Собрание сочинений в четырёх томах. Том 1. Колымские рассказы. Левый берег. Артист лопаты

Очень жуткая, до дрожи, страшная книга о людях, которые теряют облик человека и как выживают, несмотря ни на что.
Кто борется, держится за жизнь, кто опускает руки.
Мир, где могут убить за свитер, и окружающим на это плевать.
Мир, где сгущёнка - настоящее сокровище, а умирающего просят не есть свой кусок хлеба, чтобы он достался другим.
После таких историй вспоминаются люди, пережившие блокаду Ленинграда, которые не выбрасывали крошки от хлеба, потому что знали им цену.
Да, возможно, часть из этого ложь, и среди политических заключённых есть и настоящие бандиты, для которых данный ад - самое место.
Конечно, автор не писатель, но очень красиво описывает природу, холод, что видишь всё.
Очень сильно. Но перечитывать вряд ли душа попросит.

5 из 5.

Лагерная проза довольно своеобразный литературный жанр(если это можно так назвать). Солженицын, Жигулин, тот же Достоевский описывали в своих текстах(художественно и мемуаристично) лагерную жизнь, особей, которые там присутствовали, свои мысли в то время, взгляды, свормировавшиеся под вечным надзором и тяжелой работой. Шаламов несколько иной, его рассказы куда глубже, чем может показаться на первый взгляд. Шаламов изображает мир духовно мёртвый, в символе замерзшей колымской земли проглядывается абсолютная бессмысленность, серость и упадок окружающего мира. Но самое жуткое происходит с человеком, он теряют свою индивидуальность, более того, он перестаёт существовать как отдельная единица, он сливается с холодным пейзажем вокруг себя. 

Шаламов, будто бы, напрочь лишен саморефлексии. Он ведь и правда был троцкист, и лагерный мир, в котором он оказался, и был тем прекрасным будущим, за которое он боролся, и то, что карта истории легла так, что это не он пытал сталинистов, а наоборот, - для него самого должно было восприниматься как случайный поворот судьбы не в его пользу. Но нет. ”А нас-то за що?” Видимо, это и есть та самая “энергия заблуждения”. Нигде ни на миллиметр не отходит он от восприятия себя как невинной жертвы. Возможно, именно эта слепота помогла ему “сидеть в тюрьме”. Не задается он и вопросом, что же это за имманентный признак дал ему это качество, которое ометил Андреев, – эсер, коорый в борьбе стремился обрести право бросить в мясорубку вековую культуру и соперников в борьбе за это право – то есть, и Шаламова тоже; и который стал для Шаламова ролевой моделью. Видимо, только таким святым слепцам, как Андреев, Шаламов и его отец, и удается пережить, сохранив себя, бесконечный ужас. Я бы удавился в первые же дни.

да даже и не такой страшный, как трудовые армии и война со всем миром во имя Мировой Революции. Шаламов ведь критиковал Сталина за поворот ВПРАВО.

Эти рассказы напомнили мне истории о севере Джека Лондона, которые я очень любил в детстве. Только у Лондона люди оставались людьми до конца, у Шаламова же люди перестали быть людьми, они растоптаны, изничтожены, расчеловечены. Они уже не думают даже о том, как выжить, неукротимый зов к существованию инстинктивен, подсознателен, надчеловечен. Недаром автор неоднократно сравнивает эти ощущения с ростом деревьев и кустов — организм просто не может по-другому. Так и существуют эти организмы день за днём, не глядя дальше за горизонт. А уж чтобы подумать о временах, когда настанет миг освобождения из мест лишения свободы — о том даже и заикаться не стоит. Будет ли оно? С нами ли? Такими бы вопросами могли задаваться герои Шаламова, не будь они смертельно измотаны.
Однообразие сюжетов и ситуаций несколько утомляет своей рядовой, каждодневной бытовой чернухой, к концу книги это начинает приедаться. К тому же, некоторые герои повторяются в разных рассказах.
Эти рассказы напомнили мне истории о севере Джека Лондона, которые я очень любил в детстве. Только у Лондона люди оставались людьми до конца, у Шаламова же люди перестали быть людьми, они растоптаны, изничтожены, расчеловечены. Они уже не думают даже о том, как выжить, неукротимый зов к существованию инстинктивен, подсознателен, надчеловечен. Недаром автор неоднократно сравнивает эти ощущения с ростом деревьев и кустов — организм просто не может по-другому. Так и существуют эти организмы день за днём, не глядя дальше за горизонт. А уж чтобы подумать о временах, когда настанет миг освобождения из мест лишения свободы — о том даже и заикаться не стоит. Будет ли оно? С нами ли? Такими бы вопросами могли задаваться герои Шаламова, не будь они смертельно измотаны.
Однообразие сюжетов и ситуаций несколько утомляет своей рядовой, каждодневной бытовой чернухой, к концу книги это начинает приедаться. К тому же, некоторые герои повторяются в разных рассказах.
При этом хотел бы отметить удивительную беззлобность повествования — на неё уже не достаёт сил. Про советскую власть не сказано и вовсе ничего, как и нет совершенно никакой рефлексии относительно причин попадания в лагерь.
Блатному миру тут тоже почти не уделено никакого места, в отличие от "Очерков преступного мира", которые мне, кстати, показались более цельным произведением, и идейно, и повествовательно.

