Праздник, который всегда с тобой. Острова в океане

Этот роман надо читать тем, кто был в Париже, кто, читая описания автора, вспоминает себя. Мне же было откровенно скучно, хотя я мечтаю об этом городе. Я мучила книгу, наверное, месяц, бросала, возвращалась с мыслью: "Ну надо же это наконец дочитать!", - осиливала за раз не больше десятка страниц и снова бросала. Я даже не представляла, что можно настолько неинтересно писать.

Стыдно признаться, но я так и не поняла, почему же Париж - праздник, мне показалось - не очень.

Перечитаю по возвращении из Франции, надеюсь, смогу взглянуть другими глазами.

Начну с того, что я обожаю эту книгу. Я ее большой фанат и поклонник, перечитываю раз в год (а иногда и дважды) и всегда радуюсь встрече с текстом. Но вот эта редакция отвратила меня. Знаете, это как вы любите кофе - но, допустим, без сахара. Или без молока. И вот вам приносят дивный напиток, вы уже рады, но тут в него бухают сахар (или молоко). И что? По сути, это все тот же напиток, божественный и любимый вами. А на вкус- нечто другое. И вот так, добавлением текста, которого не было в издании 1964 года, издатели превратили божественный напиток в весьма себе средненькое пойло. Я не знаю, может быть, если бы каноничный текст не был так хорошо знаком и любим, то прокатило бы. Но так - нет, уберите суррогат.

Замечательный путеводитель по Парижу, особенно если следовать маршрутом классика. Как всегда, простой и ненасыщенный эпитетами язык, ничем не примечательный сюжет (его здесь и нет), но четко отпечатанный в голове образ всего происходящего. Хемингуэй умеет заставить минимум слов работать на максимум удовольствия для читателя.

Мы знакомимся не только с насыщенной и обыденной жизнью классика, но и со "средневековой" (середина XX века) столицей Франции, чье лицо лучше всего узнается среди винных паров. Не менее увлекательны свидания с Фицджеральдом, с которого еще не сошел юношеский запал, а поиск гениальных сюжетов только начинается...

«Острова в океане» (или «Острова и море», но первый вариант названия мне нравится больше) по-настоящему удивительная книга. Во-первых, ни за что не читайте спойлеры, ни за что не читайте предисловия и аннотации, ни за что не читайте отзывы и рецензии. Я странным образом избежал этого и читал, совершенно ничего не зная, о чём эта книга. Я не хочу сильно спойлерить, но когда вы будете добираться до самых трагичных страниц романа, они будут обрушиваться на вас, как удары молота. Если знать о них заранее, такого мощного эффекта, конечно, не будет.

Во-вторых, это одновременно и очень светлая, и очень печальная, очень трагичная и очень радостная книга. Вся она соткана на этих контрастах. Солнечные страницы с описанием беззаботной жизни из первой части — и мрачная вторая часть, когда создаётся ощущение, что ты не в Гаване, а в свинцовом Петербурге.

В-третьих, в этой книге читателя ждут все фирменные фишки Хемингуэя: и классная сцена драки, и эпичные (чуть ли не на десятки страниц) диалоги, и морская рыбалка, и жестокая, лишённая всякой романтики война. Диалогами можно восторгаться бесконечно: представьте себе разговор с участием трёх взрослых и трёх детей с минимумом слов автора, но где невозможно запутаться, где у каждого участника свой характер, своя манера говорить. В такие моменты я просто кайфовал. А то, как подросток (можно сказать, ребёнок) ведёт борьбу с гигантской рыбой, а ему в этом деле помогают отец, братья, слуга и друг семьи, может соперничать с лучшими страницами из «Старика и море». Наконец, война, страшный смерч, который затронул и райские острова Карибского моря. Многодневная погоня, небольшое сражение на богом забытом острове, в котором исход был не ясен до самой последней главы, останутся в памяти надолго.

Вы наверняка спросите, при чём же тут кошки? Дело в том, что во второй части читателя, который вроде бы только что был на солнечном Бимини, а потом перенёсся на Кубу, ждут кошки, которыми главный герой словно пытается заполнить чёрную пустоту в сердце и разуме. Он уже не может по-настоящему радоваться жизни, он уже не может писать картины, он уже не может жить, его на этой земле удерживает только чувство долга, ну и кошки. Бойз, Большой Козёл, Принцесса… Я до этого не встречал столь живых описаний кошек в мировой литературе (разве что у писателей-натуралистов), а тут было такое пиршество для меня, любителя кошек. Уже потом я узнал, что клички, повадки котов были списаны с реальных любимцев самого писателя. В общем, это ещё один повод полюбить этот роман, полюбить творчество Хемингуэя.

