Муки ада

Этот рассказ я давно хотела перечитать, он для меня довольно значимый, впервые читала его лет пятнадцать назад, но он произвел на меня такое мощное впечатление, что основной сюжет намертво впечатался в память. А еще это одно из первых, если не самое первое произведение японской литературы, что я прочла в своей жизни. Ну что могу сказать, силы своей от перепрочтения рассказ не потерял, да и интерес не ослабился от знания развязки, вот что значит действительно хорошо и мощно написано.

Речь пойдет об одаренном и талантливом художнике Ёсихиде, что жил когда-то давным-давно при правлении его светлости. А рассказ поведет дворцовая служанка, которая сама говорит, что особым умом или проницательностью не отличается, а потому история тут непростая, за словами рассказчицы можно увидеть гораздо большее чем она озвучивает в силу своей простоты и недалекого ума. Ёсихиде был человеком мрачным, жестким, а то и жестоким, ради идеальной картины не жалел ни себя, ни учеников, подвергая их порой мучениям и опасностям, и помимо своего искусства любил лишь свою единственную дочь. Эта юная девушка была хороша как внешне, так и внутренне, что порой становится только минусом, если попасться на глаза тому, кто обладает большой властью, но не большой совестью. Ёсихиде не раз и не два просил его светлость отпустить дочь с дворцовой службы, обещая и дальше верно служить ему своим искусством, но такие люди ставят свои желания превыше всего остального, а потому художник раз за разом получал отказ. Нигде в тексте не говорится напрямую, почему он так хотел забрать дочь оттуда, или почему та и сама жаждала возвращения домой, но тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять все происходящее. Концовка по истине ужасна и даже не знаю, кто меня в ней пугает больше: художник или его светлость, могу только сказать, что самым человечным существом оказалась ручная обезьянка...

А вот экранизация в этот раз меня оставила в несколько неоднозначных чувствах, если воспринимать ее как самостоятельное произведение, то она шикарна, если как экранизацию, то уж больно она по мотивам, все стало гораздо прозрачнее и однозначнее, да и мотивы действующих лиц сильно изменились. Пожалуй, тут все же первоисточник выигрывает по силе эмоционального воздействия, порой слово ярче и нагляднее изображения.

Мне всегла казалось, что японцы иные, у них все по-другому, не так как у остальных людей. Все-таки островная культура, находящаяся в удалении от привычного устройства, от схожих обстоятельств, сформировавших культуры скученных и прижатых друг другу стран, либо выросших в колониальной зависимости.

Но люди есть люди и это значит, что страсти те же, муки те же. И даже отношение к странностям некоторых индивидов такое же. Даже если действо происходит в причудливых декорациях и таких же причудливых нормах поведения.

Художник. Он видится странным рассказчице (повествование ведется от лица неумной женщины, так она сама себя характеризует, мне же видится усредненный взгляд среднестатистического обывателя). Чем же он странный? Тем, что полотна его дышат, стонут, пахнут, нарисованные герои крадут жизни у прототипов. Странный он своим талантом, талантом отличающим его от других людей. Он заносчив и горделив, подчас деспотичен. Но он же занимает достойное место в обществе и место это обязывает его быть таковым. Каким он должен быть? Каким бы ни был, все равно не взлюбили бы за его картины, которые есть его суть. Художник, писатель, композитор должны быть переполненны чем-то настолько, что бы хватило на выплеск. Они должны знать, о чем пишут. Потому что суть творчества - правда. Правда, которую прогнали через фильтр его души. И если мы видим прекрасную работу, она заставляет нас вздрогнуть, значит и правда, и фильтр совместимы. Значит это штучное искусство, а не штамповка. И тогда уже неважно хорошим человеком был творец или нет. Это уже его личное дело, но тем не менее мы считаем своим правом любопытствовать и судить.

