Сюжет Гоголя

Развивается смежный гностический мотив пожирания душ архонтами или демонами, сплетенный с фольклорным «кормлением покойников». В Мертвых Душах, вслед за Носом, спародировано евангельское «Слово, ставшее плотью»: у Собакевича души «что ядреный орех», он рассуждает о них, как «о хлебе». Ср. бесе­ду о душах между Чичиковым и Коробочкой: «Дело яйца выеденного не стоит», а после их покупки на стол подается «прес­ный пирог с яйцом»; наконец, купленные души вместе с «дель­ным словом» заедаются в городе рыбой, добытой полицеймейстером-«чудотворцем» (пародия на евангельское чудо с рыба­ми и на христианский символ рыбы-души).

Е. Трубецкой называет его типичным русским странни­ком, взыскующим Града Небесного. Можно, однако, сопоста­вить скитальчество позднего Гоголя и со стилем жизни его со­племенника Сковороды, который переходил из одного поме­щичьего дома в другой, расплачиваясь за приют мудрыми на­ставлениями. Но, в отличие от Сковороды, Гоголь обращает­ся за утешением к церкви, принимая суровую опеку отца Матвея Константиновского. Последний, судя по тому, что мы о нем зна­ем (бытовой аскетизм, осуждение супружества и светских раз­влечений), был характернейшим представителем тех, кого при­нято называть христианскими манихеями. В свои последние годы Гоголь обрел в церковных стенах именно тот гностиче­ский идеал, который тщетно искали его герои.

Биография Гоголя, включая и это паломни­чество, не дает, однако, никакого основания утверждать, буд­то он сумел излечиться от того страха перед Богом, который пронизывал все его существо с детских лет, а позднее приоб­рел гностическое выражение в его произведениях.
Все роли были сыграны — примиритель и совестный су­дья, всероссийский наставник, советник царя, вещий банду­рист, поющий славу честным чиновникам Божьего государства.
Вместо соборного христианского возрождения он доволь­ствуется его знаком, святой литургией как последним прибе­жищем магического сознания. Оставались молитва, монастырь, смерть. Он все еще мечтает о бегстве из России, помышляет о новом паломничестве в Иерусалим, об отъезде в Неаполь, Крым, Одессу, на родную Полтавщину — для спасения от русского хо­лода; собирается всерьез обосноваться на Афоне или же в Кон­стантинополе — на исторической родине Костанжогло — и да­ же учит новогреческий.

Помимо харизматического «учи­теля», в Гоголе живет вечный «ученик», которому также необ­ходима критика — вплоть до публичной оплеухи. Здесь он, ве­роятно, следует завету Иоанна Масона, писавшего о том, что суждения людей неприязненных и враждебных всегда полез­нее человеку, чем похвалы друзей, потому что открывают ему те пороки, от которых он должен избавиться. Такое христиан­ское смирение, предполагающее множественность точек зре­ния и критический взгляд на самого себя, есть, согласно Ма­сону, гарантия объективности, стремление к которой тоже по­стоянно декларирует Гоголь.