Алексей Толстой. Собрание сочинений в восьми томах. Том 5. Хождение по мукам

И вот, попозже, когда посинела занавеска на окне, Даша устала крутиться в фантастическом хороводе мыслей, ослабела и, затихнув, взяла и просто и честно осудила себя с начала до конца, – зачеркнула себя всю.

Ни татарские орды, ни полчища персов не дрались так жестоко и не умирали так легко, как слабые телом, изнеженные европейцы или хитрые русские мужики, видевшие, что они только бессловесный скот, - мясо в этой бойне, затеянной господами.

...лица прохожих — озабоченные и бледные, с глазами, как городская муть.

А больше всего лжет человек. На нем цветов не растет, хвоста него нет, приходится пускать в дело язык; ложь сугубая и отвратительная так называемая любовь и все, что вокруг нее накручено.

Даша была в том еще возрасте, когда видят и слышат плохо: слух оглушен шумом крови, а глаз повсюду, - будь даже это человеческое лицо, - видят, как в зеркале, только свое изображение.

"Зачем скрывать от себя, - выше всего желание счастья. Я хочу наперекор всему, - пусть. Могу я уничтожить очереди, накормить голодных, остановить войну? - Нет. Но если не могу, то должен ли я также исчезнуть в этом мраке, отказаться от счастья? - Нет, не должен. Но могу ли я, буду ли счастлив?.."

"И не умна, и трусиха, и бездельница. Воображение преувеличенное. Сама не знаю, чего хочу. Утром одно, вечером другое. Как раз тот тип, какой ненавижу".

То было время, когда любовь, чувства добрые и здоровые считались пошлостью и пережитком; никто не любил, но все жаждали и, как отравленные, припадали ко всему острому, раздирающему внутренности.
Девушки скрывали свою невинность, супруги - верность. Разрушение считалось хорошим вкусом, неврастения - признаком утонченности. Этому учили модные писатели, возникавшие в один сезон из небытия. Люди выдумывали себе пороки и извращения, лишь бы не прослыть пресными.
Таков был Петербург в 1914 году.

Воюем, гибнем, мучимся. А дерево распускается так же, как и прошлой весной, как много весен назад.

Правда — в движении, в жизни, — не в перелистанных страницах пыльного фолианта, а в том, что течет в грядущее.