О каком личном деспотизме можно говорить, если в обществе считается нормальным служба душой и телом вышестоящему с одной стороны и отсутствие границ в мучении тех, кто у тебя на службе, с другой? Художник просил отпустить дочь со службы в дворце. Как он смел? Ей же это за высокую честь. Сам же мучил учеников, потому что им это тоже за высокую честь. За честь было уступить дочери домогательствам хозяину дворца? Или за честь не уступить? Кто знает…

В любом случае, художник здесь не основной злодей. Он никого не убил и не сжег. Кто злодей? Кому нравилось страшное творчество? Людям. Не нравилось - не писал бы и не был бы востребованным. В том обществе все стереотипы поведения разложены по полочкам. И в жертву принесен тот, кто не проявил должного смирения и покладистости. Тот, кто позволил себе невинную привязанность к ближнему и половую неприкосновенность, вопреки должному. Смирение и покладистость - они кирпичики всего этого общественного монумента под названием Япония. А тому, кто на самом верху его дозволена настоящая жестокость и деспотизм в силу статуса. И если смирение и покладистость кирпичики, то жестокость и право на деспотизм властьимущих венчающая эту пагоду кровля. И вся эта гармония, как совершенный саморегулирующийся механизм честно декларируется, украшается изысканным декором цветущих вишен и подается нам для любования, не хуже жутких и прекрасных картин того самого странного художника. Но самое главное, что оторваться от любования мы не можем.

ФМ 2015

Кажется, что я уже где-то к какой-то книге об этом писала, вроде даже в отзыве на Мьевиля, но точно не помню. Пусть и писала, но здесь это будет более, чем уместно. Когда я занималась живописью у одного художника, он часто рассказывал интересные вещи, пока я пыталась изобразить на холсте очередной натюрморт. Часто об истории искусства, часто о теории, иногда просто рассуждал вслух. Как-то раз он сказал, что человек не может нарисовать или придумать что-то абсолютно новое, всё что создается где-то был увидено, подсмотрено у природы, выведано у законов жизни, как одушевленной, так и неодушевленной. Если развить эту мысль дальше, то также и с эмоциями, невозможно до конца понять и тем более передать то, чего ты не испытывал, или чему хотя бы не был свидетелем. Поэтому самые сильные произведение получаются у тех, кто описывает пережитое. У тех, кто обладает сильной эмпатией.

Ёсихиде - талантливый художник, почти гений. Наверно сейчас его бы назвали перфекционистом. Его картины должны были быть совершенны. Настолько, чтобы человек, смотрящий на изображение, видел всё как наяву, чтобы созданный образ оживал. Настолько, чтобы ужасался или восхищался по полной, чтобы проживал это. Перед своим стремлением к этому Ёсихиде не останавливался ни перед чем. Увы, тематика его работ частенько несла передачу страдания. Ради идеала он подвергает жестоким страданиям своих учеников. И вот его светлости пришло в голову заказать впавшему в опалу за свои зверства, за свой ужасный характер и отталкивающий облик серию картин "Муки ада". Есть здесь и иная подоплёка, дело в том, что у художника есть красавица дочь, которую князь забрал к себе во дворец. Ёсихиде раз за разом просит отпустит её домой, так как дочь - единственное существо, которое он по-настоящему любит. Но его светлость раз за разом отказывает. В рассказе опускаются причины этих отказов, но между строк пробегают намеки. "Муки ада" пишутся, дочь так и остается во дворце, Ёсихиде пытается заслужить расположение князя, выполнив заказ так, как он умеет - изобразить картины мук и страданий как можно реалистичнее. Он снова мучает учеников, чтобы увидеть то, что ему нужно изобразить, чтобы пропустить через свой взор и воплотить в рисунке. Наблюдать эти моменты страшно, потому что Ёсихиде впадает в какой-то транс, впитывая в себя те страдания, что он наблюдает. Но здесь нет сострадания к пытаемым, иначе это не назвать, есть только изучение и запоминание. Но вот приходит время писать последнюю картину, и Ёсихиде приходит в голову гениальный замысел, как передать муки ада - изобразить падающую сверху пылающую огнем карету, в которой заживо горит прекрасная женщина. Но он не может осуществить свой замысел, он не может нарисовать то, чего не видел. И он прочит князя сжечь карету с какой-нибудь придворной дамой у него на глазах...

