Владимир Маканин. Собрание сочинений. Том 2

Ключарев и Алимушкин. Рассказ.
Едва ли не фантастическая в своей основе фабула — некая почти что инфернальная связь между двумя людьми — не сделала этот рассказ оторванным от реальной жизни. Маканин вообще очень наблюдательный автор — под его снайперски точным взглядом раскрываются самые мелкие детали бытия. И особенность Маканина-писателя как раз в том и состоит, что он обратит внимание на то событие/происшествие/случай и на такого человека/героя/персонажа, которые обычно проходят мимо нас незамеченными. А Маканин заметит, обратит внимание (взгляд снаружи), а потом ещё передумает много мыслей (взгляд изнутри) вокруг этого малозаметного и сделает из всего этого тему для разговора — рассказ, повесть, а то и роман.

Дальше коротенько по остальному содержанию книги

Человек свиты. Повесть.
По сути, название повести определяет всё и сразу раскрывает тему разговора Писателя с Читателем. И явление это — свита "короля" и стремление многих приспособиться, влезть в эту свиту, стать одним из тех, кто в зубах приносит королю любимые растоптанные пахучие королевские тапки — совсем не закончилось с концом советской эпохи, потому что корни этого явления лежат в основе человеческой психологии, это целый тип людей такого рода, краткая суть которых выражается простыми "чего изволите?" и "куда сбегать?". И от того, что Маканин на примере конкретного случая, происшествия, события, выводит целую закономерность, целые социальные явления, чтение превращается в социально-психологическое исследование, не теряя при этом литературной чистоты и силы, красоты и вкуса.

Гражданин убегающий. Рассказ.
Несмотря на то, что этот рассказ уже когда-то читал, с удовольствием ещё раз прошёл по всем перипетиям жизненного пути главного героя. Тоже очень знакомый мужской типаж — перекати-поле, строитель-шабашник, ни кола ни двора. А поскольку жить-то надо, то в каждом новом месте появляется какая ни есть бабёшка, согласная приютить, обогреть, накормить-напоить да ещё и в свою постель уложить. Ну, а где совместная постель, там и последствия. А кому они нужны, пискуны эти горлопанящие и жрать требующие? Вот и перекатывается наш красавец-мужчина от стройки к стройке, бегая от "жён" и главное от "детей". Но ведь от себя не убежишь...

Антилидер. Рассказ.
Тоже знакомая история (и ведь прошло уже лет этак 6-7, а содержание помнится!) и тоже типаж. А ведь и в самом деле — что мужику с такого рода проблемами делать? Вопрос тот ещё!..

Отдушина. Повесть.
Да, живёт человек, неприметный и негромкий, но, как и любой другой, старающийся жить как все и даже лучше. И жизнь какая-то вся получается пресная и некрасивая, негромкая и безвкусно-бесцветная — работа и дом, дом и работа. С ума сойти можно. Если не завести себе отдушину — дом и человека, куда можно прийти, поговорить (или помолчать), прижаться к тёплому-женскому-мягкому, сбросить с себя усталость и серость обыденности жизни, сделать, так сказать, перезагрузку. И даже посоперничать с другим претендентом... в общем, всё как-то по расчёту сделать, всю свою жизнь рассчитать, как будто новую мебель кому-то вычертить...

Где сходилось небо с холмами. Повесть.
На первый взгляд, основная тема повести перекликается с рассказом "Ключарев и Алимушкин" — зависимость благополучия одних от такого же благополучия другого. Однако основной мотив этой повести всё-таки чуть в другом — тут Маканин бульдозером прошёлся по поп-культуре и по подмене, замене пения "от души" (пусть и не профессионального, зато застольного широкого и распевного, когда вся душа нараспашку) на перепевки шлягерных навязчивых мотивов, которые давно заменили нам настоящую душевную песню. И тот феномен, о котором говорит в повести Маканин, известен не только в небольших посёлках и деревеньках — ну вот хоть и на фестивале авторской песни, стоит у костра появиться какому-нибудь маэстро с именем и голосом, как тут же гитара переходит к нему и "гитара по кругу" превращается в сольное выступление одного Мастера (пусть даже при этом и заслуженного мастера и отменного гитариста). И конечно же ещё и просто вытянутые на поверхность повести смыслы умирания старой русской деревни, рабочего посёлка (ещё с "Прощания с Матёрой" знакомые читателю) есть и в этой повести Маканина.

