Печальные тропики

Необходимо признать, что в бескрайнем море возможностей каждая цивилизация совершает свой собственный выбор; каждое общество уникально, все вместе они стоят друг друга.

Некоторые любят Шопена, потому что они не знают последующей эволюции музыки, но там, где они любят от ограниченности, я люблю от полноты. И теперь, чтобы музыка по-настоящему взволновала меня, достаточно лишь тонкой мелодии, предчувствия, намека.

Совершить путь от Шопена до Дебюсси не менее трудно, чем наоборот. То наслаждение, которое доставляла мне музыка Дебюсси, я нашел теперь в другой форме – в музыке Шопена: в ней был скрытый намек, неопределенность. Предельная сдержанность мелодии раньше не давала мне этого понять, я предпочитал более открытую выразительность. Я добился определенных успехов: я смог оценить простую красоту более старого композитора, неведомую тому, кто еще не знаком с Дебюсси.

После путешествия в каменный век, к индейцам намбиквара, посетив племена тупи-кавахиб, я оказался не то чтобы в XVI, но, бесспорно, в XVIII столетии, каким он представляется в небольших портах Антильских островов или на побережье… Я пересек целый континент. Но близкое окончание моего путешествия я почувствовал, вернувшись из глубины времен.

Тяжело наблюдать, как исчезают элементы быта умирающей культуры.

День за днем я собирал крохи прекрасной, некогда поразившей Европу культуры, которая угасала на правом берегу верхнего течения Машаду. Казалось, что как только я уеду, она исчезнет совсем.

В отличие от паринтинтин, у тупи-кавахиб есть слово для обозначения табака – «tabak», то есть такое же, как у нас, производное от древних наречий Антильских островов и, очевидно, карибского происхождения.

Тупи-кавахиб, как и их родственники из племени паринтинтин, не выращивают и не употребляют табак. Наблюдая за тем, как мы распаковываем наш запас веревочного табака, вождь деревни воскликнул с усмешкой: «Ianeapi!» – Это дерьмо!» В отчетах комиссии Рон-дона упоминалось, что во время первых контактов туземцы были так раздражены присутствием курильщиков, что отбирали у них сигары и сигареты.

Несколько десятков метров леса достаточно, чтобы внешний мир остался позади. Словно один мир уступает место другому, менее приветливому, на первый взгляд, но которым наслаждаешься через слух и обоняние, наиболее близкие душе чувства. Ценности, которые считались утраченными, возрождаются: тишина, прохлада и покой. Близость с растительным миром дарит нам то, в чем море теперь отказывает и за что горы запрашивает слишком высокую цену.