Лев Толстой. Собрание сочинений в четырнадцати томах. Том 3. Повести и рассказы (1957-1963)

Когда-то в юности, размечтавшись с книгой у окна, словно мы два лунатика, нечаянно встретившиеся на карнизе, я прочитал (это были мемуары одной очаровательной девушки Серебряного века, с удивительными глазами, чуточку разного цвета) воспоминание о Бунине, которое меня тогда поразило до улыбки.
Очаровательная смуглая девушка, Бунин и ещё один мужчина, прогуливались в парке. Речь зашла о любимых произведениях Толстого.
Мужчина назвал — Каренину. А девушка.. назвала маленький и многим неизвестный роман — Семейное счастье.
Бунин улыбнулся ласково, тронул тросточкой травку в росе и в солнце, и сказал: у вас хороший вкус.

И девушка тоже улыбнулась и её рука, словно душа, наклонилась к травке и сорвала солнце, как цветок.
Я не знаю, чем это мимолётное воспоминание так очаровало меня тогда. В моей душе, оно — всего одна строчка! — развилось в целый рассказ, с очаровательными подробностями, в которых, даже дворник-непоседа, взмахнув метлой, как одиноким крылом, робко прошептал из-за куста сирени: а мне нравятся.. Казаки.
И девушка, с улыбкой ему ответила: надеюсь, вы про повесть, а не про реальных казаков?

И вот, сподобился (не только, написать это слово, впервые в жизни), —  прочитал этот маленький роман Толстого.
Это было… чудесно. До такой степени чудесно, что несколько раз мне хотелось отложить книгу, и, словно после хорошего секса, закурить сигаретку, выпить бокальчик вина.
О мой смуглый ангел.. ты видишь во что я превратился без тебя? Я не только восхитительно верен тебе, что в моей жизни, нет других женщин, но есть лишь красота книг, и чувство секса, словно миграция ласточек из Москвы, в Акапулько, робко переместилось к красоте книг, как заблудившийся и озябший котёнок на улице, ласкающийся к нашим ногам.
Ты ведь не ревнуешь, что я без тебя, ощущаю блаженство, до слёз и сигаретки, не с какой-нибудь Наташей или Элеонорой, но.. с Толстым, прости господи?

Может это моё семейное счастье? В одинокой спальне, возле окна, занесённого листвой, словно уставшими, облетающими звёздами, разговаривать о тебе, неземной, с Толстым, обнимая его так нежно.. как я хотел бы обнять тебя, милую?
Может со мной что-то не так? Может я извращенец.. эстетический, по крайней мекере?
На днях, в осеннем лесу, я так нежно думал о тебе и любовался на шелест листвы, — если закрыть глаза, кажется, что находишься на берегу океана, в милом сердцу Акапулько, и прибой его почти касается твоих ног… — что я снова испытал чувство блаженства, как с Толстым.. тьфу ты, как с тобой, неземной (прости, прости, родная, что я стал нежно путать тебя и Толстого. Пойми правильно! Я не про внешность!! Другие женщины бы обиделись, но ты умница и всё поймёшь).
Я открыл глаза в осеннем лесу и закурил сигаретку, как после секса. И от бесприютности счастья, закрыл слезящиеся от счастья, глаза, и поцеловал себя в правое плечо, нежно представив, что это ты меня поцеловала.. на берегу Акапулько.
Наше семейное счастье…

Валерия Арсеньева

Роман Толстого основан на реальных событиях, его несостоявшемся браке с Валерией Арсеньевой.
Я пробежался по дневнику и письмам Толстого тех лет. Прелесть!
Запись в дневнике: Валерия очаровательна в своём вечернем платье. А глаза.. боже мой, неземные глаза, чуточку разного цвета, цвета крыла ласточки..
В — самая прекрасная женщина в Москве.
Далее следуют другие записи: виделся с княжной Л. Она состарилась. Мне она не подходит.
Снова виделся с Валерией. Как она растолстела!

И потом запись в дневнике: показал Валерии свой дневник. Она вырвала из него страничку.
У меня улыбка на губах и в руке (улыбка хвоста Барсика, спящего у меня на коленях).
Думаю: интересно, какую страничку вырвала Валерия? Про эту свою характеристику, о весе?
Читаю внимательней. Нет-с. На этой страничке Толстой написал: я люблю вас..
Романтично. А сам думаю, улыбаясь хвостом (Барсика, разумеется) — а может вырваны были две странички?
Романтика романтикой, и всё же есть что то в этом.. не очень приличное, со стороны Толстого: порыв к духовной любви, и.. подмечать с ужасом такие моменты: состарилась.. потолстела.
А в письме к Валерии он пишет: семейная жизнь, это мучительный ежеминутный труд.
Прелесть.. словно приглашает девушку не в нежный сад любви, а бороздить поле, вручную.

