Ф. М. Достоевский. Избранные сочинения

Я ненавидела русскую классику. Пушкин был везде. Пушкин, Пушкин, Пушкин. Нет, были и другие, но в основном Пушкин. Я долго не решалась начать, наконец, знакомиться с русской классикой, с её авторами и попытаться насладиться. Она мне обязана нравится! Не всё же мне зачитываться худ. литературой. Зачем, спросите вы, мне любить русских классиков? Я решила пойти по пути литераторов – сдавать литературу и поступить на филолога.

Да и как можно любить литературу, обсуждать её (а я, несомненно, любила и люблю) и при этом ненавидеть русских классиков? Наконец, решилась, ура. Я выбрала Достоевского. Мы с классом ходили в театр именно по этому роману, так что сюжет мне был знаком.

Первые главы. Всё было скверно. 932 страницы – первое, что меня испугало. Я ведь надеялась максимум за недельку прочесть. А тут русская классика да и ещё почти на 1000 страниц!

Да, читала я долго. Кажется, с начала июля и до его конца. Я читала Достоевского так, как обычно привыкла читать современную прозу, поэтому он так тяжело дался. Но вот более трехсот страниц и – не поверите - я стала наслаждаться! Наслаждаться чтением так, как никогда не наслаждалась чтением той же прозы. Язык, сюжет, характер. Сами слова приводили меня в экстаз, несоизмеримое удовольствие. Мне было тяжело начать читать новую главу и невозможно было оторваться перед следующей. Я была там, в этой атмосфере города, и реальности уже не было. Ничто не могло отвлечь меня. Да, я полюбила этот роман.

Мы в Санкт-Петербурге, наблюдаем за жизнью Раскольникова, его семьи, его окружением. Он решается на убийство, он беден. Каковы же были причины? Мне кажется, только бедность. Раскольников тщеславен, заносчив, самолюбив, он действительно циник и боится смерти, любит жить, хочет жить, и осталась гордость после убийства. Тяжело понять его характер, его мотивы. Но может, он действительно тогда великий человек и не сдуру возомнил себя Наполеоном? Пусть не раскаивается за убийство, - его можно понять. И совершая добрые дела, его можно понять. Он ненавидел людей, да, но может, он ещё питал надежду? Что не всё в этом мире ещё сгнило. Несомненно, что он – циник. Но это ведь лечится любовью, а он полюбил.

Достоевский пишет так, как будто это – реальная история, и такой человек как Раскольников и впрямь жил в таком-то году в Санкт-Петербурге, и убил он, и сидел он, и полюбил. Он пишет нейтрально, справедливо. Нет ничего лишнего. Никаких преувеличений или преуменьшений: «И слезы градом полились» и всё в таком духе.

Эти терзания героев, описываемые автором, их характеры - это всё есть в жизни. И я почти согласна с мнением Раскольникова про деление людей на вошь и Наполеонов. Почти.

Я теперь не знаю за что взяться. Надо продолжить классику, но чем продолжить – не знаю. Тургенев ли, или Шекспир (что сейчас будет уместнее всего), или продолжить с Достоевским? Как-нибудь да решу. Спасибо Ф. Достоевскому за его «Преступление и наказание» - чтение доставило удовольствие.

P.S. любимый герой после Раскольникова – Свидригайлов. Полюбила я его, его характер, его ложь, его слабость.

Мало найдётся романов, в которых название до такой степени было бы связано с содержанием. Всё у Достоевского вертится вокруг предтупления и наказания, причём преступники у него совершенно разные, разное они в итоге и получают. Вот Соня Мармеладова - преступница поневоле, без вины виноватая. Пожертвовала собой ради других, а значит преступление её заслуживает только божьего суда (неслучайно Соня в романе главный проводник христианских идей) и наказание будет милосердным. Вот Родион Романович, который, каких бы оправданий он себе не измышлял, убил по собственной воле, для себя. А значит, должен в конце покаяться и наказание получить вполне конкретное - в Сибирь, в Сибирь! Но, как мы знаем, он не потерян для новой жизни - в конце происходит прозрение и возрождение. И наконец те, кто толкает на преступление других, как старик Мармеладов. Его ждёт самое суровое наказание - смерть. Жестоко, но - в системе ценностей Достоевского - справедливо. Каждому воздастся по делам его.