Предтеча. Роман.
А тут мы имеем дело с широко распространившимся в своё время явлением целительства. Только автор не со стороны нам обрисовывает эту фигуру, а как бы проникает внутрь такого одарённого стихийного целителя. И вместе с ним и с его окружением, с родственниками и знакомыми, с последователями и фанатиками — всех вместе прогоняет нас сквозь его судьбу. Вот и правда задумаешься, чего там тогда больше было — шарлатанства или всё-таки были самородки...

Это второе мое знакомство с автором, но на этот раз я выбрала неудачную тему. Ведь знала, что вряд ли раскопаю для себя что-то интересное в описаниях экстрасенсов, но все равно решила ее взять. Собственно, поэтому такая и оценка, к авторскому слогу изложения никаких претензий нет, а вот тема вышла не моя.
Я впервые столкнулась с экстрасенсами, наверное, тогда же, когда и большинство, во время повального увлечения Кашпировским и Чумаком. Причем фанаты делились на лагеря и спорили до хрипоты, отстаивая именно свою кандидатуру! Я вот предпочитала Кашпировского, серьезный, строгий, как настоящий учитель, у такого не забалуешь. Чем-то, кстати, Невзорова напоминал, одинаковый типаж. Невзоров тоже сейчас решил всплыть после долгого отсутствия в информационном поле и нести людям свою теорию, но время оказалось уже упущенным, то поветрие прошло. Зато сторонники Чумака упирали на иное, Кашпировский злодей какой-то, вон какой хмурый, а на Чумака и смотреть приятно, улыбается, сразу видно, всем желает добра! Вот то немногое, что сохранила моя детская память. Конечно, содержание этих наставлений с экрана напрочь забылось, а может и вовсе не осознавалось полностью. Но эти люди были символами эпохи, поднялись на гребне интереса ко всему паранормальному, да просто ко всему ранее запрещенному, высмеиваемому. Если бы на тот момент я была взрослой, то, наверное, прошла бы мимо, подсмеиваясь над подобными увлечениями, держалась бы более саркастически, как отец и старшая сестра. Но мой детский возраст с некой верой в чудо позволил мне поддержать легко увлекающуюся маму и проводить опыты по определению цвета листа бумаги с закрытыми глазами (холодный или теплый), удержания ручки или ножниц на ладони и прочих вещей. До сих пор приятно вспомнить, дааа.
Вот в такие воспоминания вогнала меня эта книга. В ней, как уже видно из названия, говорится о предтече, о том, с кого началось это движение. Кстати, сразу оговорюсь, я не знаю, является ли это произведение полностью выдуманным, или основанным на каких-то частичных материалах, или же полностью биографическим. Так что рассматриваю я его только опираясь на то, что написал автор.
Итак, главный герой нашей повести - обычный такой человечек, работяга, строитель, с грязноватым прошлым. И деньгу большую зашибал, и крал помаленьку, правда, не у людей, у государства, а это как-то особо в сознании советского человека рассматривалось, вроде, не совсем и воровство с моральной точки зрения. Ну, да, не будем углубляться. И вот, несчастный случай на лесоповале в конце тюремного срока привел к небольшой травме, справке о шизофрении и ... внезапно открывшемся даре исцелять. Причем брался он за больных, врачами уже "списанных", уже всеми родными оплаканными, когда разумом все понимали ограниченность медицины, но какой-то частью сознания за чудо цеплялись. Да на самом деле практически любой, хоть физик-теоретик, хоть врач-академик, сколько бы раз он не доказывал превосходство науки над темными суевериями, но как коснется беда самого близкого, самого родного, как пройдешь все этапы официальной медицины, как получишь везде отказ, куда угодно побежишь за последним шансом, и в глушь лесную за волшебным корнем, и на другой конец города к бабке-знахарке, что травки варит, чугунки горячие на живот ставит да пришептывает что-то. И не думаю, что у кого-то язык повернется подобное осуждать.
Вот в роли этой бабки-знахарки выступал наш старик. И в лечение его также входили всякие травки да составы особые. Как уж он их комбинировал, не знаю, что аж взрывы на квартире у своей знакомой устраивал. Впрочем, удивительно не столько это, сколько то, что знакомые на него за подобную порчу имущества нисколько не обижались. Бывает такой магнетизм у человека, что все ему прощаешь. Но не каждый с каждым сходится, как и магниты, могут и взаимно отталкиваться. Но постепенно образовался у него круг сторонников, среди них и один журналист, который все пытался свести воедино этого знахаря и официальную медицину. Но ему правильно сказали, у него же нет метода, который бы он мог ученикам передать. Как этому научить? Знахарь пытается воззвать к лучшему, что есть в человеке, но при этом обвиняет его, срамит, заставляет вспомнить все грехи, пересмотреть всю свою жизнь, чтобы отречься от дурного и устремиться к хорошему. Но одного этого желания было бы мало для воскресения и излечения опухоли. Старик старался задействовать защитные силы организма, пробудить их от спячки. Для этого вводил диеты, устраивая стресс для организма, готовил индивидуальные травяные настои, будоражил и тело, и душу, и делился своей жизненной энергией, а потом забивался в темный уголок неказистой пристроечки и спал, спал. Отдыхал, восстанавливал силы. Таким методом всю палату на ноги не поднимешь, ресурсов своего организма не хватит, да и индивидуальный подход теряется.
Для полноты картины отражено и то, что мастер не всесилен, болезнь изгнать может, а чтобы она не повторялась, изгоняет заодно и ее носитель прочь из города, в Сибирь, на свежий морозный здоровый воздух. Но если дело не в болезни, а в старости, в общей изношенности организма, то тут и наш чудотворец ничего поделать не мог. На день-другой сил придаст больной, но и все на этом, против природы идти не получается.
Но, как говорится, бог дал - бог взял. Как неожиданно появился этот дар, так и ушел в землю. Пропал магнетизм, испарилась возможность передавать жизненную силу через контакт с больным. И остался только странный старик, который талдычил пьяницам о вреде водки, да пытался спасти губящих свою жизнь. А постепенно, капля за каплей, и своя собственная жизнь уходила из него. Но он этого не страшился, понимая и принимая обязательный исход. Твердил лишь, что праведным смерть придет безболезненная, без мук, как он и умер. Умер, протоптав дорожку другим, может, с такими же необъяснимыми способностями, а может и шарлатанам, проведя их в отделения больниц, доказав своим примером, что чудо возможно, что медицина еще не всесильна и не так много знает об организме человека как хотелось бы.