Всё это есть и в романе, но с другого «берега», когда гг, как нежный сектант, приучивает себя и любимую, что внешняя красота — это так, сорняк почти, и главное — духовная красота. И бедная девушка, разучивается ожидать от любимого, слов, что она — красива, что её глаза — прекрасны. Зато радуется как ребёнок, или.. белочка ручная, когда её хвалят за то, что она прочитала умную книгу, сказала что-то хорошее.
Понятно, герою, как и Толстому, как и многим из нас, тесно и муторно жить в мире быта, а не бытия, где «поза» и маски чувств, телесность, вытесняют что-то подлинное, вечное.
Да, и у нас рождается некий бунт против «позы» и внешнего. Но бунт не должен замыкать на себе, он должен быть  творческим, иначе он перейдёт просто в тёмный, безбожный фанатизм христианства первых веков, когда со сладострастием оскопляли себя, по одной причине: бездарности. Правда, оскопляли себя как пошляки, так и вполне светлые души.

Попытка Толстого, счастье — словно душу и «мою прелесть», вырвать из мира телесности и жизни, замкнув его в «добром и вечном», столь же ущербна, как и оскопление в ранние века христианства, как и обрезание у девочек на востоке и посейчас, а корень, всё тот же: я не умею играть на рояле, поэтому я его разобью к чертям и спрячу в подвал. И сам там спрячусь.
Неужели Толстой не понимал, что тело — это тоже, душа? Пусть и озябшая.. без любви и света?
В конце романа, между супругами, у которых погибла любовь, словно их ребёнок.. происходит любопытнейший диалог у окошка.
Мужчина говорит, что жена его, от сочувствия красоте и полноты крылатой души, готова стать и травкой под дождём и каплей света на том листике… а он, мужчина, просто рад и этой травке и этим каплям дождя.

Потрясающе. Это же формула истока наших всех ссор, нашего нежелания быть вместе, в этом вся метафизика мнимого и трагического различия мужчин и женщин.
Это же всё надумано, как надумано кем-то зло, различие души от тела, которые в любви, как сказал Ницше — обнимаются.
Фактически, мы видим не две враждебные друг другу истины, как восхитительно заблуждался Толстой, и не только он, но две равноправные истины мира, как солнце и луна, освещающие два мира.

Беда в том, что мы.. как и герои романа, хотим эгоистично своим миром подавить — другой мир, или даже — оскопить его.
Толстой, как гений, это прекрасно чувствует, когда говорит устами женщины: мы оба не правы и оба правы по своему.
Тогда в чём дело? Неужели так трудно, если любишь..  просто сойти с тропинки истины, правды, и не важно, своей правды, или с тропинки морали, правды эпохи, пола, духа или тела, не важно, как лунатик — просто сойти с бетонированной тропинки правды, в травку в росе, сойти в некие сумерки полуправды и нежности, где могли бы встретится, нежно, две правды, которые, и это очевидно, не могут поместиться на этих бетонированных дорожках морали и правды, Эго?

Может Толстой прав, случайно обмолвившийся гениальной мыслью: счастье и любовь — это разные вещи?
Если ты хочешь Той самой и вечной любви, то нужно решиться сойти с бетонированной тропинки, в травку. Но если важно счастье.. важно счастье мира, неких истин, своих целей тайных, то нужно набраться храбрости идти по бетонной тропинке, и читать о Той самой любви, лишь в книгах или романтически плакать о ней, ночью, в жаркую подушку.
Толстой, гений, это понятно, и ему позволительно, словно пьяный ангел-матрос, шататься по травке и бетонированной дорожке, нежно путая их.
А нам то что делать?

И снова вспоминается чудесный разговор героев книги.
Мужчина говорит: и почему люди говорят друг другу — люблю тебя? Словно после этого должно что-то измениться, какие то знамения произойти в мире, но после этих слов, нос остаётся носом, две руки у человека, по прежнему..
Ещё и на колено встают зачем-то.
Мысль — изумительная, чисто толстовская. С ней можно и нежно поспорить и нежно.. переспать.
Толстой вообще прелестен тем, что у него много таких мыслей.

