Избранное. Фиеста. Прощай, оружие! Праздник, который всегда с тобой. Старик и море

Для кого-то “Праздник…” - это возможность мысленно лицезреть Париж конца 20-х годов, прогуляться по его улочкам, посидеть в уютных кафешках, в которых можно встретить Френсиса Скота Фицджеральда, Эзру Паунда, Гертруду Стайн, окунуться в незабываемую атмосферу настоящего города романтики и любви. Но для меня город остался на втором плане. Он оказался лишь красивой и живописной декорацией, на фоне которой бушует жизнь великих людей. Хемингуэй не писал о Париже, он писал о самых радостных днях его жизни, проведенных в городе-мечте. Место могло быть любым, но счастье было одно, и оно было там – в крохотной каморке над лесопилкой в самом бедном районе французской столицы. Повесть пропитана горькой и радостной ностальгией, картинками прошлого, навсегда зашитыми в рамы неизменности, и вывешенными в галерее памяти. Это попытка оправдаться прежней радостью за нынешнее бессилие перед действительностью, это попытка сказать близким людям о своей любви, о сожалении, что что-то было сделано не так или не сделано вовсе. Это попытка показать всем людей известных, любимых друзей с той стороны, с какой их никто не видел, или не помнит. Это послание своей первой любви – первой жене Хэдли, в котором Хемингуэй старается оценить их разрыв и по-своему извиниться. Это обрывки светлой памяти, переработанные и экстрактированные в свод коротких рассказов, которые писатель так и не успел закончить.

Для себя я открыл три момента, которые стали для меня настоящей ценностью. Перечисляю не в порядке иерархии:

1. Я увидел не только Париж - это было бы слишком банально, но я увидел город жизни, город поэтов, город творчества и город надежды, пусть и оправдавшейся не для всех. Лично мне было интересно встречать в парижских кафешках известных людей и оценивать их глазами Хемингуэя. Говорить с ними о гомосексуалистах, спорить о Достоевском, смеяться над их инфантильной простотой и ненавидеть их трезвую расчетливость. Это куда интереснее, чем просто гулять по городу, пусть и великому городу. (С первых строк вспомнился фильм Вуди Аллена “Полночь в Париже”. Для тех кому понравилась книга, фильм будет очень интересен. Здесь все те же шумные кафе, и в них старые добрые Хемингуэй, Фицджеральд, Зельда и прочие).

2. Это конечно мемуары. Было интересно посмотреть на молодого Хемингуэя. Послушать его мысли, узнать его вкусы. И пусть, рассказы писались уже после тяжелой болезни и еще более тяжелого лечения, и с памятью Хемингуэя было уже плоховато, об этом он и сам говорит:

и многое он изменил нарочно (в этом он тоже признается), но я верю, что самые счастливые моменты жизни сидят так глубоко в подкорке, что их не стереть даже самым мощным электрошокером и в своих воспоминаниях писатель не ушел далеко от истины.

3. Счастье. Я читал и удивлялся, и боялся и не понимал. Неужели, этот счастливый человек, довольствующийся тем, что есть в его жизни, умеющий так любить и выворачивать душу, неужели, он мог так закончить свою жизнь. И тут же меня прошибало по́́том - неужели и я, такой счастливый сегодня, так радующийся каждому глотку жизни, завтра я возьму ружьё и... Нет, этого не может быть, или... а думал ли Хемингуэй о чем-нибудь подобном? И понятно, что к финальному аккорду жизни писателя в его судьбе случилось множество переворотов, и все же… Какова судьба, ведущая нас от вечного праздника к… Впрочем, книга совсем не о том, и это всего лишь мысли унылого параноидального скептика, пекущегося о завтрашнем дне. А мы-то знаем, что сегодня нужно думать только о сегодня и испить весь праздник бытия до последней капли, ведь думать о завтра бессмысленно, завтра может просто не быть.

