Для убийства есть мотив

Нельзя искать в мире одну красоту. Надо видеть и то, что уродует его, то, что есть в нем хаотичного и низменного. Такова жизнь. Жизнь не только прекрасное, чудесное и удивительное, но и неприглядное и безобразное. Приходится смотреть как на звезды, так и на грязную землю. Замечать грязь, не опускаясь до цинизма, оберегать идеалы, хранить веру в человеческую порядочность – вот подлинная цель жизни.

Убийства начинаются гораздо раньше, чем собственно преступление, – по крайней мере, это справедливо для большинства случаев.

Вы завидовали тому, что они будто бы обладают всем, чего желают, не прилагая к этому никаких усилий. Я говорю «будто бы», потому что на такие рассуждения способен лишь порочный, извращенный разум; только его хозяин полагает, что никто другой в мире не знает ни трудов, ни горестей, ни тревог.

Перед ним словно лежало озеро молчания, в которое он ловко бросал слова-камушки.

Лидия поняла, что Воэн – сильная личность, и хотя его сила выглядит неявной, скрытой за фасадом мирного существования в обществе жителей небольшой деревушки, он тем не менее способен быть властным и уверенным в себе – принято считать, что именно такими женщины жаждут видеть мужчин.

Мартин Воэн гордился тем обстоятельством, что по его лицу невозможно определить возраст – если не присматриваться к мелким морщинкам вокруг серовато-голубых глаз, в которых отражался опыт сорокапятилетнего существования, – и его плотно сложенное тело с широкими плечами не пало жертвой мясистой тучности, порожденной опасным сочетанием средних лет и успеха.

Не стало ни боли, ни страха – ничего, кроме молчания, в мягких объятиях которого она неподвижно затихла.

Ее окружала лишь неподвижность и зловещая тишина.

Далмеринг являлся воплощением очарования, немыслимой, переполняющей душу красоты Англии – пылающих закатов и серебристого моря, безлюдных вересковых пустошей и извилистых пыльных проселочных дорог, тенистых улочек, виднеющихся крыш и благоуханных живых изгородей, – красоты, которую Лидия тонко чувствовала, страдала от перехватывающей горло сладкой пытки, и все-таки не находила для нее слов.

Даже луна, казалось, замечала это различие. Гряда облаков, неподвижно повисшая в небе, заслоняла лунный свет так, что если силуэты более новых домов вырисовывались отчетливо, словно указывая, что их обитатели не спешат удалиться на покой, то старая часть деревни напоминала чернильно-черную лужицу непроглядной темноты посреди этого сияния.