Если бы ангел вдруг вошёл к вам в спальню и застал вас, и томик Толстого, покрасневших, растрёпанных, с лёгкой одышкой, и блаженной улыбкой на устах и ухмылочкой царапки на плече, он бы не сразу понял: вы только что занимались страстным сексом, или просто подрались и снова помирились?
Чудесно, сойти с тропинки «нормы». Как в этой мысли. Встать на колено и сказать — люблю.
Если задуматься, это абсурд, похлеще Кафки.
О мой смуглый Ангел, если бы я увёз тебя в Париж и там, возле Эйфелевой башни, под аплодисменты вспышек фотоаппаратов туристов, встал бы на руки и… сказал бы тебе, вместо — люблю: Я — травка! Je suis de l'herbe ! Tu es mon herbe ! Nous sommes de l'herbe !!
Ты что бы подумала обо мне? Французы бы подумали, что русские — снова, напились и чудят, это понятно. Но ты бы поняла, что я тебя люблю, о моя Травка?

На юге Испании, когда делают предложение, предлагают не руку и сердце, но — руку и печень.
Надеюсь — свои. Да и так это смахивает на нежное маньячество.
О мой смуглый ангел.. а я предлагаю тебе свои руки и крылья, и сны свои и губы (свои!) и ноги и бёдра и грудь чудесную (свою!).
Толстого можно понять. Сколько пошляков из века в век повторяют это слово — Люблю? Оно обесценилось. А что ценно от века? Поступки.
Вот было бы здорово, если бы человек, произнося слово — Люблю, словно бы играл в русскую рулетку с ангелом, и от этого слова, 50/50 мог либо умереть, либо превратиться в травку или в ласточку..

На 90 % снизилось бы число тех, кто говорит — люблю. Говорили бы те, для кого любовь — выше жизни и счастья.
Для кого.. стать травкой у милых смуглых ножек любимой женщины, было бы столь же блаженно, как оказаться в раю или осуществить свои самые заветные желания.
Давайте честно. Многие бы мужчины желали стать травкой у ног любимой женщины? А герой романа, такой чудесный и добрый.. он сыграл бы с ангелом в такую русскую рулетку? Нет.. он испугался бы стать — травкой, или капельками пота, на шее любимой, похожей на блеск сирени в окошке после дождя.
А это ли не счастье? Быть.. одним целым с любимым человеком? Не важно, быть её милым потом, дыханием, сердцебиением, мыслью её или сном нежным..

Наверно, в этом и беда влюблённых и героев романа, в частности: любовь и счастье, это разные тропинки. Быт и бытие — это разные тропки. Это ад и рай, что в любви, эти тропки на время пересекаются. Сплавляют людей, в нечто блаженно-единое и потом… люди вдруг понимают с ужасом, что им нужно сделать выбор: по какой тропке идти. И простое вроде бы желание быть собой, точнее.. быть на своей прежней тропинке, там где милый бетон эго, счастья для Себя, своих уютных желаний и истин (что сейчас восхваляется из всех утюгов: будь собой! Люби себя!!), оборачивается адом и болью любви: ты просто стоишь на месте, а кажется, что любимый тебя насилует и причиняет боль. А просто две тропинки, ласковые по своему — крылато расходятся в стороны.

Опять же, если бы герои романа, умели не держаться за своё эго, мораль, как утопающий за перепуганного котёнка, и умели бы, как лунатики, хотя бы на время покидать свои бетонированные тропинки истин и Эго, идя друг к другу, то всё было бы хорошо.
Ну это же смешно и грустно, когда мужчина под сорок, собственно, сам Толстой, наигрался с жизнью и набесился в ней, нацеловался женщин, и вдруг… захотел духовной и тихой жизни. Это как есть икру каждый день и сказать: теперь я её не ем. А люди скажут: какой он молодец. А то что он до рвоты её нажрался, они не знают.
А как быть с семнадцатилетней девушкой, героиней романа? Она вообще не видела жизни, и тащить её, такую невинную и чистую, в лес и глушь, как онегинский Медведь, Татьяну, это ведь тоже, насилие и эгоизм. И эгоизм что-то требовать от неё и не быть с ней вместе, всей душой.