Ну а книга, конечно о празднике, о празднике души, который следует за тобой, куда бы ты ни поехал, ведь ты по-настоящему счастлив. Да и потом, стоит лишь захотеть, и слегка копнуть загрубевшую плоть памяти, он снова заиграет, запоет и засветится всеми цветами безумного карнавала – этот праздник, который всегда с тобой…

Можете вспомнить, при каких самых необычных обстоятельствах вы читали книгу?
В студенческие годы, я умудрился даже читать Чехова.. во время секса.
Было ещё необычное вечернее чтение на крыше дома: свесил ноги и печаль, в синеву..
Рядом сидел голубь, видимо болеющий, так что со стороны казалось, что я… лунатик, читающий стихи Пушкина — голубю, словно и голубь — лунатик, и мы оба назначили друг другу свидание на крыше.
Кстати, почему лунатики не читают книг во сне?
Лунатик может убить, водить машину, слушать музыку, может даже ловить рыбу (пусть и в ванной или прямо в постели, возле улыбающейся жены), но читать он не может.
Может потому, что чтение.. уже, лунатизм?

Хемингуэй любил читать Тургенева в Африке.
Уединится где-то под сенью пальмы в теньке и читает с грустной улыбкой, полудремлет, и сквозь шёпот ресниц ему мерещатся очаровательные русские девушки, смуглые, как ангелы, укрощающие львов.
Мерещится ему, как сирень распустилась возле озера Чад недалеко от баобаба, и русская ласточка, прилетевшая на зимовку из тургеневских мест, радостно носится над озером с крокодилами, и крыло её в синеве, так похоже на карий, влажный плавник макрели..

Когда Тургенев умирал в своей сумрачной спальне, на подоконнике, возле окна, подрагивал огонёк свечи, словно освещённый на заре, поплавок: ему мерещилось, что спальня населена шелестом крыльев птиц, словно ангелами, и он со слезами на глазах просил у них прощения за всю ту боль и смерть, которые причинил им на охоте.
Мне подумалось.. что подобные мысли, но только о рыбах, могли быть и у Хемингуэя.
Словно чудесные, огромные бабочки с далёкой планеты, в подвижных и робких сумерках спальни, проплывали прекрасные рыбы, ласково задевая грудь и плечо улыбающегося сквозь сон, Хемингуэя.

Чтение «Старика и моря» стало для меня одним из самых необычных опытов, в смысле, места прочтения.
Я очень люблю животных, не ем их, но.. люблю и рыбалку, с детства, пусть и не часто рыбачу: мне нравится этот чеховский дзен соприкосновения с природой, вставанием на заре. Я даже могу удочку забыть, и поймать огромное впечатление).
Я нашёл чудесный выход, как не причинять рыбкам боль.
Просто вместо крючка, я прицепляю к леске округлую, как слеза, железочку, на которую насаживаю хлебушек.
Рыба клюёт, кушает.. по сути, на этом рыбалка заканчивается.
Иногда я клюю, носом, с блаженной улыбкой.
Но бывает, что рыбка клюёт хорошо, как у Хемингуэя, и я подсекаю.
Рыба показывается на миг на фоне синевы. Я смотрю на неё с улыбкой астронавта, она, с ласковым изумлением смотрит на меня.
Всё, контакт состоялся, почти внеземной.
Счастливая рыбка падает в отражённое небо реки. Я, душой, спиной, падаю в травку, пьяный от счастья, улыбаясь ласточкам в небе и мыслям о смуглом ангеле..

Герой Хемингуэя, в лодке, затерянной в море, стыдился судорог бессилия даже больше, чет описаться на людях.
Я стыдился чуточку другого на своей рыбалке.
Порой подойдёт ко мне рыбак, и спросит, затягиваясь сигареткой и странно прищуриваясь: как клёв? Много поймал?
А сам смотрит, где у меня мешочек с рыбой..
Когда ловлю с собакой своей, то она словно стыдится меня и отводит мордочку и словно говорит незнакомцу: простите его.. он странный, но милый. У него сердце разбито. Впрочем, как и у меня..
Вы думаете, он рыб ловит? Присмотритесь: отражения ласточек подсекает, вон то серебристое облако в форме акулы..

