Милосердные

— Марен Магнусдоттер. – Он произносит ее имя так бережно, словно оно сделано из стекла.
— Пастор Куртсон.
Они глядят друг на друга. Пастор сглатывает слюну, его горло судорожно сжимается. Марен принимает решение, встает и подходит к нему. Он стоит неподвижно и смотрит, как она приближается. Марен не знает, как приступить к разговору, но пастор заговаривает первым:
— Вы не будете предъявлять обвинения?
Марен качает головой.
— А вы, пастор?
— Нет. – У него тусклый, усталый взгляд. Под глазами чернеют круги.
— Вы ему не сказали, что мы ходили рыбачить? – Марен не может скрыть удивления.
— Нет греха в том, чтобы обеспечить себя пропитанием, – говорит пастор Куртсон. Он стоит, сгорбившись, его руки висят, словно плети.
— Но вы были против.
— Это было неблаговидно, – соглашается он. – Но я не считаю, что это безбожно.
— Наш комиссар посчитает. Если узнает.
— Если он и узнает, то не от меня.
— Но ведь вы собираетесь с ним говорить?
Пастор Куртсон суровеет лицом.
— Как это понимать?
Марен глотает комок, вставший в горле.
— Вы собираетесь выступить в их защиту? Кирстен и фру Олафсдоттер?
Пастор Куртсон вздыхает.
— Я могу говорить только правду, как мне являет ее Господь. Но вся правда известна лишь Ему одному. Он высший судья.
— Но вы слуга Божий, – с жаром произносит Марен. – Вы наверняка знаете больше…
— Я знаю лишь то, что являет мне Он.
— И что же Он вам явил?
Пастор Куртсон стоит, сложив ладони, как для молитвы.
— Ему было угодно спасти вас от шторма и дать вам сил пережить трудные времена. Господь даровал вам великую милость. И это значит, что Он от вас не отвернулся.
Марен хочется его ударить.
— Вы считаете, это великая милость? Все, что здесь произошло?
— Думать иначе – великий грех, – говорит пастор Куртсон, протискиваясь мимо Марен. – Мне жаль вашу подругу. Но не мне судить, виновата она или нет. Все мы ходим под Богом, и только Он вправе судить.

— Днем меня там не будет. Мы с тобой станем ходить сюда, как и прежде. Там я жить не смогу. Это дом фру Олафсдоттер.
В ее голосе слышится твердость, дающая Марен надежду.
— Может быть, – произносит она, осмелев, – здесь поселюсь я?
Урса растерянно моргает.
— Тут нет кровати.
— Я не хочу возвращаться домой. Не могу спать рядом с матерью или в комнате Дийны. И я всегда буду рядом. – У нее в голове уже складывается четкий план. – Ты скажешь Авессалому, что в таком большом доме тебе нужна постоянная помощница по хозяйству.
— Да, так и сделаем, – говорит Урса, поправляя прическу. – Уж в этой просьбе он мне не откажет.
Даже после всего, что случилось, думает Марен, Урса уверена, что у нее есть над ним власть. Впрочем, охотник на ведьм или нет, Авессалом все равно всего лишь мужчина.

— Мы переезжаем в дом фру Олафсдоттер. Она не вернется. – Урса яростно возит метлой по полу, не столько сметая грязь, сколько втирая ее в половицы. – Ее убьют, как тех саамов.
Марен молчит. Она думает не о фру Олафсдоттер и даже не о Кирстен. Она думает о Дийне и Эрике, уже затерявшихся где-то на мелкогорье. «Прячьтесь, – думает Марен. – Берегите себя».
— Я не смогу там жить, Марен! Как он мог…
У Урсы перехватывает дыхание: она прижимает одну руку к ребрам, а другой тяжело опирается о метлу.
— Ты должна себя перебороть, – говорит ей Марен. – Ты сама говорила, нам надо поостеречься.

— Муж, – окликает она. – Авессалом. Куда вы ее повели?
— В Вардёхюс. – Он обращается не только к ней, а ко всем, кто собрался на улице. – В ведьмину яму.
— Она не ведьма, – говорит Урса с отчаянием в голосе, вспоминая жуткое здание тюрьмы, где держали лапландских шаманов. – Я часто бывала у нее в доме, мы вместе молились…
— Я так и знала, – говорит Торил. Капельки пота блестят над ее верхней губой. Она буквально дрожит от горячего возбуждения. – Я знала, что она ведьма. Ее большой дом… Как она управлялась с хозяйством одна? Тут явно не обошлось без сатанинских помощников. И эти фигурки…
— И отметины у меня на руке, – говорит Зигфрид. – Дюжина крошечных черных точек, как следы от звериных зубов.
Урса изумленно глядит на нее. Эта женщина сумасшедшая, не иначе. Но Авессалом угрюмо кивает и протягивает к ним руки, словно благословляя.
— Вас вызовут для свидетельства на суде, – говорит он.

— Надеюсь, ты каждый день молишься, чтобы Бог дал нам сыновей.
— Да, – говорит она, хотя точно не стала бы молиться о пятерых сыновьях. Она вовсе не возражает против одного, главное, чтобы он был не из тех, кто держит в страхе весь город. Но если по правде, ей хочется дочку. Девочку с нежной улыбкой Агнете и совсем не похожую на отца. Хотя к девочкам мир жесток, Урсе хочется, чтобы рядом с нею была родная душа, которая будет ее понимать, как понимала Агнете, и любить ее так же, как сама Урса любила маму.