Боже, какие гениальные, на века гениальные, слова Маши в романе: ты слишком много рассуждаешь! В этом твоя беда! Просто люби!
Ну, это я уже добавил от себя. Но суть одна. Это исток ада в любых отношениях, когда мы не просто любим и доверяем другому, но занимаемся рассуждениями так мрачно и сладострастно, словно занимаемся мрачнейшей спиритуалистической мастурбацией, не выходя к любимому, за пределы себя. лаская свои страхи и сомнения, эго.
И Толстой просто изумительно показал адовые колёсики этого механизма.
Мне даже показалось, что тема ссор и непонимания, у супругов, показана так хорошо… словно из пустоты растёт цветок зла, некий голос зла, что кажется, нечто потустороннее вмешивается в жизнь, некие барабашки отношений, когда мы прислушиваемся к сомнениям и страхам, эго, и прочей ерунде, больше, нежели к любимому и своему сердцу.

Спрашивается: какого.. то есть: почему тогда всё так как есть?
Почему герой романа, добрый и светлый человек, так маниакально цепляется за свою тропинку и эго, своё представление о счастье, словно ребёнок за игрушку, которую у него отнимает девочка в песочнице?
С другой стороны, Толстой гениально показал в романе, времена года любви, почти по Вивальди: начинается роман с минорной ноты: зима и смерть. У семнадцатилетней Машеньки, умерла мама, и она осталась сиротой, в печальном и тёмном доме со своей младшей сестрёнкой. Окна — занесены снегом. Словно это корабль в шторм, и пенные волны бьют в окна, накрывая корабль с головой.
Толстой чудесно пишет, опережая время, по стилю, словно это пишет Платонов: в комнате матушки все говорили шёпотом, словно боялись разбудить кого-то.

К Машеньке приезжает попечитель. Друг её отца: ему тридцать семь лет. Он играл с Машенькой, когда она была ещё ребёнком. Довольно мило.. играть с будущей женой, в куколки. Когда ты взрослый (так писатель Олеша выбрал себе жену, когда та была ещё ребёнком). Но это ужасно, когда ты в будущем, словно в мрачном припадке аутизма, дерёшься с женой из-за «куколки», вырывая её из рук, пусть это и куколка Счастья.
Далее следует — весна. Ощущение, что в Толстого вселились души Джейн Остин, Тургенева, Цветаевой..
Это чистый восторг. У меня слёзы были на глазах от сплошного ощущения счастья… красоты.
Я даже думаю, что если бы роман издавался в Раю, он бы вышел под маркировкой 250 +.

Повествование ведётся от лица девушки. Толстой, фактически, нежно вошёл в женщину — целиком, всем своим существом: то, о чём некоторые мужчины со слезами на глазах мечтают во время секса — войти в женщину навсегда, став её нежной частью, Толстой осуществил на деле, путь и в имманентном мире искусства, и войдя в женщину, нежно расправил свои исполинские крылья в ней, и женщина.. улыбнулась: губы дрогнули во тьме судьбы, как веточка сирени за окошком.
Чехов, однажды сказал Толстому, прочитав одно место в Карениной, что он был в прошлой жизни — женщиной.

Я верю в это. Но эту мысль интересно додумать: может неприятие Толстым, женского пола, является женской рефлексией самоотрицания и смещения себя в сторону красоты и истины — нежный суицид. Давайте договорим мысль, по полной? Может Толстой был в прошлой жизни — богом, т.е. частью Бога, и потому он по сути отрицает бога? Всё равно что желать, чтобы солнце не светило, но чтобы каждый атом мире и каждая травка, просияли солнцем, как счастьем.
Мне ещё безумно нравится этот роман тем, что современники вообще не заметили его, а некоторые и глумились над ним: мол, несерьёзный романчик о любви и душе женщины.

И слава богу! Это вообще, какая-то мрачная девиация человеческого мышления и либералов и демократов той поры: желание втиснуть «по блату» в искусство, в красоту — политику, демократический или либеральный аутизм серьёзных мыслей, без которых и искусство им представляется не искусством, а баловством.
Это любовь, баловство? Это самое таинственное явление во вселенной, равное жизни на далёких звёздах — душа женщины, баловство?
Весь этот мусор взрослых и моральных идей, политиканства — как кошмарный сорняк, отомрёт однажды, и счастливое и крылатое человечество будет вновь писать о вечном: о любви и душе!
А Толстой уже тогда это написал!! И.. вернувшись в деревню и перечитав роман, ужаснулся. И от стыда хотел даже перестать писать вообще.