Само написание рецензии к этому произведению кажется мне затеей безумной. Это всё равно что доверить на хранение какому-нибудь прожженнуму коммунисту тело Ленина или начинающему сюрреалисту подарить подлинник картины Дали. Однако я всё же рискну и попытаюсь сказать что-нибудь внятное.
Начну с того, что произведение уникально своей психологической нагрузкой и психологическим анализом. Достоевский будто знал каждого из своих героев лично и анализируя перелопатил каждую молекулу их мозга. То как он изображает людей, то какие колориты он показывает в персонажах, то каким он представляет нашему воображению Петербург - это всё УНИКАЛЬНО, продуманно, взвешено.
Отсутствии какой-либо банальности, слащавости, бульварности, максимально реалистично и в тоже время высокохудожественно. Кроме того, здесь задается важный вопрос, касающийся каждого из нас, обуславливается выбор - страшный выбор "Тварь я дрожащая или право имею". Подтверждение или развенчание теории Раскольникова - это случай сугубо индивидуальный, кто под что заточен - момент над которым стоит очень серьезно подумать.
Противоречивые неоднозначные образы, такие как проститутка, являющая собой образ благородного и почти святого человека. Нет этих чётких, топОрно обрубленных границ между добром и злом. Всё неоднозначно, над всем нужно долго и тщательно думать.
Замечательно

Раскольников...
собрался? мы тебе все расчистим - иди, поведем...
топор? дворника нет - бери
идешь, межуешься? а твоя теория, а ты кто? знаем уж...
двор? свободен, смотри, все пусто, дело только за тобой...
свершено, так мы тебе еще одну, готовили-с, тут уж мы порезвимся, хех, ведем
вторая - свершено, все? нет
и отпустим тебя, да, чтобы и тебя забрать или кого другого, а теперь то уж точно...
беги... и здесь тебе расчистим, хитро
ТАК КТО, кто убил? - Так вы и убили-с...
ну уж теперь подвинься, батенька... загнездимся, всегда рядом будем

Свидригайлов...
тут уж занято, наше, маска... журнал, такиииие полотна Босха, тут уж мистика-с, тут уж уютно и вьемся

Перечитал в очередной раз «Преступление и наказание» — всё-таки нуждается душа в здоровой пище. И, как обычно бывает с Фёдором Михайловичем, окунулся в совершенно новое произведение с новыми смыслами. Там много открылось в мелочах, и об этом тоже интересно говорить, но есть и фундаментальное. Идея Раскольникова.

Мы наизусть знаем, что Родион убивает и грабит из-за идеи. Дескать, может человек принадлежать к такому наивысшему рангу мировых благодетелей, в каком уже нельзя предать свою миссию — и если кто мешает, нужно помеху устранить. Потому что, споткнувшись на малом зле, не сотворишь великого добра. Мы знаем, что Раскольников мучается этим вопросом до «эксперимента над собой» — и совсем уж невыносимо мучается после. Да, так. Но у Достоевского, как всегда, тоньше.

Родион не формулирует идею до преступления. И совершенно не рефлексирует над ней после. Да, он изложит её потом — но только с подачи Порфирия Петровича и именно в тех терминах, которые приведёт следователь. Только здесь сложится система. Извне. Только тут, загнанная в клетку определений (не своих, подчеркну, определений), мысль Родиона станет ужасающей. Только в этой клетке мука Раскольникова получит и голос, и слог... И что же? Ведёт это к раскаянию? Нет, Достоевский точен и честен: не ведёт. Мучения — не оформленные мучения души — просто превращаются в мучения слов. В бичевание себя словами. В раздрай ума при заглушённом сердце.

Диалектика, выточенная как бритва, сечёт Раскольникова, не оставляя места пониманию. Неопределимая болезнь бомбардируется картечью само-диагнозов, естественная лихорадка — состояние, когда радуется лихо — упрятано в тень определений... Фёдор Михайлович предельно точен: в рефлексии над иллюзиями смыслов невозможно покаяние сердца. Невозможен выход в нерефлексирующую любовь.