Наверное, со стороны в этот миг я похож на идиота..
Вот на такой призрачной рыбалке я и читал на днях Старика и море.
Странные ощущения: старик мучается в лодке, держит леску в руке, раздирая себе ладонь.. а я сижу возле спокойной речки и ловлю синеву, отражения облаков.
Поплавочек так нежно и ало подрагивает, как огонёк свечи. Пот от жары стекает мне на глаза, как и у старика.. от боли.
Вот, капелька света упала на раскрытую страницу Хемингуэя на моих коленях.
Но это только кажимость. На самом деле, я тоже борюсь со своей огромной рыбой.
Я её не вижу, вы её не видите.. но ведь и старик тоже, не сразу увидел свою рыбу в сумерках глубины.

Капелька пота на страничке повести Хемингуэя, никогда ты не была столь прекрасной! Словно у берегов Кубы, рыба махнула плавником, и капелька солёного океана (я попробовал на вкус), попала на мою книгу в глубинке России. Не чудеса ли?
Пробуя язычком, на вкус, капельку своего пота на страничке (господи… надеюсь меня никто не снимал в этот миг из кустов!), моя улыбка подумала.. о Набокове.
Он не любил Хемингуэя, но в одном интервью заметил, что в Старике и море понравилась лишь одна строчка, как на тёмно-сиреневой коже огромного марлина, ласковой, почти ручной радугой отблеснули капельки моря.

С азартом рыбака, я искал эту строчку у Хемингуэя.
И… не нашёл. Почти: хитрецу Набокову понравилось у Хемингуэя то.. чего и нет у Хемингуэя. Почти, нет.
Есть солнечные капельки на тёмной коже Марлина.
Просто Набоков, словно бы настроил оптику и включил освещение возле лодки старика на заре и капельки на коже рыбы словно бы зацвели, совсем как роса.. где-нибудь в русской глубинке на утренней заре.
Вот так, вместе со стариком, в его лодке, рыбу ловил и Набоков, пусть и незримо.
И кто из них получил большее счастье?
К чему это я.. о чём эта книга? О любви..

Знаете, в последнее время я похож на того самого пациента:
Доктор показывает ему психоделические картинки, и спрашивает: что изображено?

• Кровь, убийство, разврат..

До разврата с Хемингуэем у меня пока не дошло (почти: я мысленно представлял, как он с небес смотрит на мою «рыбалку», и нервно ходит среди ангелов, огромных, как стая Марлинов на заре, и размахивая руками и крыльями, кричит мне: ну кто так ловит рыбу? Это же извращение!!), но я искренне уверен, что повесть Хемингуэя, прежде всего о любви.
Так бывает с идеальными притчами, которые пишутся не ради сухой морали, а из самых глубин жизни, а в основе жизни — любовь: таинственная обитательница сумеречных глубин сердца и жизни.
Вы никогда не задумывались над тем, что рыбак на вечерней заре, столь же блаженно и чутко смотрит на поплавок, как и астроном, слушающий сигнал с далёкой звезды?
Приглядитесь на обитателей глубин: они могли бы существовать на других планетах.
Просто мы к ним привыкли..
Вот и любовь: она словно не из нашего мира: стоит её поймать, вытащить на «лодку» нашей постели, и, блаженно затрепетав, она тихо начнёт умирать, расширяя перепуганное сердце, словно хватающий обжигающий воздух — рот.

Вам никогда не приходило на сердце (не на ум, а именно на сердце), что, борясь в житейском море с вроде бы смешными проблемами, особенно в любви, мы вдруг словно бы ощущаем, что соприкоснулись с чем-то огромным, демоническим, древним, что проплыло мимо нас и ранило нас как бы случайно, но почти смертельно, и вот мы с ним боремся, бог знает почему, хотя не знаем что это.
С чем мы боремся в любви? С кем боролся старик три дня и три ночи в море?
Разумеется, это не рыба.
И разумеется, Хемингуэй не просто так назвал своего старика — Сантьяго: испанизированное имя ветхозаветного Иакова, того самого, кто в ночи боролся у реки с ангелом-богом, и кто видел во сне чудесную лестницу, по которой с небес на землю, сходили и нисходили — ангелы.