Некий крылатый бесёнок во мне подумал с улыбкой: если бы у Толстого было 9 жизней, было бы хорошо, если бы он.. застрелился. Это был бы выстрел в ту мерзость мира, для кого душа и любовь — это пошлость и банальность. Это был бы выстрел в тот мрачный идиотизм, который есть в каждом большом гении, мешающий ему преодолеть то, что может преодолеть и школьник, став ближе к любви и людям.
Кроме того, Толстой бы умер, не написав Войны и Мира и Карениной, и свет рамп мирового искусства и чттателей, сосредоточился бы лишь на этом его гениальном романе — Семейное счастье, где есть лишь красота, душа, любовь, боль, природа милая..
И нет ни грамма, этого мрачного аутизма мировой литературы: политики и «высоких идей», которыми так часто пошляки от литературы, прикрывают ординарность.

В предисловии к роману, один литературовед-идиот пишет с умным видом: конечно, несерьёзно сравнивать этот роман и Анну Каренину или Войну и мир..
Конечно, Дартаньян во мне, виртуозным ударом пронзил ягодицу этого литературоведа.
Таким же идиотизмом было бы с серьёзным лицом говорить: конечно, не серьёзно сравнивать стих Пушкина - Я вас любил, и Онегина.
Это же нравственный аутизм, сравнивать зелёное и тёплое. Так и герои романа сравнивали несравнимое и искренне удивлялись, что всё летит к чёрту.

А вообще, это прелестно. Толстой во всю ширь расправил в этом романе свои крылья гения, свой дар перевоплощения, когда он в равно мере может стать и девушкой и травкой под дождём, и говорить с человеком не на языке идиотов, на языке нарочитой морали, но на языке богов — на языке красоты, которая сама по себе учит человека быть ближе к богу.
Толстой и в конце жизни искренне не понял этого, что одна гениальная строка его художественного текста, выше талмудов его сухих и моральных девиацией, по которым так сходили с ума посредственные люди в его окружении, угробив этим и Толстого, оторвав его от Бога и красоты.
Да, это по своему прелестно и грустно, что Толстому, в дальнейшем, чтобы расправить свои крылья гения, например в лирических безднах описаний крылатых полётах души Наташи Ростовой или Анны Карениной, ему нужно было бы словно найти алиби, разбавив текст умной чепухой нарочитого моралите, а в Семейном счастье, мы видим чистые полёт гения Толстого, ещё не раненый «людьми».

Мне кажется, я понял, что мне не нравится в Толстом.
О, не подумайте превратно, я обожаю Толстого. Но как в том анекдоте: сидят на кухне, русский и американец, выпивают, и русский ему рассказывает, какая Россия плохая…
Но как только американец с едкой улыбочкой соглашается, русский даёт ему в морду.
Это ведь о каждом из нас. О наших любимых. Мы знаем две бездны в любимом, и тёмную и светлую. И мы ревнуем, когда кто-то просто знает тёмную. А значит, не знает ничего, и по сути — лжёт на любимого.
Все мы знаем о «семейном счастье» Толстого и его жены. Не дай бог никому такого «счастья».
Как мне кажется, Толстой — это стихийное выражение некой имманентой природы бытия, с её слепым, как сель с гор или лавина, порывом, сметающем со своего пути — Человеческое, женщину, мужское, душу.. любовь, не важно.
Эта лавина сметает всё на своём пути, ради Истины. С точки зрения любви — это тоталитаризм. С точки зрения вечности, это просто разработка нового чудесного пейзажа, слом старого, уютного и заросшего тишиной.

Это по своему прекрасно. Если вы.. просто друг Толстого, или его собачка, или даже лосёнок в его лесу. Но — не его жена! Не та, кто любит вас всем сердцем и просто желающая прелестного минимума: чтобы её любили, как женщину и человека, а не как лосёнка и друга, не замечая в ней женщину и душу. Потому что с точки зрения вечности, нет никакой души и женщины и любви, а есть мимолётное счастье лосёнка, травки в лесу, счастье упавшего листка.
Да, мне не нравится в Толстом — сама истина в природе, которая тоталитарна, безбожна и бесчеловечна в своём истоке.
Мне это напомнило, как царь заказал Пушкину написать произведение большое, о Петре 1.

И открыл ему тайные архивы. Пушкин долго и увлечённо занимался этим. А потом сказал себе: я не буду писать о Петре.
Что он узнал о нём? Разумеется, Пушкин по прежнему думал, что Пётр 1- гений и величайший правитель. Но это — стихия, как и Толстой, он перемалывает счастье, и своё и чужое, он просто творит гениальный пейзаж истории, величие русской нации и культуры.

