Несказане

боль и кровь напоминают, что ты жив.

То, что случилось, было слишком огромно — никак об этом не поговорить.

И сейчас ему хотелось сказать, что он понимает, каково это, когда дразнят, когда ты вечно чужой. Но ещё хотелось встряхнуть сына, закатить оплеуху. Вылепить из Нэта что-нибудь другое.

Звёздная ясность переполняла ей душу.

Вам неохота улыбаться? Что тогда делать? Заставьте себя улыбнуться. Ведите себя так, будто вы счастливы, и от этого непременно станете счастливее.
Лидия перебросила через плечо медленно раскручивающийся хвост и в упор уставилась в чёрный глаз фотоаппарата, не улыбнувшись, не изогнув губы ничуточки, даже когда услышала, как щёлкнул затвор.

Она улыбнулась в ответ, фальшиво, как годами улыбалась матери. Приподнимаешь уголки губ к ушам. Рта не открываешь. И никто не увидит разницы. Уму непостижимо.

Ясно ведь, что скажут люди: «Сам прокормить семью не смог – жене пришлось вкалывать». Миновали годы, но он помнил, как мать вставала спозаранку и надевала униформу, как однажды зимой она две недели провалялась с гриппом и приходилось отключать отопление, заворачиваться в два одеяла. Помнил, как вечерами мать натирала мозолистые руки массажным маслом, а пристыженный отец выходил из комнаты.

Слишком широкая улыбка, слишком жизнерадостная, бодрая, белозубая и липовая. Это было страшно. Лидия как будто стала другой, чужой. И снова никто ничего не заметил.

Газ и сцепление – напарники. Да только это неправда. Если один вверх, другой должен вниз. И так всё что ни возьми.