По сути, повесть Хемингуэя, это та самая мистическая лестница жизни, по которой восходит наша душа, вот только ангелы у Хемингуэя — пришвинские, т..е. анимированные: это милые животные, обитатели синих глубин.
Когда я ловил на днях рыбу и читал Хемингуэя, на сердце мне пришла удивительная мысль: сердце «клюнуло» и блаженно ушло на глубину: рыбка даже приревновала, флиртуя с поплавком..
Мне представилось, что настоящие произведения искусства, вне зависимости от века написания, изображают единую божественную красоту: т.е. в произведениях Петрарки и Достоевского, Рафаэля и Хемингуэя, словно бы проступает единый лик смуглого ангела: там — крылышко, там — чудесные глаза, цвета крыла ласточки, а вон там — зацветшая синева над крылом.

Меня всегда очаровывает нравственная честность художника.
Только подлинный художник может отважиться, как герой Хемингуэя, сразиться в ночном море искусства, с неведомым, что сильнее и древнее его, при этом уважая это таинственное существо, любя его даже.
Я к тому, что атеист Хемингуэй, фактически, написал идеальное житие неведомого святого, который и не знает, что он святой, который думает, что не верит в бога, но искренне любит жизнь, просто любит..  может в этом и тайна бога?
Хемингуэй наполнил повесть нежнейшими отсылками на Евангелие и Ветхий завет: религиозный художник, мог увлечься и сделать это фальцетно, приторно-нарочито, но Хемингуэй.. просто взял красоту там, где она была, не брезгуя ничем, и красота его произведения, как бы стоя на коленях посреди моря, напрямую общалась с богом: красота шла по волнам моря.. за любовью.

Вообще, повесть Хемингуэя очаровательна именно ласковыми миражами, как нравственными, так и миражами искусства, любви.
Уже в самом начале повести мы встречаем вечный мираж мировой литературы, но ставший ласковым и тихим, словно море на заре: мальчик и старик идут по берегу. Мальчик, как робкая тень старика, идёт чуть сзади него..
Читатель не сразу догадывается, (только после второго бокала вина: Хемингуэй чудесно читается с вином, даже лучше чем Тургенев), что это новое переосмысление Санчо Пансы и Дон Кихота.

И снова вспыхивают ласковые миражи в задремавших пейзажах повести: по берегу моря идёт мальчик, неся снасти, а впереди идёт старик, неся на плече сложенную мачту.. как когда-то, Христос нёс крест.
Но времена меняются. Крест у каждого свой: у кого-то это любовь, дружба, творчество, здоровье, вера в адекватность мира.
Но у Сантьяго в данный момент, это мачта, со сложенным парусом, так что кажется, уставший смуглый ангел несёт на плече крыло в серых заплатках..

Разумеется, снасти в руках мальчика — символ гвоздей, которыми был распят Христос. Это некое сораспятие.
Лодка, на голубой голгофе бушующего моря — символизирует крест, а изувеченные леской ладони Сантьяго — кровоточащие стигматы жизни.
Разве перекладина креста не похожа на вёсла в лодке, плывущей в синеве воздуха?
Платоновская иконография..
После вручения Нобелевской премии Хемингуэю за «Старика и море», его спросили: кого вы считаете своим учителем? Кто на вас повлиял больше всего?
Всю свою жизнь, Хемингуэй зачитывался произведениями Толстого, Тургенева, Чехова, учился у них..
Но в конце жизни, тема смерти стала для него центральной, и чего-то главного о смерти не было ни у этих русских писателях, ни у зарубежных.
Когда Хемингуэя спросили, кто на него повлиял больше всего, он ответил: русский писатель Андрей Платонов.

И правда, у кого учиться, если не у него, певца смерти, с размахом крыльев поэзии Эдгара По и его же тайной о жизни, которую он унёс в могилу?
Хемингуэй прочитал всего один рассказ Платонова, «Третий сын», и в конце жизни назвал его учителем.
Удивительно. Это рассказ 36-го года, время «смиренной, пушкинской прозы» Платонова.
Ах, в своё время, на лл я написал чудесную рецензию-историю на этот рассказ Платонова, много сил и души вложил в неё.. но рецензия исчезла, сорвалась, как рыба в море.
Это моя маленькая литературная боль.
Кто не слышал об этом рассказе Платонова — просто прочтите. Это того стоит.
Так что, у повести Хемингуэя — русские корни.