То, чем заканчивается этот рассказ, не может не ужасать. И тут уже думаешь, а кто более жесток, художник или князь. Ёсихиде такой какой он есть, но у него одержимость своим искусством. Что руководит князем? Тут иного рода жестокость. Это желание наказать и художника, и красавицу... Ох, чтобы не рассказывала служанка, она тут ненадежный рассказчик в том, что касается причин, так как для неё его светлость человек во всех отношениях великодушный, ту мысль, которая к ней раз за разом приходит, она гонит прочь. Но всё не так просто. То, что делает князь у меня оправдания не находит.

Человек в погоне за идеалом может терять человечность. Человек в желании проучить и позабавиться может перейти любую грань, когда он повелевает судьбами. Муки ада придумывает человек, а природа ужасается. Здесь есть её символ - обезьянка, которая лучше людей проявляет те качества, которые стоило бы показать человеку - благодарность и сострадание. И защиту. Люди же просто стоят и наблюдают, как на их глазах разворачивается трагедия. Настоящие муки ада. Это было по-настоящему страшно.

Совсем небольшая новелла, которая отличилась довольно таки жёстким сюжетом.

Здесь не будет ничего приукрашиваться или что-то в этом роде, здесь всё так, как оно было. И подобное меня слегка шокировало по ходу сюжета.

У нас есть малограмотная женщина, которая повествует нам историю о мастере-художнике Есихидэ, его дочери и о создании им картины под названием "Муки ада".
Главная проблема нашего главного героя Есихидэ состоит в том, что он не может нарисовать то, чего не видел собственными глазами. И, я думаю, каждый из нас может себе представить, что было дальше и насколько это ужасно.

Развязка меня привела в некое замешательство, хотя и я предполагала, что всё закончится именно этим.

Хоть и подобное изложение было для меня чем-то новым, но оно было достаточно хорошо. И мне понравилось.

Очень серьёзное произведение, которое даже не хочется называть новеллой. Уж очень много образов, тем и мыслей заложено в нём. Мой первый вопрос по прочтении был о том как мог писатель чувствовать так остро ждущий его ад в душе ещё за 8 лет до самоубийства? Видимо, на подсознательном уровне он уже ощущал неминуемость грядущего. Что ж, с души, пожалуй, и начать нужно.

Говорят, что душа - это потёмки.
Говорят, что душа разделена на рай и ад, что в ней находится.
Говорят, что невозможно познать себя, а, значит, и свою душу.
Акутагава Рюноскэ исследовал, прежде всего себя самого через образы своих персонажей, через их поступки, через непредсказуемые финалы. Да, так и хочется тут привести примером трагедийный финал этой истории, что "Муками ада" зовётся, но нельзя (прочтёте сами).
Так где же они, муки ада? В загробном мире, иль в душе?
Вопрос, конечно, идущий корнями вглубь веков. Сколь много было сказано, нарисовано, написано... Бессмысленно даже пытаться вычленять из тысяч сюжетов и произведений какие-либо, потому, я думаю, что вы сами без труда примеры тому вспомните. Акутагава Рюноскэ, конечно, нам не дал ответ на этот принципиальный и сложнейший вопрос, ОН ЛИШЬ ВНОВЬ ЕГО ПОСТАВИЛ ВО ГЛАВУ УГЛА ВСЕЙ ЭТОЙ СТРАШНОЙ ИСТОРИИ.

Не правда ли, что это стихотворение из рассказа "Кэса и Морито" очень органично ложиться в диапазон размышления об аде? Не это ли есть подтверждение моей убеждённости в единстве духовных исканий писателя, проходящих лейтмотивом через все его произведения?
Художник Есихидэ, служащий у господина Хорикава получает заказ нарисовать ширму "МУКИ АДА". Конечно, как художнику равных не было ему, но ведь каким неприятным он в жизни был!

