In the Woods

Недавно я нашла запись из своего студенческого дневника, где я описала своих однокурсников как «стадо тупоголовых придурков-деревенщин, которые бродят в тумане, настолько густом, что вы практически чувствуете запах бекона, капусты, коровьего навоза и алтарных свечей». Даже если предположить, что у меня был плохой день, я думаю, это демонстрирует определенное неуважение к культурным различиям.

Правда в том, что она — самая желанная женщина в мире, а мы — самые ревнивые любовники, рефлексивно отказывающие кому бы то ни было в малейшей возможности увидеть её. Мы постоянно её предаем, проводя часы и дни в оцепенении, погруженные во ложь, а затем возвращаемся к ней, протягивая ей самую заветную ленту Мёбиуса: « Но я сделала это только потому, что так сильно тебя люблю».

Представьте себе лето, украденное целиком из какого-нибудь фильма о взрослении, действие которого разворачивается в маленьком городке 1950-х годов. Это не те тонкие нюансы ирландских времен года, которые так ценитель мог бы оценить по достоинству, словно акварельные оттенки облаков и мягкого дождя; это лето, полное страсти и роскоши, в жарком, чистом, шелковисто-синем цвете.

   Частичная потеря памяти – штука хитрая, что-то вроде глубоководного землетрясения, сдвигающего и поднимающего тектонические плиты, далёкие от эпицентра, и сдвиги эти на первый взгляд никак с ним не связаны.

У мигрени есть огромный плюс — она подходит на любой случай. Мигрень лишает тебя дееспособности, случается не по твоей вине, продолжается ровно столько, сколько надо, и никто не докажет, что на самом деле у тебя ничего не болит.

  Я всегда обожал эту стадию расследования — когда начинаются первые обсуждения. Она напоминает мне театральный гул, перед тем как поднимается занавес, оркестранты настраивают инструменты, подтанцовка проверяет напоследок растяжку, и все ждут сигнала, чтобы сбросить гетры и напульсники и приступить к действию.

  Сейчас смерть — это не круто и старомодно. На мой взгляд, нашу эпоху определяет суета: все до абсурда подчинено маркетингу, товарам и брендам, созданным так, чтобы удовлетворить всех. Мы окончательно привыкли, что все вещи делаются ровно такими, какими мы желаем их увидеть, поэтому смерть, неизменная, напрочь лишенная суеты, воспринимается как вопиющее нарушение.

  Люди сейчас так редко задумываются о смерти, разве что истерично пытаются отогнать её разнообразными модными прибамбасами — спортом, мюсли с высоким содержанием клетчатки и никотиновыми пластырями. Я же вспоминаю суровую викторианскую привычку не забывать о смерти, их внушительные надгробные камни: «Каков ты есть, таким я был; каков я есть, таким ты будешь…»