С Толстым чудесно бродить в его романе, словно в девственном лесу. Это не городской и прирученный парк, где всё безопасно и рабски покорно.
В лесу романа Толстого, веточка может больно карябнуть вас по лицу. Солнце в листве чудесно улыбнётся вам, как далёкий друг, а синичка на ветке, словно школьник-озорник, с окошка, плюнет на вас своей гузкой под хвостиком, прямо на плечо.
Выходишь из леса, покарябанный, с белой кляксой на плече, а то и на лбу, не дай бог, с чудесным букетиком алой листвы. Счастливый, до ушей! Ах, осенний лес, Толстой… Красота.

И мысленно ты вспоминаешь о Толстом, как нежно вспоминаешь любимую, только что покинув её, как бы целуя запястье памяти о ней, её поцелуи и ласки, вспоминая.
До восторга слёз довёл меня Толстой, описывая русский Эдем любви, когда наш герой, не дожидаясь ключей, перелез через заборчик, чтобы нарвать вишни, и.. замечтался, а Машенька подглядывала за ним в прорезь забора, словно ангел, подглядывала… душу и сны мужчины, словно Адама!
А мужчина.. уселся на развилочку вишнёвого дерева, пальцами катал вишнёвый клей на коре, и мечтательно что-то шептал: ах, шептал милое имя любимой!

Боже мой! Да это более эротично и нежно, чем описание интима в современных романах, чем описание пылких чувств в романах Остин!!
А что делает Толстой в конце романа? Ах… несите меня семеро! К моему смуглому ангелу, на 23 этаж!
Это более интимно, чем описание секса к романах Генри Миллера. Это чистая душа.. душа и тело — одно.
Словно осенний сад, обнажена душа женщины, обнажена она — до боли. Её любовь умерла, но ребёнок на её руках, словно нежное её чувство, словно звёздочка далёкая, проглядывающая в осеннем лесу, и когда муж подходит к жене, она.. прикрывает его личико, ладошкой, словно сердце своё обнажённое! И открывает его и закрывает снова..
Боже, семеро, несите меня обратно, с 23 этажа. Лифт не работает? Чёрт..

И спрашиваешь себя, и синичку на веточке: почему тогда всё так сложилось у влюблённых, что цикл времён года сделал круг и вновь наступила зима и умерла уже.. их любовь?
Наверно это вечная беда влюблённых и вообще людей: они боятся.. умереть. И не важно, в любви или в душе, в жизни.
Не бояться умереть, ради любви, которая выше жизни, наверное столь же редкое качество, как и умение написать картину Рафаэля или отправиться к далёким звёздам: чуточку умереть для своего эго, сомнений, страхов, для бетонированных дорожек истин эпохи, и просто.. покинув пределы своей судьбы, как душа после смерти покидает тело, нежно войти в судьбу и душу и тело любимого человека, доверившись ему всей душой, как себе.
Этого не смогли сделать герои романа. Это не смог сделать и Толстой, в любви.
А мы? Мы сможем это? Что для нас важнее, любовь или счастье?
Нужно просто набраться смелости и ступить с тропинки… в травку и вечерний блеск росы, так похожий на звёзды.

Нет, пушкинская Татьяна здесь не при чём! И тот, кому вручила свою судьбу главная героиня под не менее прекрасным именем Машенька, вроде не тиран, хотя... Именно эти строки кружились у меня в голове, пока я читала повесть моего любимого писателя, с текстом которого у меня всегда роман, вернее  безоговорочная и безответная любовь с первого взгляда и до конца моих читательских дней.

Ситуация, описанная в повести, весьма не стандартна и я бы не стала на основании такого неравного по возрасту брака, случившегося между семнадцатилетней неискушённой девушкой и пожившим тридцати шести летним мужчиной, судить о счастье в семейной жизни как таковой. И что хотел сказать Толстой таким названием, я не знаю, да это и не важно для меня, потому что совсем другое взволновало лично меня в этой истории.

Почему я жалею Машу, которая тоже далеко не безупречна в своём поведении по отношении к мужу? Потому что мало того, что ей "посчастливилось" влюбиться в мужчину настолько старше себя, что возымело потом ожидаемые последствия, о которых, кстати, он же её и предупреждал как умудрённый опытом, так ещё в такого. Какого? Он по-отечески мудр, степенен и закрыт, словно застывшая скульптура с прочной оболочкой и едва теплящейся жизнью внутри. Уверен в себе, уравновешен и в случае непонимания уходит внутрь, оставляя любимую в полном душевном одиночестве. Это страшно, скажу я вам и, поскольку мне приходится прощать это людям в жизни, то на литературных героях я, пожалуй, безнаказанно отыграюсь хотя бы в собственной рецензии...

