Hillbilly Elegy: A Memoir of a Family and Culture in Crisis

Многие дети хотят лишь одного — бежать от кошмара куда подальше. Беда в том, что, если бежать вслепую, редко удается найти верный путь. Поэтому моя тетя в шестнадцать лет вышла замуж за абьюзера. Мать на пороге зрелых лет имела ребенка на руках, развод за плечами и ни одного диплома, хотя учеба в школе давалась ей легко. Из огня да в полымя. Хаос рождает хаос. Слабость приводит к слабости. Добро пожаловать в семейную жизнь американских хиллбилли. Разобравшись со своим прошлым и осознав, что не обречен, я воспрянул духом и стал искать в себе силы для борьбы с демонами моей юности. Пусть это банально, но самое лучшее лекарство — поговорить с людьми, которые тебя понимают.

Я из тех патриотов, над которыми смеются в «коридоре Асела». Всегда встаю под звуки попсового гимна Ли Гринвуда «Горжусь тем, что я американец». Когда мне было шестнадцать, я дал клятву, что всякий раз, увидев ветерана, буду жать ему руку, даже если ради этого придется бросить все свои дела. До сих пор не могу смотреть фильм «Спасение рядового Райана» в компании посторонних людей, потому что во время финальной сцены не способен сдержать слез. Мамо и Папо внушили мне, что мы живем в величайшей стране на свете. Этот факт в моем детстве значил очень многое. Как бы тяжело ни приходилось, когда меня сводили с ума вечные скандалы и драмы, я знал: впереди ждут лучшие времена, ведь я живу в сильном государстве, которое обязательно даст мне шанс там, где у других его быть не может. И когда сегодня я думаю о своей жизни, о том, что она стала поистине невероятной: у меня чудесная, потрясающая спутница жизни, достойная заработная плата, прекрасные друзья и новые впечатления, — я безмерно благодарен за все это Соединенным Штатам Америки. Банально? Увы, такие уж у меня чувства… И если бабушка свято верила в США, то многие наши соседи эту веру утрачивали. Узы, которые связывали их и вдохновляли, казалось, понемногу истончаются.

Для того чтобы уяснить разницу культур, вы должны понять, что самобытность моей семьи, моих соседей, всего нашего города во многом связана с чувством гордости за страну. Я мало что могу рассказать про округ Бритит, про его власти, здравоохранение или известных жителей… Знаю одно: Бритит называется «кровавым», потому что во время Первой мировой войны наш округ полностью выполнил квоту по добровольцам, отправившимся на фронт — единственный из всех Соединенных Штатов! Этот столетний факт из истории — наше главное достояние. Однажды я брал интервью у Мамо для школьного проекта о Второй мировой войне. Прожив семьдесят лет, испытав немало трудностей, видя смерть и нищету, Мамо испытывала невероятную гордость за то, что она и ее семья во время войны тоже внесли свой вклад во всеобщую победу. Мы несколько часов подряд говорили про военные пайки, про Клепальщицу Рози, про письма отца с фронта и про тот день, «когда мы сбросили бомбу». У Мамо всегда было два бога: Иисус Христос и Соединенные Штаты Америки. У меня тоже — как и у всех, кого я знал.

При двух работах и полноценной учебе жизнь стала еще более напряженной, но я не жаловался. Даже не сознавал, что такая занятость — это уже слишком, пока один профессор не предложил мне встретиться после занятий, чтобы обсудить домашнее задание. Я сбросил ему мое расписание, а он пришел в ужас и строго-настрого велел бросить всю эту чепуху и сосредоточиться на учебе! Я улыбнулся, пожал ему руку, от души поблагодарил, но к совету не прислушался. Мне нравилось допоздна сидеть над рефератами и вставать чуть свет, после трех-четырех часов сна, гордясь при этом собственной выносливостью. После стольких лет страха перед будущим, когда я боялся, что в конечном счете стану таким же, как все соседи — то есть опустившимся наркоманом, алкоголиком или сидельцем с выводком нелюбимых детей, — я чувствовал невероятный прилив сил.