Так в сне о клячонке мужики, обращённые в прошлое — образ мертвящих ожиданий ума, свойственных только человеку, начиная с Каина — требуют, чтобы лошадка (живое творение), как прежде, пошла вскачь. А не идёт — так они секут её по глазам. Чтобы не видела больше, чем развёрнутоголовые они.

Да, в клетке рефлексий можно растерять семью и друзей, можно возненавидеть и даже пресечь жизнь (а в таком желании Родион признается Дуне), но нельзя вернуться к жизни. Здесь, как ни крепись, а придётся умереть для прошлого, припасть к земле, «полюбить снова жизнь от самого грунта». Придётся раскаяться не в деяниях прошлого — в привязке отживших мыслей к настоящему будущему.

Здесь станет ясна глубина воздействия, которое вложил Достоевский в образ Порфирия Петровича. Именно следователь, заставивший сначала Родиона остудить идею до определений, загнавший ум его в беличье колесо смыслов, выведет затем к бессловесной правде. «Вас, может, Бог на этом и ждал. Да и не навек она, цепь-то», — скажет он. Скажет — и поднимет над рефлексией в область, откуда виден путь целиком. «Станьте солнцем», — прибавит он в объяснение.

Родион не раскается «в бытовом смысле». Да в этом и не было бы смысла. Он будет думать об идее — и «ожесточённая совесть его не найдёт никакой особенно ужасной вины в его прошедшем, кроме разве простого промаху, который со всяким мог случиться». Промах — единственное живое слово в предложении. Единственное, которое сливает жизнь воедино, не отделяя прошлое от вечного. Он будет думать — и мужички будут так же ненавидеть его, как, рефлексируя, ненавидел себя он сам. Лишь соприкоснувшись с вечностью — «до Авраама и стад его», — и с любовью вечной Сонечки, пока мир стоит, Родион переменит жизнь. Лишь здесь начнётся новая история, «история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью».

Нищета толкает людей на многие глупости, порождает больную веру в больные идеи. Вот и идея о преступлении во благо общества была порождена отнюдь не глупостью, а нищетой Раскольникова. И он, потерявшись в своей нищете, начинает слепо верить и убеждаться в собственной идее вседозволенности во имя благородных целей.

С самых первых строк романа мы видим, что его мучает совесть, хотя преступление ещё не совершено. Он убеждает себя, что мерзкая это мысль — убивать противную жадную до денег старушенцию, но при этом настолько верит в свою теорию о том, что можно ради великой цели переступать даже через жизни, что ищет (и находит!) везде знаки, мол, Вселенная благоволит совершить деяние кабы оно на благо. В результате, в ослеплении, он не видит иного шанса, как все же убить старушку, но при этом делает это весьма неаккуратно и суматошно, убив также ни в чем неповинную сестру ее Лизавету, ведь тот самый момент, подаренный во имя всеобщего благополучия, упустить никак нельзя. После совершения убийства он как бы испытывает свою идею на прочность специально провоцируя и нарываясь на то, чтобы его заподозрили.

Слепая вера Родиона в идею внушает ужас, когда задумываешься о том, сколько людей верят в эту самую извращённую идею избранности и вседозволенности. Бедняка-студента эта теория довела до каторги, власть имущие же развязывают в одержимости этой идеи целые войны.

Сонечка Мармеладова же пала жертвой той же идеи, как и Родион, — она идёт на блуд, чтобы помочь своей семье. Поступление евангельскими заповедями во имя доброго дела. Поэтому-то их так плотно обвила нить взаимопонимания с самой первой встречи. Но так как в случае Сонечки преступление скорее принимает вид самопожертвования, нежели оправдания вседозволенности, как это у Родиона, то как раз Соня и является спасительницей Раскольникова, которая воскрешает запутавшегося молодого человека и зачитывает ему Евангелие, разбивая теорию героя.

Петербург же в романе предстает городом таким же больным, как больны души его героев. Тот самый Петербург Достоевского с его чарующим отчаянием. Самой ёмкой, пожалуй, будет цитата:

Большую часть произведений Достоевского я читала ещё по пресловутой школьной программе на уроках литературы, будучи школьницей с не особо развитым уровнем эмпатии. Поэтому сейчас, уже во взрослом возрасте, стараюсь перечитывать произведения, когда-то насильно впихнутые школьными учителями в мою ещё ничего не понимающую детскую голову.