И таковым он был с самого начала их отношений. Он уже любит её, но что же чувствует при этом и видит она:

Ходил, уходил, приходил, примерялся, не досказывал, не досматривал, наводил смуту. "Должна быть в женщине какая-то загадка...", но не в мужчине, на мой взгляд, хотя это дело вкуса, конечно. А финальная сцена объяснения в любви - так это вообще театр двух актёров или игра в поддавки и причём со стороны несчастной девушки, которая в итоге первая призналась в любви. Просто сплошное мужское кокетство. Да, я разумеется понимаю, что его возрастом отчасти и продиктовано такое поведение, ибо не уверен он в правильности и уместности своей любви к молодой девушке, что он и поясняет потом сам. Но, боже мой! Нет... Не надо так, не люблю я, когда мужчины себя так ведут. Прими решение и будь готов принять потом удар или просто уйди, если не уверен, только не вынуждай женщину вести себя, как мужчина, и уговаривать тебя.

И вот случается то, о чём он её и предупреждал. Уединение в деревне прискучило молодой крови и захотелось впечатлений и бурления светской жизни. Осуждаю ли я её? Едва ли, хоть и не восторгаюсь, конечно. Она молода, ей около двадцати, и жизнь у неё дворянская, без трудов праведных. Он степенен, свекровь занудна и строга, и в деревне слишком много тишины. И, чтобы захотеть уединения от мира, нужно сначала устать от чего-то того, с чем она ещё и не знакома. Он мудр и по-прежнему уравновешен и, идя у неё на поводу, позволяет неопытной молодости увлечься светской жизнью в угодной для неё мере. А сам тихо наблюдает за процессом со стороны, не ропща, но всё больше и больше уходя в себя и давя в себе свою любовь. Прекрасно! Да лучше бы скандал закатил и показал своё небезразличие, ревность, в конце концов! Всё какие-то чувства и энергия, чем эта мудрая молчаливо добродушная "могила", в которой он топит свои чувства, и она подходит к нему, словно к памятнику с красивым оттиском дат рождения и смерти их любви. И кроме того, женщине необходимо ощущать время от времени мужскую руку, которая придерживает, тем самым говоря - ты моя и дорога мне. Но тут включается во мне человек и говорит - нет у него сил на скандалы, понятное дело, кончилась энергия, ушла вместе с годами жизни. Хотя, по нынешним меркам сорок лет для мужчины - это не возраст старца.

И вот финал их семейного счастия. Жена пытается говорить со своим мужем. И, как когда-то вытянула из него признание в любви, сейчас молила открыть душу после долгого отчуждения и дистанции между ними. И, преодолев крепкое мужского сопротивление нелюбимой ими откровенности, что услышала :

• Нет, я не правду говорил, что не жалею прошлого; нет, я жалею, я плачу о той прошедшей любви, которой уж нет и не может быть больше. Кто"виноват в этом? не знаю. Осталась любовь, но не та, осталось ее место, но она вся выболела, нет уж в ней силы и сочности, остались воспоминания и благодарность...

  А дальше двадцатиоднолетняя молодая женщина, полная нерастраченной сексуальной привлекательности и любви, а по нашим меркам вообще ещё девушка, делает такие выводы о своей жизни, которая, не успев начаться, уже закончилась с точки зрения её как женщины. Я даже не хочу комментировать, чтобы остаться корректной. Пусть её слова сами скажут за себя. И это будет пояснением к тому, почему и за что мне жалко бедную Машу, как Пушкину когда-то милую Татьяну.
  
  

Вот всё-таки потрясающее свойство Льва Николаевича, автора грандиозного романа в несколько томов "Война и мир", умудриться в такой небольшой объём запихнуть всю человеческую натуру. Понимаю, что это была своего рода проба пера, подготовка к чему-то большему, но талант писателя поражает.
Казалось бы - история обычной, ничем не примечательной семейной пары. В наше время разницей в возрасте супругов не удивишь, а в те времена это и вообще это считалось нормой. Да и не происходит в книге ничего особенного. Однако Лев Николаевич так мастерски раскрыл перед нами героев повествования! Так здорово показал нам их психологические портреты.
А какой красивейший язык! Божечки! Но тут, конечно, удивляться нечему. Лев Николаевич знатный мастер красного словца. Но, повторюсь, при таком объеме концентрация чудных цитат просто зашкаливает.
В общем, всем рекомендую! Очень умная, современная, качественная, красивая литература!
P.S. Слушала книгу в исполнении Анны Каменковой. Замечательная актриса с очень знакомым голосом. С музыкальными вставками. Но был небольшой косячок - некоторые места повторялись. В остальном отличная аудиокнига.