P. S. А ещё в романе упоминается Джойс и последняя глава из «Улисса»

Картина «Кот на жёлтой подушке» Франца Марка.

С крупными культовыми работами Хемингуэя я пока не знакома и не уверена, что готова, поэтому решила начать с мемуаров.

Книга представляет собой слегка хаотичные заметки о писательстве и творчестве, о семье и любви, о важных людях и событиях той эпохи. Атмосфера и окружение описаны очень живо и выразительно, будь то лето в Париже или зима в небольшом австрийском городке. От текста веет лёгкостью, свободой и живительной энергией молодости, помогающей преодолевать безденежье и нестабильность.

Ещё начинающий на тот момент писатель, Хемингуэй много размышляет о литературном ремесле, создаёт удачные и не очень работы, постоянно рефлексирует и совершенствует собственный стиль, делясь своими мыслями на страницах.

Погружаясь всё глубже в литературный мир Парижа 30-х, Хемингуэй знакомится с его яркими представителями - Фрэнсис Скотт Фицджеральд, Джеймс Джойс, Эзра Паунд, Форд Мэдокс Форд, Гертруда Стайн и др. Все они словно оживают на страницах книги, настолько яркие и эмоционально окрашенные портреты рисует автор.
Любопытны также краткие отзывы и рецензии Хемингуэя, периодически встречающиеся в тексте, на известные нам сейчас произведения великих классиков, в том числе отечественных.

Рада, что начала знакомство с автором именно с мемуаров - книга даёт представление и об эпохе в целом, и о личности Хемингуэя в частности, побуждая это знакомство продолжить.

Мемуаристика - один из наиболее вуайеристских жанров в литературе (в том смысле, что в роли подглядывающего выступает непосредственно читатель). В этом смысле интимнее мемуаров оказываются только жанр исповедальной прозы и личные дневники. Даже несмотря на то, что мемуары всегда выступают объектом намеренной беллетризации (что на примере "Переходящего праздника" особенно заметно в набросках, которые Хемингуэй писал для вступления), все равно создается дискомфортное ощущение вторжения в чужое личное пространство.

Но вуайеризмом занимается и сам автор - опять же, в набросках ко вступлению (один из самых ценных фрагментов книги, демонстрирующий скрупулезную писательскую работу) Хемингуей многократно упоминает о том, что многие из героев книги, возможно, не хотели бы ее героями оказаться. Процесс рекурсивного подглядывания за частными пороками и добродетелями мертвецов - уже одно ощущение присутствия на этом своеобразном спиритическом сеансе делает чтение "Переходящего праздника" чрезвычайно занятным.

Но еще более занятно другое: "Праздник" - это удивительно глубокое исследование природы человеческой памяти. Сам факт того, что записывались эти воспоминания еще молодым человеком по горячим следам, а формировались в связное произведение уставшим сложившимся автором на излете жизни, помещает небольшой томик на тонкую невидимую грань между различных временных пластов, откуда он отправляется далее - в вечность.

Чем полезно ведение дневниковых записей или хотя бы периодических зарисовок на тему тех или иных событий из жизни, так это тем, что именно текст позволяет наиболее полно и всесторонне заново пережить что-то давно прошедшее и отыскать в нем новый, неожиданный опыт. То, что когда-то было настоящим, вторгается в действительное настоящее, заставляя переосмыслить не только само себя, но то, что происходит здесь и сейчас.

К слову, это отражается даже на форме самого текста: в жанре воспоминаний вдруг появляется не столь характерное для творчества Хемингуэя перенасыщение рефренами, которые в некоторые моменты приближают "Праздник" к подобию ритмической прозы. Хотя это неудивительно: воспоминания о временах, в которых мы были счастливы, всегда фрагментарны, всегда состоят из отдельных ярких деталей, от возникновения которых перед внутренним взглядом начинает щемить сердце - если, конечно, от сердца к этому моменту еще что-то осталось.

P.S. В свою очередь вспомнил, как впервые знакомился с Хемингуэем: родной Пятигорск, мне тринадцать-четырнадцать лет, я сижу в ингалятории, куда записался летом из-за проблем со здоровьем; я сижу в коридоре в перерыве между процедурами и читаю "За рекой, в тени деревьев". В коридоре стоит запах эфирных масел. Много чего еще впереди.