Потрясающий мираж в повести: измождённому старику, несомому на лодке (словно осенний листок оторвался от ветки и ветром уносится в даль, к звёздам), за огромной рыбой, кажется, что они плывут в ущельях облаков.
Внимательный читатель, с бокальчиком чудесного вина (третьим), радостно понимает, что мы видим тут рафаэлевский образ вознесения души на небеса, причём в роли не то ангела, не то демона, выступает огромная и таинственная рыба (господи.. и куда смотрят иллюстраторы? Ведь даже близко нет ни одной иллюстрации в этом смысле! На повесть Хемингуэя принято смотреть просто как на притчу и бытовой реализм. Варварство..
Впрочем, попытка дать иную иллюстрацию мелькает в «экранизации» Александра Петрова, работающего в сложной технике живописи по стеклу: его чудесный оскароносный мультфильм — Старик и море. Но я бы обратил внимание и на другие его гениальные  — маленькие — экранизации на Платонова, Шмелёва, Пушкина, Достоевского).

До слёз трогает (особенно после 4-го бокала вина), когда несчастный Сантьяго и мальчик, делают дома вид, что у них есть сети, и за ними нужно сходить, что есть еда, и старик покушает вечером..
Но ничего этого нет. И жены у Сантьяго уже нет: она умерла, и лишь белые стены в их спальне, словно нежная память о ней, испещрены сердцами Господа и силуэтами Богоматери: сердцебиение стен.. тишины.
Если честно.. я не уверен в существовании мальчика.
Он — призрак. Душа.
Вот только это душа самого Сантьяго: перед богоматерью мы все — дети.
И не случайно Хемингуэй наполняет пространство повести тонкими символами, отсылающими нас.. к посмертным блужданиям души.

84 дня старик ходил в море (пушкинский старик в Рыбаке и рыбке, сошёл бы с ума от этой цифры), безрезультатно.
Это отсылка к 84-у псалму, начинающегося как раз с имени Иакова: молитва погибающего.
40 дней со стариком был мальчик в море. 40 дней душа после смерти остаётся на земле, проходя мытарства, встречаясь со своими грехами, надеждами.
На 40-й глубине находилась леска, когда клюнула рыба.
(интересно, где-то в литературоведческих статьях есть эти моменты? Держу пари, что есть. Меня пугают статьи на любимые произведения не меньше, чем экранизации. Люблю изобретать «велосипеды». Открывать в произведениях их тайные смыслы. Правда, грустно иногда, что люди смотрят на меня как на дурачка, едущего на велосипеде по травке (или по встречке), только потому.. что у меня нет шапочки литературоведа. Или что там они носят).
Господи.. вино — добрый друг Хемингуэя, чтобы я без тебя делал?
Нужно раздавать литературоведам по бутылке вина, и учителям, может тогда классика открылась бы с новой, ласковой стороны.

Когда измученный борьбой с рыбой в ночном море, старик призывает вслух, мальчика, в полубреду, который остался на берегу, и без которого ему тяжело.. на самом деле, старик обращается к мальчику, как к ангелу.
Старик (атеист), позже читает молитву богу, и по тональности, обращение к мальчику и к богу — равноценны, одинаково ранимы (это наблюдение я сделал без вина, как эмпат. Тонкое наблюдение, к слову. Ну вот.. на радостях снова выпил вина).
А что есть любовь, как не молитва?
Все мы, так или иначе молимся: и травка в поле и рыба в глубинах морских, и даже наши сны.. в тайне от нас.
И совсем как в сказке.. на тоску старика о  мальчике (о душе своей нежной!), к старику приходят на помощь, то ласточки, то рыбки, то иные милые звери, со своими любовными трагедиями даже, и не важно, что некоторые из зверей являются лишь в воспоминании: оно тоже.. таинственное, как море.
Приходит ли к старику его умершая жена? О да.. и читатель сам должен догадаться, в каком образе (с вином конечно это сделать легче, но и без вина интересно).

