Лев и Единорог. Эссе, статьи, рецензии

Обычно я не пишу рецензии на небольшие произведения, но это что-то! Я снова убедилась в том, что Оруэлл — гений.
Как вы думаете, что общего у Льва Толстого и Джорджа Оруэлла? Оба — гениальные публицисты. А их этические взгляды схожи между собой и близки мне.
В коротком эссе автору удаётся написать не только о гражданской войне в Испании, но и о войне в принципе.

Что меня поразило и продолжает поражать — так это привычка судить о жестокостях, веря в них или подвергая их сомнению, согласно политическим предпочтениям судящих. Все готовы поверить в жестокости, творимые врагом, и никто — в творимые армией, которой сочувствуют; факты при этом попросту не принимаются во внимание.

Вещий Оруэлл пишет о вечном:

Правда сразу начинает восприниматься как ложь, если исходит от врага.

В этом эссе высказываются мысли, которые позднее будут использованы в последнем романе автора "1984":

Все такие рассуждения конечной целью имеют оправдание кошмарного порядка, при котором Вождь или правящая клика определяют не только будущее, но и прошлое. Если Вождь заявляет, что такого-то события «никогда не было», значит, его не было. Если он думает, что дважды два пять, значит, так и есть. Реальность этой перспективы страшит меня больше, чем бомбы, а ведь перспектива не выдумана, коли вспомнить, что нам довелось наблюдать в последние несколько лет.

Оруэлл пишет так просто и понятно, а от того ещё страшнее:

Есть лишь два действенных средства предотвратить фантасмагорию, когда черное завтра объявляют белым, а вчерашнюю погоду изменяют соответствующим распоряжением. Первое из них — признание, что истина, как бы ее ни отрицали, тем не менее существует, следит за всеми вашими поступками, поэтому нельзя ее уродовать способами, призванными ослабить ее воздействие. Второе — либеральная традиция, которую можно сохранить, пока на Земле остаются места, не завоеванные ее противниками. Представьте себе, что фашизм или некий гибрид из нескольких разновидностей фашизма воцарился повсюду в мире, — тогда оба эти средства исчезнут. Мы в Англии недооцениваем такую опасность, поскольку своими традициями и былым сознанием защищенности приучены к сентиментальной вере, что в конце концов все устраивается лучшим образом и того, чего более всего страшишься, не происходит. Сотни лет воспитывавшиеся на книгах, где в последней главе непременно торжествует Добро, мы полуинстинктивно верим, что злые силы с ходом времени покарают сами себя. Главным образом на этой вере, в частности, основывается пацифизм. Не противьтесь злу, оно каким-то образом само себя изживет. Но, собственно, почему, какие доказательства, что так и должно произойти? Есть хоть один пример, когда современное промышленно развитое государство рушилось, если по нему не наносился удар военной мощью противника?
Задумайтесь хотя бы о возрождении рабства. Кто мог представить себе двадцать лет назад, что рабство вновь станет реальностью в Европе? А к нему вернулись прямо у нас на глазах. Разбросанные по всей Европе и Северной Африке трудовые лагеря, где поляки, русские, евреи и политические узники других национальностей строят дороги или осушают болота, получая за это ровно столько хлеба, чтобы не умереть с голоду, — это ведь самое типичное рабство. Ну, разве что пока еще отдельным лицам не разрешено покупать и продавать рабов. Во всем прочем — скажем, в том, что касается разъединения семей, — условия наверняка хуже, чем были на американских хлопковых плантациях. Нет никаких оснований полагать, что это положение вещей изменится, пока сохраняется тоталитарный гнет. Мы не постигаем всего, что он означает, ибо в силу какой-то мистики проникнуты чувством, что режим, который держится на рабстве, должен рухнуть. Но стоило бы сравнить сроки существования рабовладельческих империй древности и всех современных государств. Цивилизации, построенные на рабстве, Иной раз существовали по четыре тысячи лет.

Далее идёт просто невероятная мысль про рабов. Признаюсь честно, я об этом не задумывалась. И в этом весь ужас:

Вспоминая древность, я со страхом думаю о том, что те миллионы рабов, которые веками поддерживали благоденствие античных цивилизаций, не оставили по себе никакой памяти. Мы даже не знаем их имен. Сколько имен рабов можно назвать, перебирая события греческой и римской истории?

У меня всё очень плохо со всемирной историей и я вспомнила только два имени. И вот:

Я сумел бы привести два, максимум три. Спартак и Эпиктет. Кроме того, в Британском музее, в кабинете римской истории, хранится стеклянный сосуд, на дне которого выгравировано имя сделавшего его мастера: «Felix fecit». Я живо представляю себе этого бедного Феликса (рыжеволосый галл с металлическим ободом на шее), но на самом деле он, возможно, и не был рабом, так что достоверно мне известно только два имени, и, может быть, лишь немногие другие сумеют назвать больше. Все остальные рабы исчезли бесследно.