– И в этом ты ошибаешься, – светло улыбаясь и
заслоняясь рукой от солнца, возразил арестант, - согласись, что
перерезать волосок уж наверно может лишь тот, кто подвесил? (М.А. Булгаков, "Мастер и Маргарита")

Проза Маканина хороша, как летнее море в предполуденный час. Будто бы покачивает тебя упругими солёными волнами, перед глазами плывут радужные точки, а солнце ласково поглаживает плечи, грудь и щёки. Но море им. Маканина коварно: забылся, уснул, потерял контроль, открыл глаза, а изумрудные волны сделались чёрными, липкими, холодными, небо - серым, клокастым, душным, на горизонте - молнии, до берега не доплыть, а из морских пучин трубным голосом кличет какая-то хтонь куда там Лавкрафту.
Ещё раз моргнул, и уже не расстилается на мили вокруг море, а лежишь ты в тесной, низкой, закопчёной избушке, спутанный паутиной по рукам и ногам, со стен на тебя пялятся страшные чёрные рожи - клыкастые, перекошенные, рогатые, по углам сидят жабы и пауки, и только посреди всего этого безумия вместо страшной старухи в бородавках - милый седой старичок со шрамом на блестящей лысине.

Старичок прохаживается взад-вперёд мимо лавки, на которой лежишь ты, читатель, покрытый холодным потом. Он улыбается, бормочет ладно, почёсывает шрам да поглядывает хитро. Вроде и не стоит его, болезного, бояться, но в тебе подспудно зреет ужас, как будто тебя поместили в застенки Гестапо.
Старичок понемногу распаляется, бормочет всё громче, захлёбывается, брызжет слюной во все стороны, лезет к тебе, кричит, душу из тебя вынимает. Что, мол, ты, червяк, делаешь здесь, в этом прекрасном мире? Наверное, пьёшь, куришь да развратничаешь? А что ты, жук навозный, сделал хорошего, а? Вот потому и дохнешь здесь, с пауками, лягушками и мной, шизиком со справкой!
На этом самом месте я, к счастью для себя, проснулась, с воплем села на кровати, до икоты напугав мужа, и меня пришлось отпаивать колодезной водицею, от которой отпотевало звонкое цинковое ведро водой.
Теперь по порядку. Жил-был на свете Сергей Степанович Якушкин. Жил-не тужил, любил жену, воспитывал дочь, сытно ел да грёб немалые деньги, приворовывая казённое, за что и отправился по этапу. В заключении на голову будущему Предтече упало бревно, после чего он возомнил себя избранным и начал лечить. И это у него получалось, даже страшные диагнозы из трёх букв ему покорялись, вот только само по себе лечение выходило каким-то мерзким, бесчеловечным, будто вместе с болезнью он норовил выгнать из тела душу.
Однако же рос и ширился круг поклонников, трясущихся якушкинцев, которые по совету Предтечи дружно ели зубной порошок, пили дёготь и зловонные травы из грязных склянок, а одна женщина по имени Инна давала себя щупать по ночам и едва не лишилась жилья. Где же я это уже видела? Ах да, в фильме "Агония" про Григория Ефимовича, не к ночи будет помянут.
Предтеча тем временем, в свободное время делая ремонт в квартирах (не отсылка ли это к несложившейся плотницкой карьере Иисуса Христа?), бормочет, мешает, почти умирает, начинает разлагаться, но, не доведя задуманное до конца, возвращается к жизни. Окружающих он не только лечит, но и учит, выдавая на-гора дичайшие вещи космического масштаба и столь же космической глупости из области альтернативной физики и такой же одарённости.