А нрав у него был вот какой: он был скупой, бессовестный, ленивый, алчный, а пуще всего – спесивый, заносчивый человек. Что он первый художник в стране – это прямо-таки капало у него с кончика носа. Ладно бы дело шло только о живописи, но он и в другом не хотел никому уступать и высмеивал даже нравы и обычаи. Один старый ученик Есихидэ рассказывал мне, что, когда как-то раз в доме одной знатной особы в знаменитую жрицу Хигаки вселился дух и она начала вещать страшным голосом, Есихидэ и слушать ее не стал, а взял припасенную кисть и спокойно срисовал ужасное лицо жрицы. Должно быть, и нашествие духа было в его глазах просто детским надувательством.

Вот какой это был человек, и потому лицо будды Киссетэн он срисовал с простой потаскушки; а будду Фудо писал с оголтелого каторжника, и много чего непотребного он делал, а когда его за это упрекали, он только посвистывал. «Что же, боги и будды, которых Есихидэ нарисовал, его же за это накажут? Чудно!» Такие слова пугали даже учеников, и многие из них в страхе за будущее торопились его оставить. Как бы там ни было, он думал, что такого замечательного человека, как он, в его время нет нигде на свете.

Нечего говорить о том, какой высоты Есихидэ достиг в искусстве живописи. Правда, так как его картины и по рисунку и по краскам во всем отличались от произведений других художников, то среди его недоброжелателей, собратьев по кисти, поговаривали, что он шарлатан. По их словам, когда дело касается картин Каванари, или Канаока , или других знаменитых старых мастеров, то о них ходят удивительные рассказы: то будто на разрисованной створке двери в лунные ночи благоухает слива, то будто слышно, как придворные, изображенные на ширме, играют на флейте… Когда же речь идет о картинах Есихидэ, то говорят только странные и жуткие вещи. Например, о картине «Круговорот жизни и смерти» , которую Есихидэ написал на воротах храма Рюгайдзи, рассказывали, что когда поздно ночью проходишь через ворота, то слышатся стоны и рыдания небожителей. Больше того, находились такие, которые уверяли, что чувствовали даже зловоние разлагающихся трупов. А портреты женщин, нарисованные по приказу его светлости? Говорили ведь, что не проходит и трех лет, как те, кто на них изображен, заболевают, словно из них вынули душу, и умирают. Послушать злоязычных, так это самое верное доказательство, что в картинах Есихидэ замешано колдовство.

И РИСОВАТЬ ЛИШЬ ПО СВОЕМУ ВООБРАЖЕНИЮ НИКАК ОН НЕ МОГ!
ВСЁ ДОСТОВЕРНО БЫТЬ ДОЛЖНО!
ВСЕ МУКИ ОН ДОЛЖЕН БЫЛ ВИДЕТЬ СВОИМИ ГЛАЗАМИ, ЧТОБ НАРИСОВАТЬ ТАК ТОЧНО КАК ТОЛЬКО ТАЛАНТ ЕМУ ДАЁТ!

Стоит только сказать: «Ширма с муками ада», – как эта страшная картина так и встает у меня перед глазами.

Если взять другие изображения мук ада, то надо сказать вот что: то, что нарисовал Есихидэ, не похоже на картины других художников, прежде всего, как бы это сказать, по расположению. В углу на одной створке мелко нарисованы десять князей преисподней, а по всему остальному пространству бушует такое яростное пламя, что можно подумать, будто пылают меч-горы, поросшие нож-деревом . Только кое-где желтыми или синими крапинками пробивается китайская одежда адских слуг, а так, куда ни кинь взгляд, все сплошь залито алым пламенем, и среди огненных языков, изогнувшись, как крест мандзи , бешено вьется черный дым разбрызганной туши и летят горящие искры развеянной золотой пыли.