В управлении по связям с общественностью, как правило, работают старшие офицеры. Пресса — это святой Грааль морской пехоты, здесь самые большие аудитории и самые высокие ставки. Однако наш офицер по связям со СМИ по каким-то причинам впал у руководства базы в немилость. И хоть он был капитаном — на восемь рангов выше меня! — из-за войны в Ираке и Афганистане заменить его оказалось некем. Поэтому командир объявил мне, что следующие девять месяцев (то есть до конца службы) за связи с общественностью на крупнейшей военной базе восточного побережья отвечать буду я. К тому времени я уже привык, что меня переводят с поста на пост. Однако это назначение по своей сути было совсем другим. Как шутил мой приятель, у меня лицо для радио, и я не был готов выступать перед телевизионной камерой. Фактически меня бросили на растерзание волкам. Сперва, конечно, я допускал немало промахов: позволил журналистам сфотографировать парочку секретных самолетов или не в свой черед открывал рот на встречах со старшими офицерами, за что не раз получал нагоняй. Однако мой командир, Шон Хейни, объяснял, что нужно делать и как исправить ошибки. Мы обсуждали, как выстраивать отношения со СМИ, как не отклоняться от темы и как все успевать. У меня понемногу стало получаться, и когда на базе устроили авиашоу, на которое пригласили сотни тысяч людей, я так грамотно организовал освещение мероприятия, что заслужил благодарственную медаль.

Что куда более важно, служба в армии заставила меня переоценить свои способности. В тренировочном лагере одна мысль о том, чтобы залезть по канату на высоту тридцать футов, вызывала у меня панику. К концу первого года я мог вскарабкаться по веревке, держась одной рукой. В школе я не мог одолеть и мили — на последнем зачете пробежал три мили за девятнадцать минут. На военной базе я впервые отдал приказ людям вдвое старше меня, а они его исполнили; там я узнал, что хороший лидер в первую очередь должен заслужить уважение подчиненных, а не просто сыпать распоряжениями налево и направо; там я научился это самое уважение завоевывать, а еще увидел, что мужчины и женщины разного вероисповедания и цвета кожи могут дружно работать бок о бок в одной команде. В корпусе морской пехоты я не раз падал лицом в грязь, терпя одну неудачу за другой, и всякий раз получал шанс исправить свои ошибки.

Меня назначили ответственным за связи с общественностью и не раз переводили из одного подразделения в другое. Иногда я сопровождал гражданских журналистов, но чаще сам делал фотографии и писал коротенькие заметки про пехотинцев и их службу. В самые первые дни меня включили в состав группы по гражданским вопросам, которая работала с местным населением. Такие миссии считались более опасными, потому что малая группа пехотинцев обычно отправлялась на иракскую территорию, чтобы встретиться с местными жителями. Обычно офицеры беседовали с чиновниками, ответственными за сферу образования, а рядовые обеспечивали безопасность, а заодно общались с местной ребятней: болтали, играли в футбол, раздавали конфеты или канцелярию. Однажды ко мне подошел мальчик и робко протянул руку. Я дал ему крохотный ластик, а он невероятно обрадовался, прижал ластик к груди, как драгоценное сокровище, и со всех ног припустил к родным. Никогда в жизни не видел на лице у ребенка такого счастья…

Несколькими годами ранее, на похоронах брата, Мамо с племянницей Дениз вдруг заподозрили, что один из носильщиков гроба — извращенец, поэтому они ворвались к нему в кабинет и перерыли все вещи. Нашли богатую коллекцию порнографических журналов, включая несколько выпусков «Охоты на бобров» (периодического издания, которое, смею вас заверить, пишет отнюдь не про водных млекопитающих). Мамо он показался очень смешным. «Долбаные бобры, — хохотала она. — Кому только пришла в голову такая хрень?» Они с Дениз хотели сперва забрать журналы домой и выслать потом по почте жене носильщика. Но после недолгих размышлений передумали. «А то повезет еще, и на пути в Огайо попадем в аварию. Копы найдут у меня в багажнике эту хрень. И люди решат, будто я не только извращенка, но и лесбиянка вдобавок». Поэтому журналы они выбросили, чтобы «преподать этому уроду славный урок».