Мне хочется цитировать писателя огромными кусками, а потому я просто рекомендую к прочтению.

1942 год. Оруэлл внезапно решил вспомнить, что Герберт Уэллс написал о Гитлере в серии газетных публикаций. Уэллс ведь был не только фантаст (хоть и достаточно противоречивый, однако на фоне Оруэлла просто глыба), а еще и публицист, до конца дней своих переживающий за мир. Черт, в самом деле, когда я думаю об Оруэлле и сравниваю его с Уэллсом, чьи не самые удачные произведения вроде "Пищи богов", "Когда спящий проснется" или "Первые люди на Луне" я любил обстебывать, выискивать примитив и логические нестыковки, мне хочется наоборот бежать к Уэллсу, зарыться в его книгах, чтобы спастись от ужасающей человеконенавистнической лживой пропаганды Оруэлла!
Оруэлла почему-то бомбануло от довольно невинных высказываний Герберта Уэллса о том, что Гитлер не столь уж и опасен, этот "берлинский пигмей" обещал много чего завоевать блицкригом, однако застрял на одном фронте, на другом. Уэллс это объясняет множеством факторов, в том числе, и несовершенством техники и военной подготовки, самоуверенностью и глупостью Гитлера и его генералитета, и многими другими.
Не могу сказать, что Уэллс прав, но у меня не бомбит. А вот у Оруэлла...
Этот парень обрушился просто с уничтожающей критикой на живого классика!
Во-первых, Оруэлл заметил, что хоть ему и 38 (на тот момент), а Уэллс великий, но Оруэлла не пугает его авторитет.
Во-вторых, Оруэлл назвал Уэллса чуть ли не ходячим анахронизмом из эпохи, когда люди не хотели воевать (ШТА?!)

он принадлежал девятнадцатому веку, а также народу и сословию, не любящим воевать

Британский народ, не любящий воевать! Это ж надо упороться, чтобы такое сказать!
Далее Оруэлл замечает, что "берлинский пигмей" на самом деле не так уж и плох и говорит дельные вещи. Его национализм и агрессивная политика сплачивают людей. Оруэлл даже не скрывает своего восхищения перед "великим диктатором".

Гитлер — сумасшедший и преступник, однако же у Гитлера армия в миллионы солдат, у него тысячи самолетов и десятки тысяч танков. Ради его целей великий народ охотно пошел на то, чтобы пять лет работать с превышением сил, а вслед за тем еще два года воевать, тогда как ради разумных и в общем-то гедонистических взглядов, излагаемых Уэллсом, вряд ли кто-то согласится пролить хоть каплю крови

После таких слов оговорка про "сумасшедшего и преступника" уже не стоит и ломаного гроша. Слова сказаны. Цели Гитлера стоят того, чтобы ради них работать и воевать, а миролюбивая философия Уэллса - все это дерьмо собачье. Хотя вот лично я никак не пойму одного - а что, ради мира во всем мире обязательно воевать, если абстрагироваться от мировой политики?

Энергия, действительно делающая мир тем, что он есть, порождается чувствами — национальной гордости, преклонением перед вождем, религиозной верой, воинственным пылом, словом, эмоциями, от которых либерально настроенные интеллигенты отмахиваются бездумно, как от пережитка, искоренив этот пережиток в самих себе настолько, что ими утрачена всякая способность к действию.

И здесь вроде даже как можно было бы на мгновение согласиться с Оруэллом! Да, патриотизм, национальные чувства, желание дать отпор врагу сплачивают - но потом-то что? А если врага нет, его следует придумать? Мало того, по Оруэллу без этих чувств утрачивается "всякая способность к действию".
А вот в Советском Союзе знали, что такое мирное строительство. Там знали, как энергию народа направить на социалистическое соревнование, на постройку заводов, на освоение территорий.
Оруэлл упрекает Уэллса за то, что тот осмелился высказаться о большевизме, как "наступлении эры здравого смысла и научного контроля". Да, высказаться о коммунистах положительно для Оруэлла страшный грех. Поэтому, раз Уэллс (по мнению Оруэлла) ошибся в коммунистах, он ошибается и в Гитлере. Только ошибается наоборот - он недооценивает Гитлера, а на самом деле тот заслуживает самых лестных слов. Вот такая логика!
Оруэлл приписывает Уэллсу идею о том, что наука может спасти мир, что научный прогресс означает прогресс общественный. Хотя из произведений Уэллса порой следует прямо противоположное. В результате непонятно, с кем же автор рецензии полемизирует.
Говорят, Уэллс написал Оруэллу письмо, где назвал того говнюком и посоветовал внимательнее читать. Я согласен.
Эссе оказалось бесполезным пердежом в воздух, благодаря которому мир узнал, что Оруэлл безуспешно пытается скрыть симпатию к Гитлеру. Он восхищался им и вожделел его так, как вожделеет невинная барышня брутального агрессивного мачо. Наверняка этот человек спал и видел, как Гитлер превращает СССР в выжженную землю. Но... не сложилось.

