The Magus

Но кто знает — а вдруг за этой трусливо-подловатой жаждой походить на других, эгоистичным желанием, чтобы кто-то стирал тебе носки, пришивал пуговицы, удовлетворял твою похоть, восторгался тобой, готовил обед из трех блюд, и есть что-то стоящее, некое стремление к порядку, к гармонии?

Религиозный инстинкт - воистину тот инстинкт, который дает нам способность определить, что именно породило ту или иную ситуацию.

Его звали Гермес. Я уже притерпелся к тому, что двух не слишком сообразительных школьников зовут Сократом и Аристотелем, а недужную старуху, прибиравшую в моей комнате, – Афродитой, и потому удержался от улыбки.

В нем привлекало безграничное самомнение, какому всегда хочется завидовать.

В Пьяченце, я увидел габбью – черную железную клетку, подвешенную на высокой колокольне; некогда преступники умирали там от голода и разлагались на глазах горожан. Глядя на нее, я вспомнил ту зиму в Греции и габбью, которую смастерил для себя из света, одиночества, самообмана.

Последним и худшим моим грехом был отъезд. Надо было жениться на ней; по крайней мере приобрел бы попутчика в этой пустыне.

Основной принцип бытия — случай. На атомном уровне миром правит чистая случайность. Хотя поверить в это до конца, естественно, невозможно.

Я впал в смертный грех Адама, в самую старую, в самую чудовищную форму мужского себялюбья: навязал настоящей Алисон роль той Алисон, какую счел для себя удобной. Не развенчивал даже. Расчеловечивал.

Истинную смерть, истинное самоубийство необходимо постигает забвение.

Она любила сильнее, чем я, а значит, в каком-то невыразимом смысле я выиграл.