Собрание сочинений в четырёх томах. Том 1. Колымские рассказы. Левый берег. Артист лопаты

На таких книгах я всегда затрудняюсь с оценкой. В этот раз - особенно, очень уж она похожа на летопись. Да, обрывочную, эпизодическую, без дат и последовательности, но тем не менее цельную. Летопись безысходности - срока без начала и без конца, без надежды. Выживания, на чем? На злости, не упрямстве? "Хоть что пусть будет, а я не сдохну"? Или на безысходности, на бессмысленном переползании из одного дня в другой. Из одного дня, где кто угодно может унизить, избить, обокрасть, убить. В другой день, где можно собрать комбо из всех вышеназванных вариантов.

Мечты... Не о свободе, нет. О сахаре в посылке. О банке сгущенке. И ночной кошмар, где эта банка, чудеснейшего небесно-голубого цвета испещерена дырками, сквозь которые вытекает сгущеное молоко.
Шаг за пределы разрешенной зоны потому что там, всего в метре от границы, кочки усеяны ягодами, а стакан ягода - это лишняя пайка хлеба.
Обыденное убийство за свитер - последнюю передачу его владельцу от жены. Самоповешение в развилке дерева. Смерть от голода, холода и истощения. Нескончаемые вши. Цинга.
Паек, составленный в строгом соответствии с загадочными таблицами замены, по которым ведро воды равняется килограмму масла.

Это один из тех случаев, когда о книге нечего сказать. Нечего добавить к тому, что видел, чем переболел, и о чём смог рассказать Шаламов.

Давно собиралась прочесть это произведение. А прочитав, понимаю, что очень мало слов, для того, чтобы его охарактеризовать, описать впечатления. Такое ощущение, что чтобы не написал - все не то, все недостаточно будет. Мало слов...
Там были люди. Обычные, настоящие. Грамотные, интеллигенция, Мастера своего дела. Люди хотели жить. Но им не давали. Колыма забирала, ломала, убивала. Страшно подумать сколько не вернулось, но еще страшнее - КАК жили вернувшиеся? КАК можно было жить после пережитого, среди тех, кто там не был?? Голод. Холод. Унижения. Непосильный, тяжелый, медленно отбирающий последние остатки здоровья, труд. Ни надежды. Ни веры. Кажется - ничего человеческого не осталось. Просто не может остаться. Человек становится подобным животному. Мишура обычной, прошлой жизни сбрасывается за несколько недель. Остается лишь инстинкт сохранения жизни. И то не у всех. Многие сдавались.
Но ведь есть еще найденная детская тетрадь, собака Тамара и игра в домино... Что-то важное, несмотря ни на что, остается.
А еще... Если считаешь, что ты такой несчастный и тебе не везет - прочти "Колымские рассказы". Если считаешь, что тебе чего-то не хватает - прочти "Колымские рассказы". Если огорчение дня - невозможность что-то купить - прочти "Колымские рассказы". Если кажется, что на обеденном столе не то и/или не в том количестве - прочти "Колымские рассказы". Да, ты можешь возразить, что это история, что было, то прошло, что ж теперь. Все равно прочти "Колымские рассказы" и после этого попробуй пожалеть себя..

ТТТ
Эту книгу стоит прочитать тем, кто утверждает, что в СССР не было концлагерей. Да, возможно название было иное- ГУЛАГ, но суть одна и та же. Возможно у нас даже было страшнее. Читаешь и поражает то, что во время описанных событий страна сражалась против фашистов. Шла Великая Отечественная, а в это время в лагере истязались над несчастными людьми, избивали их, истязали, убивали. Говорили, что в первые годы войны люди отказывались воевать. Ничего удивительного, если за спиной у тебя оставались лагеря и смерть. Разные там были люди. Были и предатели, и враги народа, но были и те, кто сидел за одну украденную курицу, потому что нечего было есть. Хотел поесть, а получил 10 лет лагерей. Жутко читать, потому что все это описано так буднично, так просто, как-будто о прогулке в лес. И чем-то это все напоминание воспоминания тех, кто выжил после немецкого плена- так много совпадений.
Все равно не смогу рассказать по-нормальному, это нужно прочитать.