Теперь-то я знаю, чей он предтеча - Марвы Оганян.
Знаете, что меня больше всего раздражало во всём этом мракобесии с блэкджеком и настойками трав? Идея, красной нитью проходящая через всё учение Предтечи - в своей болезни виноват ты сам, грешил много, жил не так, наступил на бабочку, перешёл дорогу в неположенном месте, обозвал Васю Петрова дураком, etc

Серьёзно, Предтеча? Чем же была виновата моя троюродная сестра шести лет от роду, за месяц сгоревшая от лейкоза? Где она успела нагрешить на такую беду? Извините, вообще не к месту, но не выдержала.
Автор со своей золотой колокольни указует нежным маканинским перстом на правильного и мудрого Предтечу в ослепительно белом пальто, окружённого современниками - сплошь быдлом и мещанами. Вы только посмотрите на то, каким сбродом представлены обычные люди: изменница, мещанка и приспособленка Леночка, грубияны и стяжатели Молокаевы, попивающий Дериглотов, шелестящий Кузовкин, карьерист и циник, а на деле, что называется "пустое место" Коляня... Он даже не Коля, не Николай, а "Коляня". Знаете, моя бабушка, желая продемонстрировать презрение к соседу-алкоголику, звала его исключительно Юрочкой, в отличие от Юры - моего дедушки.
Со "светлой стороны" ли дар Предтечи? Сомневаюсь. Слишком много в нём суетной гордыни, тщеславия, желания поучать, зато напрочь отсутствует главная добродетель - смирение. Автор упорно убеждает нас, что Якушкин страдал от великой любви к людям, которой лично я разглядеть не смогла. Напротив, у меня сложилось ощущение, что он людей презирает, клеймит.

Должна ли я возлюбить Предтечу за то, что он бессеребренник, в отличие от тётечек и дядечек с геморройными физиономиями, что таращатся на свет божий с последних страниц бесплатных газет (приверну, отверну, оплата сдельная)? Нет, не должна. Он спасал людей, но лишь потому что по случайному стечению обстоятельств даром (тем самым, что граничит с Dementia praecox) оказался наделён именно он, а не кто-нибудь более достойный.
Кстати, ещё там было прекрасное

, с которым я не совсем согласна, хотя понимаю, о чём речь. Нет, я не одобряю зоошизы, но конкретно эта цитата кажется какой-то навязчивой идеей человеколюбия.

, - брызгая слюною, орёт Предтеча, а я тем временем бьюсь челом о сруб светлицы.
К концу книги Якушкин предсказуемо утратил способность лечить, что показалось мне очень логичным, ибо дар был не за заслуги дан (какие заслуги - воровство, колония, "тех, кто сидел, к боженьке без доклада пускают"?), а лишь на время, как посреднику. Он покрикивал, указывал, считал себя достойным поучать, наслаждался творящимся вокруг него танцем с бубнами, не осознавая, что сам он, как человек, никто.
В итоге, утратив дар, экс-Предтеча страдает не столько от невозможности спасать людей, сколько от безделья, от невозможности привлекать к себе внимание, как это делают новомодные Суханцев и Оганян, простите, Шагинян.