Пронзительные в своей обыденности рассказы - зарисовки о "жизни" на Колыме:
до сих пор не по себе от простоты их изложения и от немыслимости их содержания...
Невыносимая жестокость бытия, с которой каждый справляется сам в силу своего характера...
Над вратами ада Данте Алигьери было написано: "Оставь надежду, всяк сюда входящий", над воротами ада Шаламовского: "Труд есть дело чести, дело доблести и геройства".
По свидетельству очевидцев: "Жизнь наложила на него страшную печать, исказила лицо, он был весь в морщинках, у него был тяжёлый, страшный взгляд. Это был абсолютно раздавленный системой человек".
Шутка ли, 14 лет Колымских скитаний...
Как сам пишет Шаламов: "На Колыме не было людей, у которых был бы цвет глаз...", что уж тут о взгляде говорить...
Впервые четыре "Колымских рассказа" вышли на русском языке в Нью-Йоркском "Новом журнале" в 1966 году...
Первое отдельное издание книги рассказов о Колыме вышло в СССР только в 1989 году, через 7 лет после смерти Варлама Шаламова...
P. S. Многие считают именно эту книгу самой страшной и правдивой, описывающей невыносимую жестокость репрессий и безучастность к людским судьбам...

для меня самой страшной навсегда останется "Блокадная книга" Алеся Адамовича и Даниила Гранина...

Нам в 21 веке кажется совершенно диким, что удача - это освобождение от тяжелой работы на золотом прииске хотя бы на 1 день. Удача - это получить на раздаче суп чуть более густой, чем обычно. Удача - найти на мусорной свалке старые носки.
Читаешь колымские истории и не веришь, что эти страшные события происходили всего-то 60 лет назад. А тем временем адская политическая машина ехала на рабском труде простых людей, сжирая их полностью или превращая в калек моральных и физических.
Каждый рассказ пропитан чувством безнадежности, начинает казаться, что этот кошмар бесконечен. Не зря Шаламов пишет, что лагеря не давали совершенно ничего полезного, оттуда можно было вынести только страх, злобу и полное равнодушие к окружающему миру. И как можно жить после того, как в тебе уничтожили всё человеческое...
Читать подобные книги в наше относительно спокойное и безопасное время тяжело, но мы должны знать и помнить об этих чудовищных событиях. И как раз у Дудя вышел репортаж про Колыму, надо бы посмотреть.

"Колымские рассказы - первый сборник рассказов Варлама Шаламова, в котором отражена жизнь заключённых Севвостлага. Сборник создавался с 1954 по 1962 год после его возвращения с Колымы. "Колымские рассказы" знакомят читателя с жизнью заключённых, и являются художественным осмыслением всего увиденного и пережитого Шаламовым за 14 лет проведённых на Колыме (1937 - 1951).