Перечитывание раскрывает произведения совершенно по-новому. Настолько по-новому, что можно сказать, что школа не считается — "Преступление и наказание" до этого я не читала. И вот мне заново открылся откровенный глубокий мир одержимости, переживаний, страданий и стенаний Родиона Раскольникова.

Помнится, в подростковом возрасте, когда хочется скорее быстрой смены кадров и экшена, Достоевский, со своей манерой длинных описаний, представляется чтивом весьма нудным. Сейчас же я с таким восторгом читала каждую строку, живо и досконально представляя каждую мелочь и деталь.

Убийство — преступление — занимает-то на самом деле весьма опосредованное место в романе. Ровно как и ссылка героя в Сибирь — наказание — играет совсем незначительную роль. Однако из школы мы выносим знание, что "Роман о том, как студент старуху топором зарезал, не выдержал мук совести и сдался".

У меня есть правило – читать по роману Федора Михайловича в год. В этом году решил наконец прочитать его дебют и был до крайности поражен тем, насколько это мощный и новаторский для середины 40-х годов XIX века текст. Я вполне понимаю Виссариона Белинского, которого роман несколько раз перевернул и заставил бегать с криками о новом Гоголе.

Если кто не в курсе, то "Бедные люди" – роман в письмах, которые пишут друг другу очень бедный чиновник Макар Девушкин и девушка-сирота Варвара Доброселова. Девушкину нравится заботиться о Доброселовой, а Доброселова сдержанно его помощь принимает. Попутно в письмах они рассказывают свои биографии, а финал конечно же грустный (хотя с точки зрения Вареньки еще как посмотреть). Казалось бы, что тут может быть шокирующего и новаторского, если после "Страданий юного Вертера" Иоганна Гете романы в письмах кто только не писал? А оно есть.

Во-первых, совсем молодой Достоевский просто из ничего изобрел прием потока сознания, который войдет в моду только в следующем веке. Для этого автору и нужен формат романа в письмах: он взял простодушного персонажа и позволил ему записывать все, что приходит в голову, вместо того, чтобы стройно, связно и образованно излагать свое послание адресату. Девушкин постоянно путается в мыслях, сбивается с одной темы на другую, не может подобрать слова, повторяет одни и те же выражения, регулярно пишет только о своих эмоциях – это точно книга первой половины XIX века? Благодаря этому приему автор добивается более точной, натуральной передачи душевных движений, но вместе с тем еще и модернизирует сам подход художественной литературы к изображению внутреннего мира: не надо рассказывать, что чувствует и думает персонаж – вот они, его мысли и чувства, все на бумаге, в том порядке, в котором он их воспроизводит в процессе письма.

Я думаю, уже одного этого было бы достаточно, чтобы порядком поразиться осенью 1845 года. Но Достоевский на этом не останавливается, и добавляет в книгу – другие книги. В одном из писем Девушкин, будучи очень бедным чиновником, на полном серьезе разбирает образы очень бедных чиновников в "Станционном смотрителе" Александра Пушкина и "Шинели" Николая Гоголя – разумеется, в том же режиме сбивчивого, косноязычного потока сознания. То есть персонаж Достоевского критикует персонажа Гоголя и одобряет персонажа Пушкина, двойником которых он является. Это что, метапроза какая-то началась уже? В ту же степь – письмо, где Девушкин выписывает куски из понравившегося ему исторического романа, выполненные Достоевским в пародийно-сатирическом ключе, чтобы показать, на фоне какого мусора так блистали те же Пушкин и Гоголь. Литература о литературе!

Сами по себе Девушкин и Варенька – это обыгрывание гетевских Вертера и Лотты, только в радикально сниженном ключе: персонажи попали в самый-самый социальный низ Санкт-Петербурга, живут нищетой и страдают не от высоких чувств, а от того, что обувь развалилась, починить не на что, а как появляются деньги, они внезапно уходят на запой. А я думал, такой способ работы с интертекстом только в модерне придумали (а молодого Достоевского не предупредили). Также автор свободно работает с формой и спокойно вставляет в череду писем другой формат – дневник Вареньки о жизни в деревне. Микс документов, запечатлевающих мышление персонажей, тоже вещь для первой половины XIX века необычная.

