My Year of Rest and Relaxation

Так я поняла, что Рива беременна. Какое-то время я лежала на софе и обдумывала новость. В ее животе росло крошечное, живое существо. Результат случайной ошибки. Побочный эффект заблуждения и бесхарактерности. Мне стало жалко его, совсем одинокого. Это существо плавало в матке Ривы, в жидкости, насыщенной пищевой содой, его все время швыряло туда-сюда во время ее истеричных занятий аэробикой, толкало, защемляло, когда она бешено напрягала торс на пилатесе.

– Если он считает, что может так просто отделаться от меня… – проговорила она, помахав пальцем. – Если он думает, что это сойдет ему с рук…
– Что, Рива? Что ты с ним сделаешь? Убьешь? Подожжешь его дом?
– Если он думает, что я буду тихо помалкивать и исчезну…
Она не смогла закончить фразу – не находила нужных слов. Она слишком боялась своего собственного гнева и не могла даже представить, что может случиться. Она никогда не станет мстить.

Где бы она ни появлялась, все вокруг нее превращалось в пародию, забавную и нелепую. И мне это нравилось. Я благодарю Бога за Вупи (Голдберг). Нет ничего неприкосновенного. Вупи это доказала.

Риве было доступно то, чего сама я была лишена напрочь. Я видела, какие истинно глубокие чувства она испытывала, и тут же сама обесценивала их своими банальными словами.

Временами – месяцы, годы спустя, – если страдала от одиночества, боялась жизни и слышала в своей душе жалобный голос, говоривший «Хочу к мамочке», я доставала эту записку и перечитывала. Она служила отрезвляющим напоминанием, какой на самом деле была моя мать и как мало я для нее значила. Мне это помогало. Неприятие, как я выяснила, может быть единственным противоядием от самообмана.

Помнится, кто-то сказал, что зрачки — лишь пустое пространство, черные дыры, близнецы-полости бесконечного ничто.
«Когда что-то исчезает, то обыч-но оно исчезает там — в черных дырах наших глаз».

Pain is not the only touchstone for growth, I said to myself.

He struck me as a reptilian, small-hearted being, someone placed on the planet to strike a chord with similar people, people who distracted themselves with money and conversation rather than sink their hands and teeth into the world around them. Shallow, I guess. But there were worse people on this Earth.

I wanted to hold on to the house the way you’d hold on to a love letter. It was proof that I had not always been completely alone in this world. But I think I was also holding on to the loss, to the emptiness of the house itself, as though to affirm that it was better to be alone than to be stuck with people who were supposed to love you, yet couldn’t.