Небольшое сочинение Оруэлла на тему войны и правды. Но какое емкое это эссе! Сколько подтверждений я нашла своим мыслям, просто непостижимо! Так и хочется растащить на цитаты.

Мы стали слишком цивилизованными, чтобы уразуметь самое очевидное. Меж тем истина совсем проста. Чтобы выжить, надо драться, а когда дерутся, нельзя не перепачкаться грязью. Война -- зло, но часто меньшее из зол. Взявшие меч и погибают от меча, а не взявшие меча гибнут от гнусных болезней. Сам факт,что надо напоминать о таких банальностях, красноречиво говорит, до чего мы дошли за годы паразитического капитализма.

А до чего мы дошли сейчас мне даже не хочется об этом говорить. Браво, Джордж! Ты, как всегда, знал все наперед. И, как оказалось, хороший поэт.

Готовность подчиняться требованиям государства - заслужили ли писатели рабство?

Если лет через десять выяснится, как мы раболепствовали перед деятелями типа Жданова, значит, иного мы и не заслужили.

Что противоречит литературе? Книги низкого литературного содержания расхваливаются, потому что содержат "правильные" для государства идеи.

Современный писатель постоянно снедаем страхом - в сущности, не перед общественным мнением в широком смысле слова, а перед мнениями той группы, к которой принадлежит он сам. Хорошо хоть, что таких групп, как правило несколько и есть выбор, однако всегда есть и доминирующая ортодоксия... Всем известно, что последние полтора примерно десятилетия такой ортодоксией, особенно влиятельной среди молодежи, является "левизна". Для нее самыми ценными эпитетами остаются слова «прогрессивный», «демократический», «революционный», а теми, которых приходится пуще всего страшиться, — «буржуазный», «реакционный», «фашистский»: не дай бог и к тебе могут прилипнуть эти клички.

Левая идеология - экстремистская, не считавшаяся ни с какими законами. От либералов левые переняли - 1)подавлять - значит губить самих себя 2)злым человека делают исключительно окружающие условия.

Столкновение с реальностью противоречащей "социалистической" системе:
1) "русская революция" (в силу довольно сложных причин левые приняли ее как социалистическую)
2) фашистская оккупация

Иной раз они готовы были признать, что британские рабочие до некоторой степени живут за счет грабежа Азии и Африки, но при этом дело непременно изображалось так, словно, отказавшись от таких доходов, мы каким-то образом все равно умудримся сохранить процветание. А рабочих главным образом и обращали в социалистическую веру, говоря им: вот видите, вас эксплуатируют, — тогда как грубая истина, если исходить из положения вещей в мире, сводилась к другому: они сами эксплуатировали.

Должны ли мы заключить, что обязанность каждого писателя — «держаться в стороне от политики»?

Я не предлагаю ничего иного, помимо более четкого, нежели теперь, разграничения между политическими и литературными обязанностями, а также понимания, что готовность совершать поступки неприятные, однако необходимые вовсе не требует готовности бездумно соглашаться с заблуждениями, которые им обычно сопутствуют.

Следует ли писателю не только противиться диктату политических боссов, а лучше и вообще не касаться политики в своих книгах?

в таких случаях выход не в том, чтобы насиловать собственное вдохновение, а в том, чтобы промолчать.

Джордж Оруелл оценивает серии статей Гербера Уэллса о армии Гитлера. Уэллс недооценивает "крикливого берлинского пигмея". Автор обвиняет Уэллса в пустословии на счет Всемирного государства и контроля над военными действиями в воздухе.
Что позволило Англии устоять в последний год? (рассуждения Оруэлла)

...прежде всего атавистическое чувство патриотизма...

А отчего русские с такой яростью сопротивляются немецкому вторжению?(рассуждения Оруэлла)

Отчасти, видимо, их одушевляет еще не до конца забытый идеал социалистической утопии, но прежде всего — необходимость защитить Святую Русь («священную землю отечества» и т. п.), о которой теперь вспомнил и говорит почти этими именно словами Сталин. Энергия, действительно делающая мир тем, что он есть, порождается чувствами — национальной гордости, преклонением перед вождем, религиозной верой, воинственным пылом, словом, эмоциями, от которых либерально настроенные интеллигенты отмахиваются бездумно, как от пережитка, искоренив этот пережиток в самих себе настолько, что ими утрачена всякая способность к действию.

О Уэллсе:

Подобно Диккенсу, Уэллс происходит из среднего класса, которому чуждо все военное. Его оставляют абсолютно бесстрастным гром пушек, звяканье шпор и проносимое по улицам боевое знамя, при виде которого у других перехватывает дыхание.

Он не смог, да и сейчас не в состоянии понять, что национализм, религиозное исступление и феодальная верность знамени — факторы куда более могущественные, чем то, что сам он называл ясным умом.