Иуда

Томас Манн написал где-то, что ненависть – это та же любовь, только со знаком минус. В принципе, ревность – доказательство тому, что любовь подобна ненависти, ибо в ревности сливаются воедино любовь и ненависть. В Песни Песней, в одном из ее стихов, нам говорится: “Ибо крепка, как смерть, любовь, люта, как преисподняя, ревность”.

Скоро и ты пойдешь своим путем, и мне иногда будет тебя не хватать, главным образом в часы, когда свет угасает так быстро и вечер пробирает до костей. Я живу от разлуки до разлуки.

Главное несчастье людей, по-моему, - говорил Шалтиэль, - вовсе не в том, что преследуемые и порабощенные страстно желают освободиться, расправить свои плечи. Нет. Главное зло в том, что порабощенные, по сути, в глубине своего сердца мечтают превратиться в поработителей своих поработителей. Преследуемые вожделеют быть преследователями. Рабы мечтают стать господами.

Милосердие, Сильвия, ни в коем случае не может быть в ущерб принципам и идеалам.

Слово «одиночество» никогда не появляться в твоих письмах, но в каждом написанном тобой слове есть запах одиночества. Ведь и ребенком ты почти всегда был отдельно от всех - погруженный в свою коллекцию марок или в одиночестве часами предававшийся мечтам на крыше. Вот уже много лет я пытаюсь поговорить с тобой о тебе, но уклоняешься и говоришь со мной о Бен-Гурионе или о крестовых походах. Читаешь лекции. Я надеялась, что Ярдена вытащит тебя из твоей раковины. Но раковина - это весь ты.

Я лично не верю в исправление мира. Вот. Я не верю ни в какую систему исправления мира. Не потому что мир в моих глазах исправлен. Безусловно, нет. Мир крив и тосклив и полон страданий, но всякий, пришедший исправить его, быстро погружается в потоки-реки крови.

Грусть влекла за собой как раз некую странную странную радость - будто кто-то внутри него радуется самой сути его печали.

Случается иногда, что жизнь в своем течении замедляется, запинается, подобно тонкой струе воды, текущей из водостока и прокладывающей себе узкое русло в земле. Струя сталкивается с неровностями почвы, задерживается, растекается ненадолго небольшой лужицей, колеблется, нащупывает возможность прогрызть кочку, перекрывающую дорогу, или стремится просочиться под ней. Из-за препятствия вода разветвляется и продолжает свой путь тремя или четырьмя тонкими усиками. Или отступает, и земля поглощает ее.

Абрабанель же не верил в государство, даже в двунациональное. Сама идея мира, разделенного на сотни стран со шлагбаумами на границах, с колючей проволокой, с паспортами, флагами, армиями, отдельными финансовыми системами, — все это казалось ему идеей безумной, архаичной, примитивной, убийственной, идеей анахроничной, которая в скором времени исчезнет без следа.

— Куда ты бежишь? — спросила она.
Шмуэль поспешил извиниться:
— Простите. Я привык ходить в одиночку, а потому вечно спешу.
— Спешишь? Куда?
— Не знаю. Понятия не имею. Гонюсь за собственным хвостом.