Сложно оценивать подобные книги. Потому как удовольствия от прочтения точно не получишь. Такого вот книжного наслаждения, когда страницы "проглатываются". А оценить только на своих впечатлениях "не очень" не выходит. Потому что очень от мысли, что такое было.
Я долго пыталась вспомнить хоть что-то из школьных уроков на эту тему. И не смогла. Не в силу прошедших десяти лет и плохой памяти. А в силу того, что не говорили. Упомянули вскользь, исподволь, да и хватит. Давайте еще раз войну разберем, там все молодцы. А в учиненных властью ошибках, пороках да и вообще чем-то неприглядном разбираться противоречит школьной программе.
Страшно читать-то. Просто страшно и безысходно. И сказать-то особо нечего от мысли о правдивости. Легко читать, если знаешь, что за всем стоит фантазия автора. И практически невозможно, если строки написаны чуть ли не кровью.
Очерки из жизни за чертой. Короткие истории о том, как выживали и доживали. Как промерзали до костей, голодали до полнейшего стирания хоть каких-то чувств. Как не оставалось ничего. Просто ничего, потому что не было того, за что хотелось бы цепляться. Искалеченные судьбы и загубленные жизни - вот что хранится под обложкой.

Каждый рассказ - это свидетельство зверств, убийств и крови. Свидетельства о сломанных людях и выженных душах. Каждый рассказ наполнен тем ужасом, который пришлось пережить миллионам осужденным за "колоски" и убитую козу. И если в фашисткой Германии был Аушвиц-Биркенау, то в Советском Союзе была Колыма. На Колыме не было печей, но был издевательский лозунг:

Но когда этот труд превращает людей в доходяг, за две недели, делая из здорового, физически-крепкого человека - существо на грани смерти, то это не труд, а убийство. И каждый Иван Иваныч (58 статья, враг народа, во многих случаях просто интеллигент) был обречен на геройскую трудосмерть, а что же тогда с убийцами, ворами и насильниками? Это был социально-близкий элемент, друзья народа и он помогал государству бороться с врагами.

Лагеря калечили людей физически и психически. И страшно читать, про то, как офицер рассуждающий о высоком, в лагере чешет пятки вору. Люди принимали яд, лишь бы больше не страдать. И каждый ломался, кто-то выживал, но не мог привыкнуть к воле, а кто-то как Шаламов - выжил и сохранил душу. Но он, проявил еще большую силу духа, вернувшись в те времена и написав об этом. О том, что мы должны помнить всегда, как сам сказал автор

Потому что это зло, зло в чистом виде. Истребление советсткого народа. То, что не должно повториться.
И никогда, никогда нельзя шутить на тему лагерей.

Я с благоговением и ужасом читал Колымские рассказы, и это чувство, навсегда, останется со мной. Варлама Тихоновича я не смог до конца понять, но увидел в нем сильного и живого человека.
А выводы? Помнить.
И Жить. Потому что мы можем жить.

Эта книга действительно уникальна. Хотя бы потому, что здесь соединены талант писателя и знание темы. Шаламов в общей сложности провел на Колыме (в лагерях) 16 лет. И, видимо, лишь милость Господа помогла ему пройти все это. Для того, чтоб донести эту правду конлагерей до нас. Не в форме эпопеи (это сделал Солженицын). А в форме коротких, удивительно сильных рассказов.
В некоторых - целая судьба, в других - эпизод. Вот мы видим, как два зэка откапывают тело умершего товарища. Зачем? Им просто-напросто холодно, дико холодно, и их может спасти эта одежда покойника. Или в другом рассказе мы видим, как конвоиры просто-напросто убивают людей (рассказ "Ягоды"). Причины нет. Просто кто-то им сильно не нравится.
А вот рассказ-судьба. "Галстук". О том как девушка из эмигрантов поверила в счастливую жизнь в стране Советов. Оказавшись здесь она тут же - и это было системой - попадает в концлагерь. И Шарламов сразу дает нам очень сильную деталь, характеризующую все ту систему. На допросе ей ломают ногу. Да что же это были за допросы такие?
И таких пронзительных деталей у Варлама Шаламова много. Плюс к тому - его язык образен. И вместе с тем рассказы легко читаются. Мы видим, как это было...
Прочтите Шаламова. Хоть несколько рассказов - они относительно короткие, времени много не надо.
А дадут они вам много.