И, даже не имея за душой ничего, он продолжает поучать, метать бисер перед свиньями, коими в книге предстаёт почти всё его окружение. И хотелось мне воскликнуть вслед за свёкром Лены (сватом Якушкина, если я в очередной раз не запуталась в прикладной генеалогии):

Умер Предтеча тоже не без театральщины, оставшись в собственноручно вырытой яме где-то на Мещерской стороне, в своё время бесподобно описанной Паустовским:

Фуууух, аж задышалось легко после терапии Паустовским!
Эта смерть должна быть, очевидно, дофига символичной, но к концу этого "Жития одного шизофреника" мои глаза настолько ослепли от сияния его белого пальто, что я утратила способность складывать два и два, не говоря уже о том, чтоб анализировать. Мне бы так же заползти куда-нибудь и застрять, только бы не слышать больше про лечение, корни и знахарей, а также слова "совесть" и "любовь", которые Якушкин потрепал до состояния "Малыша и Карлсона" в детской районной библиотеке.
И да, простите, но мне, выпускнице кафедры уголовного процесса и криминалистики, одной кажется странным, что два человека нашли труп и просто закопали его, никуда не сообщая? Серьёзно? То есть в 1982 году считалось нормальным так делать?
"...а потом "Лиза Алерт" таких дедушек ищет по лесам..." (Кэп Бадлона)
Всё в этой книге не как у людей.
В общем, что я имею вам сказать, дорогие детишечки: моё первое знакомство с творчеством Маканина вышло каким-то печальным - это раз. Во-вторых, я в очередной раз убедилась, что писать можно сколь угодно хорошо, округло и красиво, но если от содержания несёт мусорной кучей, то рано или поздно обман вскроется. В-третьих, я добавила ещё одну книгу в ящичек для произведений, где от всех героев одинаково тошнит. И в-четвёртых, какие времена, такие и Предтечи. Видимо, люди начала Нашей эры были лучше нас, потому что у них предтечей был не безумный старик, а Иоанн Креститель.

Книга о народном целителе, знахаре, предтече Кашпировских и Чумаков и иже с ними. Правда, в отличие от многих других, он подкупает совестью и полным отсутствием стяжательства.
А начиналось так. Прожив больше половины жизни, подворовывая на строительных подрядах, оказался в зоне. Именно там, после удара по голове упавшим бревном, вместе с медицинским заключением «шизофрения» получил свой дар излечивать больных.
Как и все народные целители, Якушев отличается оригинальными методами лечения. Но харизматичность главного героя не только в методах, но и в свойственной ему «говорливости», в длительных, даже не беседах, а поучениях о смысле жизни, о мщении каждому за «хапанье», о неотвратимости наказания природой за нашу гонку.

…совестливый ваш организм – по счету платит, и чем больше оттесняли вы других локтями от общей кормушки, тем более мучительная ждет вас болезнь.

Все беды человеческие – от самого человека, от отсутствия любви к людям.
Харизматичность героя и в его образе жизни, в поведении, в питании.

Психологическое поле и энергия такого человека притягивает к себе других. И вот тут то, в отличие от яркого образа знахаря, его окружение выглядит мелко и убого. Дело не в том, что возможно автор пытался представить его именного так. Дело в том, что эти страницы книги какие-то… уныло никакие. Как бы автор весь свой адреналин выплеснул на главного героя, а на других уже ничего и не осталось. Очень неровный и неравный по качеству сюжет.

Маканин удивительно умеет передать дух времени, о котором пишет! Если в "Андеграунде" это 90е, то здесь это- эпоха "застоя".
Люди свиты! Они всегда были, есть и будут в нашей стране. Лёгкий способ почувствовать свою исключительность, превосходство над остальными- не надо старательно работать, развиваться, трудиться как все- просто надо уметь быть поближе к начальству, уметь угодить, стать необходимым, полезным. О, это целая профессия, требующая самоотдачи: всегда быть в форме, улыбаться, угадывать желания, оказывать мелкие услуги- и "солнечное местечко" обеспечено. Герои повести сейчас могут показаться наивными: они искренне восхищаются начальством, для них это небожители буквально; в наше циничное время все по-другому, сейчас принадлежность к "свите" даёт материальное благополучие и власть, а у Вики и Мити все бескорыстно. Однако им кажется, что жизнь их удивительна и является предметом зависти окружающих.
Тут Маканин, как всегда, сгущает краски, вносит элемент гротеска: ведь их кумир- всего лишь секретарша директора! Красивая, холеная, царственная- она сама всего лишь швейцар у дверей начальства. И на служение такому кумиру потрачено 15 лет жизни! Проблемы в семьях, бытовая неустроенность, отсутствие нормального продвижения по службе- а они все играли чужие роли.
Но случилось страшное: Вика и Митя то ли надоели, то ли "постарели", но оказались вдруг изгнаны царицей и заменены другими, не менее ловкими. И как же теперь жить? Столько лет прошло впустую. В эти интриги и переживания оказались уже вовлечены и семьи героев, и это тоже выглядит достаточно гротескно.
Люди свиты неистребимы, пока этот социальный лифт работает.