Дмитрий Оленин прибыл на Кавказ на службу. Там, находясь в другой обстановке и с другими людьми Дмитрий чувствует себя иначе. Он открывает для себя важное в жизни, ну а ещё встречает любовь. Но вот любовь эта тихая и мирная, ведь подойти и заговорить с красивой и гордой казачкой страшно. Однажды приезжает старый знакомый Оленина, который и решает познакомить влюбленного с предметом воздыхания поближе.

Герой не особо вызывает какое-то отношение к себе. Сидит, пялиться на девушку и уже по уши влюблён. Не люблю я такие история. Ну где же тут любовь то. В чем она заключается? Ну красавица она и ладно, а ты тогда, чем ей можешь понравиться, чтоб она за тебя замуж шла, если ты с ней толком и поговорить то не можешь.
Концовка даже порадовала. Себялюбивый человек получил то, что заслужил, хотя и понял только в конце суть и мысли недоступной казачки.

Как приятно читать русских классиков! Какой слог, какая ясность мысли, каждый герой превосходно выписан, их характеры четко переданы, благодаря чему их поступки не вызывают недоумения. В этой повести Лев Николаевич порадовал читателя прекрасным изображением величавой природы Кавказа и описанием быта терских казаков, проживающих в станице на берегу реки Терек.

В эту станицу, для постоя, в составе роты прибывает главный герой повести - Дмитрий Оленин. Автор, для понимания с кем нам предстоит иметь дело, сразу выдает ему не лестную характеристику молодого богатого бездельника и повесы, отправившегося на Кавказскую войну юнкером ради развлечения. Описывает его как скучающего, постоянно увлекающегося юношу не имеющего ни семьи, ни нужды, ни веры, ни отечества.

И вот здесь, в этой станице, наблюдая за разудалой свободной жизнью казаков, Оленин, впервые в жизни чувствует себя по-настоящему счастливым. Ему открывается истина - счастье в том, чтобы жить для других. Правда я не заметила, в чем же именно проявилась его жизнь для других. Что же он такого сделал, кроме того, что он подарил бравому казаку Лукашке одного из своих коней? Да и конь тот был не слишком хорош. А вот к казачке Марьяне, невесте Лукашки подбивает клинья и смущает ее предложениями замужества. И в этом состоит отречение от собственных желаний в пользу других? Конечно, нет! Просто автор отлично показал, что человек может мыслить о себе всякое хорошее и благородное, по-сути таковым не являясь. Дмитрий даже временами мечтает навсегда остаться в этой станице, стать казаком (интересно, как он себе это представляет?), жениться на казачке, ходить на охоту, рыбалку и в военные походы. Однако же, получив от ворот поворот, тут же попросил перевод у начальства и уехал. Очередная попытка убежать от себя окончилась неудачей.

Я искренне не понимаю, почему нас в школе мучили «Войной и миром» и «Анной Карениной», когда у Льва Николаевича есть короткие повести и рассказы, которые не только проще воспринимаются, но и эмоционально гораздо ближе молодому читателю. Лично у меня после школы осталось стойкое отвращение к Толстому, и только теперь, с годами, я начала открывать его для себя заново — и с удовольствием.

Повесть «Казаки» — одно из таких открытий. Конечно, не обошлось без фирменных толстовских самокопаний и философствований на тему смысла жизни и природы счастья. Но, честно говоря, это мелочи на фоне удивительно живой, почти осязаемой картины казачьей станицы.

Толстой переносит читателя на Кавказ, в мир вольных людей и нетронутой природы. Его Кавказ — это не просто фон, а полноценный персонаж. Горы, река, солнце, степь — всё дышит свободой. А какие персонажи! Какая Марьяна, какой старый казак Ерошка! Читая, я будто сама прожила с ними целый год.

Герой повести, молодой дворянин Оленин, уезжает на Кавказ, надеясь сбежать от светской пустоты и найти настоящую жизнь. Его внутренние поиски и влюблённость в казачку Марьяну постепенно приводят его к главному выводу: убежать от себя невозможно. Каким бы ни был мир вокруг, если внутри нет гармонии — ты её не найдёшь нигде.

Мне кажется, что именно в повестях и рассказах Толстого наиболее ярко раскрывается его талант. Здесь нет тяжеловесных многотомных построений, зато есть атмосфера, живые характеры и искренние эмоции. «Казаки» — прекрасный повод заново