Я бы даже рассматривал повесть, как некий Гефсиман тоски по любимой.
И не случаен мимолётный образ в повести о том, что сердце черепахи бьётся ещё долго после её смерти.
Иногда, наша душа умирает раньше тела, особенно в муке любви.
Ты вроде ходишь куда-то, говоришь с друзьями о чём-то.. но на самом деле ты уже умер.
И в этом смысле, повесть Хемингуэя я бы поставил рядом с изумительной повестью Толстого — Смерть Ивана Ильича.
Хемингуэй обожал Толстого, и быть может в конце жизни вот так с ним пообщался?
Смешно сказать.. мне в рай вовсе не хочется попадать (что мне рай без смуглого ангела?), но безумно интересно было бы в раю посмотреть, как крылатый Толстой читает Старика и море, и.. ласково улыбается крыльями, откидываясь в голубые цветы.

У повести есть ещё одна тайна.
Только.. не смейтесь, как обычно.
Повесть изумительно напоминает по тональности, гениальный мультик  — Ёжик в тумане (вино тут почти ни при чём).
Судите сами: стоит только в мультике заменить медвежонка — на море, ёжика — на старика, а лошадку, на рыбу (хотя в мультике есть и рыба!!), и голосом старика Сантьяго произнести:

Море говорило, говорило, а ёжи.. то есть, Сантьяго думал: всё таки хорошо, что мы снова вместе.
И ещё Сантьяго думал о лошадке.. то есть о рыбе: как она там, в тумане?

Хотя.. если бы Сантьяго говорил голосом Ёжика, это было бы ещё чудесней:

И что же это с моей головой — сказал ёжик, прижавшись лицом к обшивке носа лодки, — я старый ёжик, и я очень устал. Но я всё таки убил эту рыбу!

Ай да ёжик.. слёзы радости за такого отважного ёжика.
Этот бокал вина, за тебя, милый ёжик! За тебя, Сантьяго!

Шутки шутками, но в повести и правда очарователен сказочный мотив, правда.. преломлённый сквозь образ святого Франциска.
Удивительный святой, можно сказать — любимый святой Серебряного века русской поэзии.
Он любил идя по полю к другу (совсем как ёжик!), нежно обращаться к природе милой: здравствуй, сестра моя речка! Здравствуй, брат мой волк! Сестрёнка моя, травка, привет тебе! Давно не видел тебя! (наклоняется и гладит её..).
Сантьяго, словно древнегреческий Пан-Франциск, точно так же обращается к своим милым зверям в море, и даже — тончайший момент: к своей израненной руке: как там у Тютчева? Так души смотрят с высоты, на брошенное ими тело..
Душа Сантьяго после смерти, словно бы пантеистически сливается с родственной и вечной красотой.. нежно растворяясь в ней, сливается с той Красотой, которой стала его возлюбленная.

По ночам Сантьяго снится его счастливая молодость, берег Африки и львы, приходящие на берег реки попить: они кажутся издалека, котятами..
Все мы знаем, грустно улыбаясь, что сказал бы по этому поводу — Фрейд.
К чёрту Фрейда, в Африку Фрейда!
На самом деле, тут есть своя тайна и своеобразная «рыбалка".
Дело в том, что старику ни разу не снилась его умершая возлюбленная, но в том то и вся прелесть художественного символа: у ветхозаветного Иакова (как помним, Сантьяго — испанизированное имя Иакова), жена Рахиль была именно рыжей.
Более того, Иаков встретился с Рахиль у колодца, а в повести, лодка проходила как раз над тёмными, таинственными глубинами, называемыми — «колодцами».
Т.е. образ львов, молодости, жаркой Африки — это почти силуэт ангела, нежного эротизма тоски о любимой.

Да, это великая повесть о любви.
Последняя битва израненного жизнью, романтика Дон Кихота.
Замечали, как в любовной тоске, мгновения словно бы шелестят голубой травой мгновений, на полу и постели, и за один день, проходят месяцы, и мы без любимого человека старимся душой.. на года, века, и мир для нас — морская пустыня, в которой мы ведём борьбу с таинственными обитателями глубин, и мы сами не знаем, с кем мы боремся: с судьбой? Богом? Ангелом? Демоном?
Мы боремся за любовь, даже если жизнь уже кончилась, мы боремся до конца, превозмогая боль, разодранные в кровь, ладони писем, превозмогаем вековую усталость.. потому что любим, потому что любовь — больше жизни, потому что, любовь это единственное, ради чего стоит жить.