Уже в этом одном сила кисти поражает взор, но и грешники, корчащиеся в огне, – таких тоже почти что не бывает на обычных картинах ада. Среди множества грешников Есихидэ изобразил людей всякого звания, от высшей знати до последнего нищего. Важные сановники в придворных одеяниях, очаровательные юные дамы в шелковых нарядах, буддийские монахи с четками, молодые слуги на высоких асида , отроковицы в длинных узких платьях, гадатели со своими принадлежностями – перечислять их всех, так и конца не будет! В бушующем пламени и дыму, истязуемые адскими слугами с бычьими и конскими головами, эти люди судорожно мечутся во все стороны, как разлетающиеся по ветру листья. Там женщина, видно, жрица, подхваченная за волосы на вилы, корчится со скрюченными, как лапы у паука, ногами и руками. Тут мужчина, должно быть, какой-нибудь наместник, с грудью, насквозь пронзенной мечом, висит вниз головою, будто летучая мышь. Кого стегают железными бичами, кто придушен тяжестью камней, которых не сдвинет и тысяча человек, кого терзают клювы хищных птиц, в кого впились зубы ядовитого дракона, – пыток, как и грешников, там столько, что не перечесть.

Но самое ужасное – это падающая сверху карета, соскользнувшая до середины нож-дерева, которое торчит, как клык хищного животного. За бамбуковой занавеской, приподнятой порывами адского ветра, женщина, так блистательно разряженная, что ее можно принять за фрейлину или статс-даму, с развевающимися в огне длинными черными волосами, бьется в муках, откинув назад белую шею, и вспомнить ли эту женщину, вспомнить ли пылающую карету – все, все так и вызывает перед глазами муки огненного ада. Кажется, будто ужас всей картины сосредоточился в этой одной фигуре. Это такое нечеловеческое искусство, что, когда глядишь на картину, в ушах сам собой раздается страшный вопль.

Вот здесь, на том месте, что предшествует финалу, я и должен остановиться.
Вот здесь и должен посоветовать вам самим прочесть эту страшную историю.
Вот здесь и должен я поставить ещё один вопрос: какова цена искусства?
Упомяну лишь, что наш художник Есихидэ души не чаял в юной и прекрасной дочери своей, что была также в свите господина Хорикава. ...и остаются лишь вопросы, вопросы, вопросы. Подсказок и ответов вы не найдёте нигде, лишь ваша душа должна дать направление для поиска. Ищите, быть может и ... Я пока ещё не нашёл.

Кто, какие силы водят рукой художника? Человек: творец или проводник? А творчество: восхождение к вершинам или спасение от безумия. Не раз Акутагава задавался этими вопросами - это его красная нить. В автобиографической новелле "Зубчатые колёса" описывается, как он, словно спасаясь от безумия, писал одну новеллу за другой; едва заканчивал одну - сразу же брался за другую, и так до истощения, пока рука не остановится. Даосские маги, китайские проститутки, Толстой и Тургенев, герои древних легенд и обычные обыватели - вот его персонажи. Там же вспоминается и персонаж "Мук ада" и возникает ключевое для автора понятие - одержимость творчеством. И Акутагава в совершенстве знал, что это такое. И не раз задумался о том, какую плату ему впоследствии придётся заплатить.

Куда заведёт одержимость своего обладателя? И что человек сможет продать, какую цену заплатить за то, чтобы творить?
"Муки ада", на мой вкус, одна из лучших новелл в мировой новеллистике вообще. Только Акутагава (может быть в следствие болезни) мог писать так. Сочетать крайнюю, неподдельную нежность, доброту и верность в сюжетной линии дочери художника и её обезьянки,

и столь же крайний, неприкрытый цинизм в линии художника.
На чьей же стороне автор? На протяжении всей короткой жизни, в его душе эти две линии бились, словно свет и тьма. "У меня нет никакой совести, - однажды, быть может в период душевной смуты напишет Акутагава, - даже совести художника - у меня есть только нервы". Но слишком многие его новеллы свидетельствуют об обратном - он явственно и отчаянно искал добра и чистоты, искал твёрдого основания, но не сумел справиться с собственной тьмой.