Стоит сказать, что я долго откладывал прочтение данной книги. Удивительное, сильное, нервное сплетение документального и художественного жанра. Данную книгу должен прочитать каждый думающий и неравнодушный человек.
В одном из рассказов есть такое описание: "...Иван Иванович в первые месяцы своей жизни на прииске был передовым работягой. Сейчас он не мог понять, почему его теперь, когда он ослабел, все бьют походя – не больно, но бьют: дневальный, парикмахер, нарядчик, староста, бригадир, конвоир. Кроме должностных лиц, его бьют блатари. Иван Иванович был счастлив, что выбрался на эту лесную командировку...". И именно мотив про это человеческое унижение - проходит "горькой нитью" по всем рассказам из данного сборника. Проблемы с едой (...Глебов не торопился глотать: хлеб сам таял во рту, и таял быстро...), с погодой (...Природа на Севере не безразлична, не равнодушна – она в сговоре с теми, кто послал нас сюда...), и даже с местными блатными - от которых всё-равно не деться (...В бараке давно ждали блатные, чтобы отнять на глазах у всех и поделиться со своими Ванечками и Сенечками. Посылку надо было или сразу съесть, или продать...) - они как-то сами по себе уходят на "второй план", и уже не становятся такими важными. Перед нами разворачиваются настоящие, частные человеческие трагедии, которые в своей сути происходят либо по глупости, либо по человеческой недальновидности: юноша из деревни, чувствует тут себя намного увереннее, нежели бывший киносценарист или человек писавший стихи на гражданке. "...Мы знали, что такое научно обоснованные нормы питания, что такое таблица замены продуктов, по которой выходило, что ведро воды заменяет по калорийности сто граммов масла. Мы научились смирению, мы разучились удивляться. У нас не было гордости, себялюбия, самолюбия, а ревность и страсть казались нам марсианскими понятиями, и притом пустяками..." - рассуждает один из рассказчиков. "...Мы научились понимать людей, предвидеть их поступки, разгадывать их..." - вторит ему другой. Общий герой Шаламова в рассказах (хоть они все разные) - обычный, невзрачный (не интересный даже блатным) работяга, у которого ещё есть "внутренние силы", чтобы осмысливать всё увиденное и услышанное - в конечном итоге - это "прототип" самого Шаламова. "...на тракторах и лошадях ездят не писатели, а читатели..." - говорит рассказчик, передавая слова самого Шаламова. Настоящий писатель - вырастает из сложных жизненных условий, "выворачивая наизнанку ту толстую кору обычной человеческой жизни". И в этом деле Шаламов - один из первых.

Полностью сборник был опубликован в Лондоне в 1978 году. При жизни Шаламова в СССР не было напечатано ни одного его произведения о ГУЛАГе. В 1988 году, в разгар "перестройки" в журналах начали появляться отдельные рассказы из сборника. А их первое отдельное издание вышло в 1989 году, через 7 лет после смерти писателя.

Подарок моего товарища оказался очень серьезным и непростым чтением.
Откровения Шаламова о жизни проведенной в лагере еще больше укрепили во мне страх того, как люди могут поступать с людьми. Как голод меняет людское сознание. Как легко сломать человека побоями и пытками. Как просто превратить вчерашнего профессора, в пресмыкающееся перед ворами существо за «супчик». Читая эти горькие рассказы, вскрывается хрупкость и ненадежность нашей жизни, людей вокруг.
«Колымские рассказы» постепенно и беспощадно рушат веру во все человеческое.
Но Шаламов, не раз упоминает, что людьми которые даже в лагере сохранили человеческий облик и не утратили моральных ориентиров - были религиозники и сектанты. Это примечание не давало мне покоя. Я цеплялся за него как за нитку, чтобы все таки найти ответ: где в человеке заканчивается человек?
Когда слетают все наносные слои нашей личности - остается лишь основа. Или ее отсутствие. И как неожиданно вера, дает человеку моральную силу и крепость. Это не страхует его от смерти. Но он может выбрать остаться при этом с человеческим лицом.
Виктор Франкл подмечал, что в условиях когда у человека практически отсутствуют права, никто не может отнять у него права на собственное отношение к происходящему. Это же я уловил и у Шаламова - твердое намерение, все запомнить, выжить но при этом не стать отребьем.

Книга вдохновила меня на создание нескольких плакатов. Хочу ими поделиться с вами.