Когда выбирал эту книгу себе для чтения, то невольной дополнительной мотивацией послужило подспудное стремление сравнить этот роман американца Хемингуэя с книгой на ту же военную тему немца Ремарка. Потому что повести Ремарка в своё время потрясли и перевернули. И захотелось посмотреть, а чем отличается взгляд на ту войну с другой, не немецкой стороны.

Хемингуэй остаётся Хемингуэем, а выбранная и освоенная им манера написания как длинных, толстых текстов романов, так и коротких и тонких текстов рассказов остаётся той же самой — если это диалог (а чаще всего это именно диалог), то диалог без всяких купюр и изъятий, без красот и умничаний, бытовой и тусклый, невыразительный и малосодержательный... на первый взгляд. Потому что вся глубина содержания и всё отношение автора к описываемым событиям кроются как раз не в самих произносимых героями книги словах, а в контексте событий и происшествий. В принципе ни один из героев романа нигде не называет войну ужасным и противоестественным делом, разве что в паре мест священник да ещё кто-то из друзей ГГ хирургов-докторов. И вся военная работа делается главным героем романа как-то просто и обыденно, без напрягов и без усилий автора нагнать на читателя жути и смертельной тоски. Просто сел машину и поехал по дороге, куда? — за ранеными... Посадил в машину раненых и повёз их туда, куда должен был повезти.... Захотел есть и стал искать еду и вино. Захотел женщину и пошёл в бордель — солдат в бордель для рядовых, а офицер — в офицерский. Какая-то у Хемингуэя война происходит тусклая и невыразительная, затхлая и лишайная, томительная и маловразумительная... Но, может быть, она такая и есть, эта самая война? А вовсе не героическая и не романтическая, какой зачастую представляется современными писателями или киношниками!

Всё-таки ремарковская война описывается им гораздо более выразительно и мертвяще точно. У Хемингуэя та война совсем иная. Но от этого она не перестаёт быть той самой, унёсшей десятки миллионов людей войной, войной без смысла и без идеи (хотя какая идея может быть у войны!). И второе содержание этого романа — история личных отношения нашего главного героя с медсестрой Кэтрин, вовсе не заслоняет эту самую военную тему. А наоборот, делает её ещё более острой и антагонистически противостоящей. С одной стороны — война и смерть, ужасы и боль, страдания и нарушения всего и всяческого миропорядка. И как противопоставление — тема жизни и любви, тема отношений между мужчиной и женщиной, тема, концовка которой, как мне кажется, сделана Хемингуэем намеренно крайне жёсткой, почти жестокой и тоже несущей в себе смерть — смерть двум жизням и смерть самой любви и опустошение и потеря... Что будет с нашим героем дальше?..

Впервые я по-настоящему задумался о прочтении "Старика и море" Хемингуэя после просмотра фильма "Великий уравнитель" с Дензелом Вашингтоном в главной роли. Герой Вашингтона весьма лаконично, но очень точно передаёт собеседнику суть этой небольшой повести. Почти столь же лаконично и точно, как сам Хэмингуэй передаёт суть испытания на прочность человеческой силы воли, характера и веры.

Я видел, как другие авторы исписывали сотни и сотни страниц, в попытке, как можно точнее передать тему человеческой мечты, внутренней борьбы и духовной победы в попытке достичь её, однако ни одному из них не удалось сделать это в той же мере, как Хэмингуэю. За что, я думаю, он и получил Нобелевскую премию.

Своей повестью автор говорит нам, что у всего в природе есть душа, и люди должны уважать и ценить это, ибо земля вечна, а они – нет. Что личное торжество пожилого рыбака над собой и природой, и признание в обществе “коллег” – лучшее, что могло случиться в его жизни. Что человек рождён для чего-то определённого, и овладев этим, он будет всегда счастлив и спокоен.

Мне хотелось бы оставаться столь же кратким и многословным, как Хемингуэй, а потому, позвольте закончить тем самым диалогом, что привёл меня к этому великолепному произведению. Внимание! Далее последуют спойлеру к окончанию повести, но не к самой повести)