионов людей". То, о чем пишет Юнг, узрел и описал в своем романе Андрей Платонов.
Ведь далеко не просто так мы видим Копенкина на своем коне - Пролетарской силе и с образом девы Розы Люксембург, чем не сказочная метаморфоза дон Кихота и Дульсинею Тобосскую (а ведь в своем романе Сервантес нет нет, да и описывал схожие процессы духовной обструкции своего народа), правда, пропущенная через призму коммунистического миростроя. Кто знает, может быть и намек на куда близкий нам образ сказочного богатыря Ильи Муромца на своем богатырском коне, совершающего свои былинные подвиги.
Куда более явственно и четко выстраивается христианская доминанта, так и не ставшая еще отжившим анахронизмом, но диктующая матрицу поведения, потому что в те времена вне своей христианской парадигмы русский человек существовать не мог.
Что делают в Чевенгуре? - строят Царство Божие , точнее его проецируют, им наполняют общую схематику никому непонятного чуда-юда под названием коммунизм. Но какое же страшное это Царство! Библейское светопреставление и претворяющие его "высокие идеалы" в жизнь убийства, коллективизация, раскулачивание, продразверстка. Идеолог и главный пролетарий Чевенгура - Чапурый, выступает как Мессия, дублируя притчу Иисуса Христа о Царстве Бога одну за другой, например, когда просит пойти пригласить бедных , позвать невест и т.д.
На фоне этого свершившегося апокалипсиса Божьего Царства, сиречь коммунизма, атмосфера становится все более безысходной, усталостной, отболевшей. Почти через предложение - тоска, томление, страдание и это постоянное подспудно навязчивое желание слиться с кем то в объятии или попросту подползти и прижаться к какой то общности, проникнуться к чему либо, пускай даже таракану, потому что больше нет ничего, даже хоть какой то мало мальски вещи, что могла бы сдержать эту потребность почувствовать кого-то рядом и забыться, сродни инстинкту ребенка найти защиту от обрушивающегося на него непонятного и страшного мира в объятиях матери. Духовная осиротелость, нагая исхудавшая беззащитность и потерянность - всеобщая и безграничная трагедия русского народа. Наверное приговором на этот чудовищный процесс народной вивисекции может послужить пронзительная по накалу смерть ребенка на руках матери. Все - это был конец истории....под юмористические и смешные до колик афоризмы платоновского языка.

Где раньше стол был яств,
Теперь там гроб стоит!

Козлов.

Полный гротеск социализма, антиутопия единого дома для всех жителей земли, сюрреализм в медведе-молотобойце и страшная правдивая реальность в ополовиненном Жачине и ужасающей девочке нового строя. Это поиск истины и смысла в общественном труде ради пользы советского мироустройства, где пролетарии-философы созидают новый Вавилон, чтобы окончательно сжечь Вавилон старый - разрозненный и отсталый. Платонов - это новый язык присталинского самиздата. Виват!

Серо, мрачно, тоскливо, безнадежно. По стилю повествования, по сухости и безэмоциональности чем-то напомнило замятинских «Мы». Но не сложилось с этой книгой.

Если рассматривать ее как антиутопию, то в антиутопиях я ценю эмоции, которые история вызывает. Гнев, злость, возмущение из-за несправедливости и подлости, по отношению к большинству, ко всему происходящему, сопереживание к героям… Здесь не было ничего этого, только сочувствие к раскулаченным крестьянам, а в остальном впечатление ровное.

Если же посмотреть на эту историю как попытку обличить советскую действительность, то всё так же довольно неоднозначно. Наверное, с точки зрения писателя как индивидуалиста, необходимость ставить общественное благо и общественные цели выше своих собственных, выглядит дико. Но с точки зрения большинства, той самой «серой массы», которая незримо и негласно присутствует и в «Котловане», власть Большого Брата может быть приятна и даже необходима. Ведь ничего не нужно решать, всё уже решено и распределено, а многие люди не умеют и не хотят брать на себя ответственность. А смысл… что смысл? Смысл - для Вощева, для самого Платонова, но для огромного числа людей достаточно того смысла, который им задан извне.

Если бы мне предложили почитать "Котлован" в обычной жизни, то я бы точно отказалась, наслушавшись отрицательных отзывов. Но мне посчастливилось познакомиться с этой повестью в рамках школьной программы, от которой сложно было отвертеться.
Несмотря на то, что в повести встречаются совершенно немыслимые высказывания ("чего ты тут ходишь и существуешь?"), читается она легко и смысл, заложенный в повествовании практически лежит на поверхности, копать глубоко не приходится. В повести группе строителей дано задание построить так называемый «общепролетарский дом», цель которого — стать первым кирпичиком в утопическом городе будущего. Однако строительство заканчивается на котловане будущего фундамента дома, дальше дело не идёт, и к строителям приходит понимание тщетности создания чего-либо нового на обломках уничтоженного старого, а возможно, и осознание того, что цель не всегда оправдывает средства. Вторая линия сюжета - это бездомная девочка Настя, которая олицетворяет будущее, для которого и должен строится этот дом. Строители проникаются к девочке теплыми чувствами, заботят о ней, она вносит в их серый мир хоть какую-то радость. Но приходит беда - девочка умирает, и ее остывшее тело находит свой приют в этом самом котловане, который и должен был дать ей светлое будущее.
Жестокая реальность происходящего описана очень ярко и выразительно. После прочтения повести остается неприятный осадок в душе, и становится ясно, почему творение Платоново запретили к публикации - оно очень откровенное.

Я прочитал данный роман по рекомендации. Рекомендация не основывалась на качестве произведения. Просто мне предложили ознакомиться с "аргументами" лагеря, скажем так, настроенного по отношению к России и СССР определённым образом.

Нам представляют метафизическое существование нескольких персонажей: интеллигент, рабочий, сирота … Именно существование, а не жизнь. Персонажи словно космические птенчики не знают зачем живут, не знают что делать, вечно в ожидании пожалейки непойми от кого.

Тотальное "бесхребетие" и нытьё. И, как всегда в подобных произведениях, всё происходит в тотальном вакууме. Никакой экспозиции мира, в котором существуют герои. Никаких причинно-следственных связей. Никакой аргументации. Просто "Советы = зло!" Всё! Конечно, прицел тут на то, что "кто знает, тот поймёт". Опять сплошные "тюремные перестукивания", "незримые флюиды", которыми обменивается между собой "светлоликая интеллигенция" и прочие подобные им чёрствые эгоисты ...

Вообще, когда такое читаешь в зрелом возрасте, будучи знакомым с историей России XX века гораздо лучше, чем после общеуниверситетского курса истории Отечества, подобные произведения выглядят ребяческим словоблудием, чем-то вроде банки заряженной через телевизор воды ...

Читать такое определённо надо. Рекомендую к ознакомлению всем! С "аргументами лагеря, настроенного по отношению к России и СССР определённым образом" я ознакомился. Передаю эту эстафету вам. Прочитайте, и сделайте выводы …