Не секрет, что в конце двадцатого века в советском искусстве назрела общая проблема - отход от стереотипного положительного образа простого труженика и семьянина. Оказалось, что отношения между людьми непредсказуемы, полны противоречий и немотивированной агрессии. Хотя жена Антилидера Куренкова, ненавидящего до неудержимого желания стереть в порошок тех, кто хоть в чем-то превосходит его (материальным благополучием. умом или силой), все-таки научилась угадывать очередную вспышку агрессии мужа. Начинается с того, что Куренков начинает темнеть лицом, а потом и всем телом. Злоба постепенно овладевает им, жжет изнутри, чтобы в определенный момент "взорваться" агрессией против ненавистного "выскочки". Сам Куренков, обычный обыватель, ничем не выделяется из основной массы простых работяг. Незатейливая судьба таких людей определяется еще в школе, когда кто-то из детей становится лидером благодаря своим личным качествам, а кто-то назначается на эту роль опытными педагогами, которые стремятся выделить тех, кто может стать примером в учебе и внеклассных мероприятиях для всех остальных детей. До поры до времени Толик Куренков не был ни драчуном , ни завистником: отличников и школьных красавчиков никогда не задирал. Но в какой-то момент вдруг начал острее испытывать "несправедливость жизни", возможно, чувствуя, что те, кто пользуется авторитетом (неважно, в компании приятелей или на зоне), по большому счету, не заслуживают этого. Если присмотреться к героям, вызывающим припадки злобы у Куренкова: "везунчикам"Тюрину, и Сыропевцеву, зеку Большакову - нельзя не отметить, что их лидерство - фиктивное. На самом деле, они пользуются авторитетом совершенно незаслуженно. И внутреннее "жжение" антилидера грозит очередной неуправляемой вспышкой ярости.
Если вспомнить шукшинского Глеба Капустина "срезавшего" в "интеллектуальном" споре зазнававшихся, по его мнению, "знатных " земляков, можно провести некую параллель между ним и Толиком Куренковым. Только у героя Маканина все гораздо трагичнее: скопившийся в нем "заряд зла" толкает его на уличную драку, после чего он попадает в тюрьму, откуда он уже не возвращается. Шурочка, как всегда, нутром чувствуя беду, приезжает на свидание к мужу и, видя его потемневшее лицо, понимает, что беда уже нависла над ее Толиком.
Почему появляются такие "антилидеры, как Куренков? Писатель оставил право ответа на этот вопрос за читателем, указав на достаточно распространенный тип современного "маленького" человека, который не находит для себя другого способа бороться с "несправедливостью" жизни. Количество пьяных драк между вчерашними приятелями, которые заканчиваются для них скамьей подсудимых, подтверждает этот печальный факт.

Композитор Георгий Башилов вырос где-то на Южном Урале, в Аварийном посёлке, в удивительно музыкальной, поющей среде. В детстве он впитал в себя мелодии родных напевов, унёс их с собой. Но чем больше Башилов писал собственной музыки, тем меньше её оставалось в посёлке. Его искусство росло на соках родной земли, словно ячменный колос, невольно истощающий почву под собой. По крайней мере, так Башилов хочет видеть свои взаимоотношения с малой родиной: как долг и как вину. История этой вины и попыток искупить её лежит в основе сюжета этой небольшой повести.
-----

