Post Scriptum

Достоевский исследует роковые последствия одержимости человека идеей человекобожества в разных ее
формах, индивидуалистических и коллективистических. Тут царство человечности кончается, тут не будет
уже пощады человеку. Человечность была еще отблеском христианской истины о человеке. Окончательная измена этой истине отменяет гуманное отношение
к человеку. Во имя величия сверхчеловека, во имя счастья грядущего, далекого человечества, во имя всемирной революции, во имя безграничной свободы одного
или безграничного равенства всех можно замучить или
умертвить всякого человека, какое угодно количество
людей, превратить веякого человека в простое средство для великой «идеи», великой цели. Все дозволено
во имя безграничной свободы сверхчеловека (крайний
индивидуализм) или во имя безграничного равенства
человечества (крайний коллективизм). Человеческому своеволию предоставлено право по-своему расценивать человеческие жизни и распоряжаться ими. Не
Богу принадлежит человеческая жизнь, и не Богу принадлежит последний суд над людьми. Это берет на себя
человек, возомнивший себя обладателем сверхчеловеческой «идеи». И суд его беспощаден, безбожен и бесчеловечен. Роковые пути этого человеческого своеволия,
в индивидуалистической и коллективистической форме, Достоевский исследует до глубины и изобличает их
соблазнительную ложь. Раскольников один из одержимых такой ложной идеей. Он сам, по своеволию и произволу своему, решает вопрос, можно ли убить хотя бы
последнего из людей во имя своей «идеи», Но решение
этого вопроса принадлежит не человеку, а Богу. Бог
есть единственная высшая «идея». И тот, кто не склоняется перед Высшей Волей в решении этого вопроса, истребляет ближних и самого себя. В этом смысл «Преступления и наказания».

Свобода у Достоевского есть не только христианское явление, но и явление нового духа. Она
принадлежит новому периоду в самом христианстве.
Это есть переход христианства из периода исключительного трансцендентного его понимания в период
более имманентного его понимания. Человек выходит
из-под внешней формы, внешнего закона и страдальческими путями добывает себе внутренний свет. Все
переходит в последнюю глубину человеческого духа.
Там должен раскрыться новый мир. Трансцендентное
сознание, объективировавшее Истину христианства
вовне, не могло до конца раскрыть христианской свободы. Христос должен явиться человеку на свободных
путях его, как последняя свобода, свобода в Истине. Он
открывается в глубине. Первая свобода предоставляется человеку, она изживает себя и переходит в свою противоположность. Эту трагическую судьбу свободы и показывает Достоевский в судьбе своих героев: свобода
переходит в своеволие, в бунтующее самоутверждение
человека. Свобода делается беспредметной, пустой,
она опустошает человека. Так беспредметна и пуста
свобода Ставрогина и Версилова, разлагает личность
свобода Свидригайлова и Федора Павловича Карамазова. Доводит до преступления свобода Раскольникова
и Петра Верховенского. Губит человека демоническая
свобода Кириллова и Ивана Карамазова. Свобода, как
своеволие, истребляет себя, переходит в свою противоположность, разлагает и губит человека. С внутренней имманентной неизбежностью ведет такая свобода
к рабству, угашает образ человека. Не внешняя кара
ожидает человека, не закон извне налагает на человека
свою тяжелую руку, а изнутри, имманентно раскрывающееся Божественное начало поражает человеческую
совесть, от опаляющего огня Божьего сгорает человек
в той тьме и пустоте, которую он сам избрал себе. Такова судьба человека, судьба человеческой свободы. И Достоевский с потрясающей гениальностью раскрывает
эту свободу. Человек должен идти путем свободы. Но
свобода переходит в рабство, свобода губит человека,
когда человек в буйстве своей свободы не хочет знать
ничего высшего, чем человек. Если нет ничего выше
самого человека, то нет и человека. Если нет у свободы содержания, предмета, нет связи человеческой
свободы со свободой божественной, то нет и свободы.
Если все дозволено человеку, то свобода человеческая
переходит в рабствование самому себе. А рабство у самого себя губит самого человека. Образ человеческий
держится природой высшей, чем он сам. Свобода человеческая достигает своего окончательного выражения
в свободе высшей, свободе в Истине. Христос и есть последняя свобода, не та беспредметная, бунтующая и самозамыкающаяся свобода, которая
губит человека, истребляет его образ, но та содержательная свобода, которая утверждает образ человека
в вечности. О6 этой Истине должна свидетельствовать
судьба Раскольникова и Ставрогина, Кириллова и Ивана Карамазова. Ложно направленная свобода погубила
их. Но это не значит, что их нужно было держать в принуждении, под исключительной властью внешне регулирующего закона. Гибель их светоносна для нас. Трагедия их есть гимн свободе.

Оторвавшийся от природы, от земли, человек был ввергнут в ад. В конце пути своего человек возвращается к земле, к природной жизни, воссоединяется с великим космическим целым. Но для человека, прошедшего путь своеволия и бунта, нет естественного возврата к земле. Возврат возможен лишь через Христа, лишь через Кану Галиллейскую. Через Христа возвращается человек к мистической земле, на свою родину, в эдем Божественной природы. Но это уже преображенная земля и преображенная природа. Старая земля, ветхая природа для человека, познавшего своеволие и раздвоение, закрыта. Нет возврата в потерянный рай.

Атеистический социализм всегда обвиняет христианство в том, что оно не сделало людей счастливыми, не дало им покоя, не накормило их. И атеистический социализм проповедует религию хлеба земного, за которым пойдут миллионы миллионов, против религии хлеба небесного, за которым пойдут лишь немногие. Но христианство потому не осчастливило людей и не накормило их, что оно не признает насилия над свободой человеческого духа, свободой совести, что оно обращено к свободе человеческой и от нее ждет исполнения заветов Христа. Не христианство виновато, если человечество не пожелало исполнить его и изменило ему. Это вина человека, а не Богочеловека. Для атеистического и материалистического социализма не существует этой трагической проблемы свободы. Он ждет своего осуществления и избавления человечества от принудительной материальной организации жизни. Он хочет побороть свободу, угасить иррациональное начало жизни во имя счастья, сытости и спокойствия людей.