Нельзя (на самом деле можно) говорить о Шаламове и не вспомнить о Солженицыне. Существует такое противопоставление одного другому. В некоторых случаях, даже разделённое на непримиримые лагеря. Но прежде, чем окунаться в эти распри - я всё таки скажу своё отношение к "Колымским рассказам".
Прежде всего, как хорошо, что Шаламов выжил. Он кажется хорошим человеком, по крайней мере, человеком не потерявшим представления о чести и достоинстве. А чем больше таких людей, тем лучше. Людей, которые может быть всё ещё не знают как надо, но уже точно знают, как не надо делать, как не надо жить.
К тому же, он может рассказать о пережитом аде. Таких людей - способных рассказать - их ведь единицы. Если вы читали воспоминания Окуджавы о том, как его мать вернулась из лагерей - то вот это вот, когда человек сам не свой, в постоянном, обращённом глубоко во внутрь, молчании - оно, думаю, естественно. Выйти от туда - чудо. Испытывать судьбу ещё раз, говорить то, чего лучше не говорить - зачем? А уж что-то записывать, пусть даже в стол - Боже упаси.
Поэтому я, например, не представляю себе (на самом деле представляю), как можно редактировать рукопись "Колымских рассказов". Она, как документ - вырывается во внеоценочную область. Однако Шаламов не хотел просто задокументировать пережитое. Ему нужен был новый язык. Он хотел добиться новой художественности отменив, для начала, эту художественность, лишив свой язык её. У него есть интересный момент в одном из рассказов. О том, как выживание в лагере сузило область употребляемых слов буквально до пары десятков. С последующим описанием того, как ему стала возвращаться возможность думать и говорить, когда чуть улучшившаяся ситуация позволила. И как он там вспомнил какое-то, давно забытое, умное слово и как радовался и как кричал его целыми днями. Вот проза Шаламова она такая - без умных слов, без описания цвета глаз (потому что, "на Севере ни у кого не было цвета глаз"). И тем не менее эта проза имеет приставку - художественная. Он хотел новым, специальным, приближенным к аду той жизни, языком - поведать нам о всём, что было. И, заодно, задать вопросы: а что человек? а что свобода? а что я?
И как бы (с какой степенью тяжести) не воспринимались его рассказы - при должном желании читателя - ко всем ним можно отнестись, как к художественной литературе. Хорошо это или плохо? Я не знаю. Но именно это и есть корневое различие Шаламова и Солженицына.
В "Одном дне Ивана Денисовича" собственно та же вещь. Это, при всей тяжести (особенно, когда подумаешь, что это ещё был хороший день) - тоже художественный рассказ. Рассказ, тем не менее, всколыхнувший огромную волну! Именно его публикация позволила Солженицину взяться за "Архипелаг ГУЛАГ" - к нему посыпались письма от тех, кто там был и смог выжить.
Шаламов, кстати, об "Одном дне" отзывался плохо, в том роде, что не лагерь, а пансионат. В некотором роде - это можно считать правдой - во всех лагерях ГУЛАГа сложно было выжить, везде был ад и сам Солженицын выжил только волею случая. Но на Севере - был ад возведённый в степень. Однако стоит ли меряться несчастьями и кидать обвинения в том, что "ложками едят". Хотя я помню, как берёг свою ложку Иван Денисович и носил её с собой повсюду, запихнутую в валенок.
Но своему главному труду Солженицын дал подзаголовок "Опыт художественного исследования". И я, понимая, что именно там художественного - осознаю, "Архипелаг ГУЛАГ" - это, в первую очередь, документально-исторический документ. Память народа, если угодно, которую народ так исступленно пытается забыть, отодвинуть подальше.
С Шаламовым такого никогда не будет. Суровая, ледяная - и всё таки художественная - проза. Понимаете? Вот, что можно сделать с его рассказами или что можно сделать за его рассказы? Они ведь не подрывают веру, правда? Такого, как описано в его книге, конечно, не должно быть - только ведь и сейчас в тюрьмах не сахар, так?
Другое дело - Солженицын. С его ГУЛАГом можно смело идти в суд. А каждый прочитавший уже не может забыть цифры, причины, следствия и обвинения. Вот ключевое слово - обвинения. Шаламов выстрадал право на свою жизнь. Солженицын выстрадал право на свой Нюрнбергский процесс. И пусть его так и не случилось (у нас, знаете ли, и журналистские расследования с документами незаметно проходят) - всё ещё может быть. И памятники надо открывать не тому, чьё имя стоит на обложке Архипелага, а всем тем, кого "автор" перечислил в конце. Так будет понятнее.
В общем, я хочу сказать простую мысль. Для меня Шаламов и Солженицын - это две одинаково честных стороны одного предмета. И если человек читает одного из них - это автоматически повышает его в моих глазах. Если читает обоих я становлюсь немножко влюблён.