Предтеча — лицо или событие, подготовившее условия для деятельности других, для появления чего-нибудь другого. («Толковый словарь» Ожегова).
Называть старика Якушкина «предтечей» всех этих кашпировских, чумаков, джун и прочих бабнюр. я бы не стала, но раз так назвали, пусть будет. Немного о сюжете: неплохой парень Якушкин, любящий муж и отец, «хапнул» лишнего, за что и попал на зону в Сибирь, где ему открылась Истина путём удара бревном в голову. Правда врачи открытие Истины диагностировали как шизофрению, и так бы доживал свой век несчастный инвалид, если бы не одно «но». Якушкин и правда умел лечить людей. И дело не в журналах, травах и самообучении. Сила его была в его руках. В малых грабках. И в полной уверенности, что спасти – получиться, что спасти надо любого, даже не очень хорошего человека, даже того, которого врачи спасать отказались. Это действительно был дар, необъяснимое явление, вот почему не было у Якушкина «методики, которую можно ученикам передать». Так же даром является магнетизм – Тяга, которая то привлекала, то отталкивала от него людей. Люди были разные – одинокая Инна, которая выбрала его в боги (просто потому, что церковь в то время как-то не особо популярна была), малахольный Кузовкин, ищущий Истину (вот кого надо было бревном по голове двинуть, для помощи в поиске) и конечно журналист Коляня – персонаж малосимпатичный, но очень нужный. Знахарь назван в романе «говорливым», однако, слов его мало, а те, что есть похожи на пьяный бред, а Коляня озвучивает смысл всей «методы»: Люди не выживают, потому, что боятся диагноза, верят врачам, перестают бороться. Якушкин этот страх отгоняет: я с тобой, я тебе помогу, давай, милый, живи, люби. Если отбросить все эти волшебные штуки, когда знахарь, как изгнанный из школы чародейства и волшебства и лишённый памяти старый колдун, варит зелья, бормочет, подвывает, если отбросить «Тягу» и «втирание рук», то это и есть смысл выживание – если есть тот, кто поддержит, лаской ли, лечебным поджопником, добрым словом, кто не уйдёт, в общем тот, кого можно любить – тот и выживает. Поэтому надо просто любить…
Ну да, если бы всё было так просто. Одной любовью и верой не справится со смертью. Если вернутся из книги в реальность без примеров понятно, что страшная болезнь, упоминаемая в книге, может поразить любого: богатого и бедного, любимого и никому не нужного, и сама решит, кого забрать, а от кого внезапно уйти – врачи ли прогонят, вот такой Якушкин, вера-любовь, или человечье «мненельзяумирать!!!». Может, поэтому и забрал Маканин дар у своего героя, потому что невозможно спасти всех, и умер его предтеча так печально.

В финале романа есть эпизод, вроде как к сюжету отношения не имеющий – описание отвратительного эксперимента с крысами. Вот ещё одна сторон "метода веры". Как говорится это было бы смешно, если бы не было так грустно.

С одной стороны, книга мне понравилась. Если бы я составляла разные «списки книг, которые…», то включила бы это произведение в «мотивашки», потому что некая жизнеутверждаемость там есть. С другой стороны, книга тоскливая. Вот такой микст оптимизма и пессимизма.

Пы.Сы.
Без умолку безумная девица
Кричала: Ясно вижу Трою павшей в прах!
Но ясновидцев - впрочем, как и очевидцев -
Во все века сжигали люди на кострах.

А вот конец - хоть не трагичный, но досадный:
Какой-то грек нашел Кассандрину обитель,-
И начал пользоваться ей не как Кассандрой,
А как простой и ненасытный победитель.
(В.С. Высоцкий). Как-то так.

Какая пронзительная вещь. От нее веет вселенской тоской прожитой жизни и одновременно всем тем прекрасным, что в ней было уже и никогда больше не будет. Такая короткая повесть – и столь о многом сказано. И на малом количестве страниц – две судьбы. Одного композитора из глубинки – и самой этой глубинки, всей-всей, с ее людьми, простыми и стареющими, с ее пожарами, с ее небом, которое на горизонте сходится с холмами. И над всем – музыка тоски, тоски о жизни, которая расправила крылья, взлетела – и понеслась, понеслась. А теперь вот приземляется. Медленно и неохотно, но просто сил больше нет лететь. Столько лет летела. Приземляется – а все на земле иначе, будто и не та земля. И жизни другие, тоже разлетевшиеся, закончились. И столы деревянные сгнили и развалились вместе со скамьями. И музыка из родной деревни ушла. Остался только юродивый, забитый и забытый старичок, который всю жизнь мечтал только о том, чтобы петь. И петь с ним сейчас, спланировав на родную землю перед закатом, так щемяще-грустно…