Страшные сказки

У солдат-то, известное дело, вся наука через задницу палками вбивается. 

В избе у оконца старуха сидит, пониток починяет, а нитку в иголку вдернуть не может. Окаянный под руку толкнет, она и не попадает. Старуха-то лешакается на иглу: «Вот, черт тебя забери!». А он и рад, на глазах раздувается, что твой пузырь.

Так, видать, и с цветком папоротника. Потому его человеку не каждому сорвать дано, что счастье своё он в красивой завёртке представлять привык, чтобы сияло всё, глаз резало. А настоящее, оно поостое, как баклуши, ничего мудрёного в них нет.

Но будильник продолжал противно тикать, отмеряя оставшиеся отрезки жизни, и мешал размышлять о том, что будет потом, после. Зачем он, нелепый и страшный, когда мёртвые приходят к живым и требуют вернуть долг? Рука привычно тревожила пружину, и он продолжал свой бессмысленный путь от одного деления к другому: всё по кругу и по кругу, будто бы и нету вовсе прямых путей, и всё возвращается к одной точке, чтобы вновь от неё уйти. Страшно.

Ждешь настоящее, да кажется оно навроде жар-птицы сказочной. Погонишься за ней, а там пусто. Настоящее на деле самым невзрачным да худым оказаться поначалу может.
<...>
А настоящее, оно простое, как баклуши, ничего мудреного в них нет.

А тут вышел на ель громадную. Сидит на нижней ветке девка. Вся как есть голая, ну ни клочком не прикрыта. Волосья длиннющие, до самой земли свисают, и чешет она эти волосья золотым гребнем. Яков-то слыхал, что ежели доберется такая девка до человека, защекочет до смерти. Вот он за топор и ухватился.
Девке-то это не по нраву пришлось.
– Не пугайтесь, Яков, ничего я вам плохого не сделаю.
– Чего мне пугаться, у меня вон топор есть.

А так свидеться с лешим – не приведи Господь. Страшной он, говорят. Высоченный, головой аж до вершин сосен достает, глаза разного цвета, а на ногах лапти обуты – правый на левой ноге, а левый на правой.

Народ появился – на пеньки грех молиться, вот и порешили часовенку рубить.