When the Stars Go Dark

— Однажды я работала с по-настоящему хорошим психологом-профайлером. Он использовал термин «бэт-сигнал», когда говорил о том, как жертвы неосознанно объявляют себя. Все мы приходим в этом мир с чистым ярким светом, верно? Мы невинны и свежи, как гребаные небеса. Яркие и чистые.
— В это я верю, — говорит Уилл. Я слышу, что он схватывает мысль, и мне становится не так одиноко. — Все рождаются с чистым досье.
— Да. — Невидимые струны между нами вибрируют от эмоций. — Но потом с некоторыми детьми — с одним из десяти или скорее одним из четырех — случается что-то по-настоящему плохое, связанное с семьей или знакомы

Я слишком одинок на свете, но все же не настолько одинок,
чтоб каждую минуту освятить.
Я слишком мал на этом свете, но все же не настолько мал,
чтоб быть лишь вещью для тебя,
неясной и разумной.
Я хочу свободы воли и я хочу воли
совершать поступки;
во времена застоя,
когда что-то близится,
я хочу быть со сведущими
или один.
Я хочу отражать тебя целиком,
и никогда не ослепнуть, не состариться настолько,
чтоб стать неспособным вместить твой образ.
Я хочу распрямиться
и больше никогда не сгибаться,
ведь там, где я согнут, я лгу.

За годы работы детективом — и особенно в «Прожекторе» — я много узнала о витках насилия в семьях. Но витки молчания могут быть не менее опасны. Они повторяются из поколения в поколение с пугающим постоянством. Диета матери превращается в зацикленность дочери на контроле деревьев-бонсай. Тайная, но явная неверность превращается в молчаливое согласие, а потом — в опустошенность. И все это вываливалось на Кэмерон. Пусть и с серебряной ложки, но Эмили кормила ее бессилием.
— Я не думаю, что вашу дочь похитили. — Резкие слова, но сейчас нет времени для чего-то иного.
— Нет, — произносит Эмили так тихо, что могла бы сказать «да». Эти два слова никогда не разлучаются надолго.
— Если Кэмерон сейчас кто-то держит, я думаю, она с ним знакома. Я думаю, она ушла по собственной воле.