Не приблизиться мне, наверное, к страстным мастерам своего дела. Тем художникам и творцам, у которых в погоне за достоверностью и внутренней силой картины размываются границы дозволенного. Для художника Ёсихидэ нет ничего страшного в том, чтобы натравливать на своих учеников птиц или туго заковывать их в цепи. Он видит истинное страдание, страх или унижение без лишних компонентов, в чистом виде, и переносит их на свой холст. Неудивительно, что людям неприятен и сам Ёсихидэ, и его творения, так точно передающие человеческую агонию.

Настоящего трепета зрителей перед своим мастерством художник добивается в рассказе только после завершения последней работы - Муки ада. Мне кажется, это объясняется тем, что она уже не искусно копировала чужие страдания, а отражала его собственные. В финальной сцене с сожжением ужас Ёсихидэ граничит с безумием творца, и читать, как в этом отвратительном убийстве и своих чувствах художник умудрился найти для себя самое великое вдохновение, было мучительно.

Рассказы Рюноскэ и созданные им образы напоминают мне ощущение давления на черепную коробку, какой-то неистовый пляс цветных пятен перед глазами. Он искусно выворачивает из человека самые пугающие и страшные качества, представляя личность будто в разрезе. В "Муках ада" герои тоже обескураживающе откровенны: и неистовый художник Ёсихидэ, и жестокий властолюбец Хорикава, и невинная, честная, несправедливо пострадавшая по воле сильных мира сего дочь Ёсихидэ.

Для меня "Муки ада" по силе эмоционального воздействия стоят, пожалуй, в одном ряду с прочитанными "Маской Хёттоко", "Носом" и "Обезьяной". "Нос" приоткрывает глаза на язвы общества, "Маска Хёттоко" обнажает трагедию личности, а "Обезьяна" подводит нас к мысли о том, как важно даже в самых суровых условиях не растерять человечности.

Где-то, не помню где, я читал о художнике, который для создания по-настоящему реалистичного произведения убивал натурщиков. Кажется, это ещё в античности было. Скорее всего, у римлян. В японском антураже идея выглядит ещё более органичной. А в исполнении Акутагавы -- ещё и выглядит реальной.
Очень японская история. Не удивлюсь, если вдруг узнаю, что, например, Мисима перечитал эту повесть непосредственно перед тем как совершить театрализованное самоубийство. Для вдохновения, так сказать. Среди японских писателей, конечно, не только Акутагаву можно для этого читать.

Узнав о судьбе художника Ёсихидэ, я в очередной раз убедился, что беспредметное искусство более гуманистично, чем реализм :)))

Перевод понравился. Много интересных фраз там, например,

"Изволил ненавидеть" :)))
Я не знаю ни слова по-японски, но мне почему-то кажется, это выражение попадает прямо в точку :)

Послал текст повести знакомой художнице. Пусть почитает :)

Этот рассказ произвел на меня меньшее впечатление, чем "В чаще" того же Акутагавы, но, тем не мене, он интересен. Повествование ведется от лица простушки старушки-прислужницы в доме князя, что отражается на ее речи. Она с одной стороны, видит все, что происходит в его дома, а с другой, делает какие-то свои выводы, замешанные на огромном почтении к князю и уверенности в его едва ли не божественности и в то, что ему все дозволено. Она вроде как и отрицает его натуру и то, что он положил глаз на дочь мастера-живописца, но все ее слова это только подтверждают. Любопытно следить за такой манерой изложения. Как бы от противного.

Но, конечно, в центре повествования не она и не красавица дочка художника, а сам он. Вот кто действительно удивительный человек. Настоящий мастер своего дела, он способен пойти на все что угодно, чтобы картина получилась по-настоящему реалистичной. Он не остановится ни перед чем, даже готов причинить муки живым людям, собственным ученикам. Это рассказ о том, куда может привести человека погоня за достижением идеала в своем деле. Честно говоря, я до последнего не догадывалась о свершившейся жуткой развязке.

Не хочу спойлерить, поэтому самого важного здесь касаться не буду. Жуткий и неожиданный рассказ. Этим он мне напомнил рассказы Роальда Даля. Только японцы все равно совсем не похожи на европейцев и их неожиданные развязки тоже производят иное впечатление, хоть мне и сложно сформулировать, чем оно отличается.