Мне кажется, тогда "Бедные люди" читались примерно как "Улисс" Джеймса Джойса 80 лет спустя. И я ничуть не удивлен, что 150-страничный роман обвиняли в избыточности (в том числе Белинский, когда его отпустило) – с непривычки все эти спотыкания Макара Девушкина на ровном месте, явно затянутые письма (Макар таким образом продлевает себе удовольствие заочного общения с Варенькой) и внезапные вставки внесюжетных элементов читать и правда должно быть тяжело. Как хорошо, что я долго качался экспериментальным модерном и постмодерном и смог по достоинству оценить эту необычайную, опередившую время книгу. Буду перечитывать неоднократно.

В последнее время я получаю ни с чем несравнимое удовольствие от перечитывания известных классических произведений, которые читала ранее и в школе, и в институте, а по некоторым из них даже вела уроки в школе. Пару лет назад открыла для себя «Капитанскую дочку», которую прочитала на одном дыхании, в прошлом году была в восторге от «Евгения Онегина», а сейчас пришел черед Федора нашего, понимаете ли, Достоевского и его «Преступления и наказания».

«Преступление и наказание» задали дочке читать летом: 10-й класс, тексты впереди объемные, логично хотя бы часть из них прочесть во время каникул. Настя прочитала роман достаточно быстро и, естественно, стала нам задавать какие-то вопросы, высказывать свои соображения по поводу прочитанного. А я почти ничего не помню! В общем, я поняла, что для того, чтобы быть с ребенком на одной волне, нужно усаживаться за чтение. Что я и сделала.

Удивительное дело: сколько ни читай – всегда что-то новое увидишь. Многие детали или из памяти напрочь стерлись, или вообще мимо меня прошли. Так, например, почему-то совершенно не помнила, что Парфирий Петрович – родственник Разумихина. Спросила Настю – она тоже, оказывается, упустила это при чтении. Еще всякие подобные детали сейчас бросались в глаза. Да и вообще сейчас мне и настроение романа показалось иным. Раньше мне Раскольников казался таким злодеем-монстром: придумал теорию и давай ее на практике пробовать. Сейчас же для меня главное в романе было отношение к нему окружающих, их жалость, сочувствие, их боль. Убив старушку, Раскольников убил и своих родных, и себя самого. Но никто его не винил, все смиренно приняли изменения в своей судьбе, вызванные именно поступком Раскольникова. Хотя их жизнь раскололась на «до» и «после». Интересно, что, оказывается, Раскольников не раскаивается в содеянном до самого конца романа. Даже на каторге он жалеет лишь о том, что не хватило сил скрыть убийство от окружающих, не выдать себя. А в памяти у меня было, что он раскаивался и из-за этого признался. Но нет: оказывается, раскаяние наступило намного позже, уже после нескольких лет каторги. И наступило оно по молитвам близких людей, прежде всего, Сони.

Еще подумалось, что в романе есть мысль о том, что человек не всегда кажется тем, кто он есть. Это несоответствие образа жизни, мыслей, внешности человека и его сути – во всех персонажах. Соня не вяжется с образом падшей женщины, от Парфирия Петровича не ждешь дедуктивных откровений, Раскольников не похож на убийцу, Лужин не похож на подлеца, Катерина Ивановна не должна была окончить свою жизнь в нищете, от Лебезятникова не ждешь осуждения Лужина и т.д. То есть жизнь полна различных непредсказуемых сюжетов, и прожить ее без Бога в душе очень сложно и даже невозможно.

Специально для чтения купила дочке книгу из серии «Школьная библиотека» от издательства «Детская литература». Мне нравится эта серия: достойное оформление, хорошая бумага, удобный шрифт, комментарии, еще и иллюстрации. И при всем при этом вполне приятная цена (особенно, со скидками).

Рекомендую вам читать книги вместе с вашими детьми, даже если они (дети) выросли. В этом случае у вас всегда будут общие темы для разговоров.