Погружение во тьму

Книга тяжелая, но в то же время пошла легко. То ли дело в слоге, то ли в умении автора так все описать, что в какие-то моменты видел себя рядом с ним в тот период жизни. Хотела написать, что можно "прочувствовать" самому, но тут же понимаю, что это просто невозможно, и, даст Бог, никогда мне и вам не придется испытать.

Это мемуары Олега Васильевича Волкова. Родом из дворянской семьи, он был буквально обречен на вечное подозрение. Он прожил долгую жизнь. 96 лет - о таких годах многие только мечтают, но чтобы достичь этого почтенного возраста, заниматься любимым делом и оставить после себя наследие, ему пришлось многое пережить. Четверть века его таскали по тюрьмам, лагерям, ссылкам. Пять раз его арестовывали. Сколько обвинений ему было представлено: и подозрение в шпионаже, и в контрреволюционной агитации, и как социально-опасный элемент, а иногда в открытую говорили, что пока не знают какое обвинение предъявить, но отпустить не могут. Разве ж это оправдание для властей? Если садить и высылать, то хотя бы за что-то, а не просто так. И такая несправедливость по всей стране! Да, нас боялись, да, были успехи, но разве цена не слишком высока?

Олег Васильевич описывает не сколько свои мытарства, сколько свои встречи, соприкосновения с другими людьми. Все пытаются бороться по разному. Некоторые, желая уменьшить гнобление, голодают, кто-то просто терпит, находятся и те, что косят под умалишенных. Но по сравнению с некоторыми, Волкову даже везет. Его практически все время поддерживает по возможностям семья, хоть он о ней упоминает лишь в нескольких фразах в конце повествования, многочисленные друзья и дальние родственники периодически что-то передают. Редко, но вовремя. К тому же, Олега Васильевича, человека образованного и интеллигентного, хоть и подозревали в шпионаже, все же ценили в качестве преподавателя и переводчика. И хоть и не могли дать ему подходящую работу, тем не менее пристраивали его в более сухие места. Иногда. На лесоповале тоже пришлось поработать.

Самый тяжелый момент для меня в книге - когда у Волкова уже не было сил бороться. Когда еды почти не было, когда руку уже не поднять, когда дышать сложно. Его тогда по инвалидности освободили, и он буквально чудом устроился преподавателем иностранного языка. Студенты да другие преподаватели его и выкормили. Думаю, если бы его не отпустили тогда, вряд ли нам пришлось бы читать эти воспоминания.

Повторюсь, книга грустная и тяжелая, но позволяет узнать те годы с точки зрения репрессированных. Я еще не читала подобной литературы, поэтому для меня это открытие.

Когда я только-только начала подвизаться на литературном поприще (это были высокорейтинговые фанфики про Тора и Локи), то мне был дан совет, простой и прекрасный в своей гениальности.
Он звучал так: "Пиши для умственно отсталого ребенка".
Плевать, что ты пишешь порно без сюжета. Плевать, что ты пишешь очень кинковое порно без сюжета с рейтингом NC-17 (а надо бы 21). Твоя целевая аудитория - умственно отсталый ребенок примерно лет пяти. Ему все надо объяснить, рассказать, показать, объяснить еще раз и разложить по полочкам, а потом на всякий случай в эпилоге еще раз объяснить.

Конечно, совета я не послушалась. Мне было 23 года, я жаждала новых форм и изысканных метафор. Мне хотелось поднять порево по Марвел на новый уровень. Меня ждал полный провал.
Будь я поумнее (а потом я стала поумнее), я бы поняла, что жить надо так, как будто твоя ЦА - умственно отсталые дети лет 5. Только так я могу объяснить то, что... А все я так могу объяснить.

Этим можно объяснить буквально любой процесс, происходящий в обществе: от концлагерей до популярности мемов с жабами и Олечки Б*зовой. Умственно отсталый ребенок лет пяти. Хочешь добиться успеха в чем бы то ни было - держи в уме этот образ. Маленький человечек пускает слюни, мажет стены руками, испачканными в шоколаде, и хочет сладенького побольше да картинку поярче. И никогда - это тоже важно, очень, если ты стараешься думать на перспективу - никогда не будет нормальным.

Пожалуйста, господа присяжные, не воспринимайте этот образ на свой счет или, упаси Господь, как оскорбление детей с пороками развития! Этот образ - всего-навсего отражение нашего прогрессивного человечества. Конечного потребителя, который так или иначе оценивает твой талант: лайками, комментариями, сохранением в закладки, но в конечном итоге - рублем. Или долларом, если вам повезло.

Итак, при чем же тут Олег Волков и период репрессий, который - вот ведь внезапно - начался задолго до геноцида, устроенного Гитлером? (И в этом мы перегнали Германию, уххх, можем повторить!)
Все просто. Те, кто остались в России, совершили уже известную нам ошибку. Они недооценили непредсказуемость тупизны. Они решили "Ну не будут же они..."
Будут.
Достаньте из памяти чуть задвинутый подальше моими рассуждениями образ того самого ребенка, который пускает слюни и запускает грязную ручку в коробку с шоколадными конфетами.
Он - не будет?
Будет.
И они будут.

Я прочла очень много книг про репрессии, концлагеря, Холокост, мои родственники, ныне погибшие, пережили гонения. Уверена, останки некоторых из них можно найти на тех же самых Соловках. Мысль о том, что "ну не станут же они" следует лейтмотивом через истории погибших. Знание того, что еще как станут, красной нитью переходит через истории выживших.
Вопрос выживания в итоге сводится лишь к тому, к чему ты готов морально и физически.

Олег Волков выжил, потому что был готов ко всему. О том, что вогнало бы в кому людей моего поколения, они пишет спокойно и обыденно. В нем нет Гинзбургского "Как они моглиииии!". Видимо, образ умственно отсталого ребенка, который способен на все, жил где-то на задворках его сознания.
Да и куда было податься поросенку Петру тех времен? В Европе вот-вот раскинет крылья фашистский орел, оставались только другие континенты.
Как говорилось в старом анекдоте, дайте мне другой глобус.

Что ж, пока другого глобуса у нас нет, и мы все еще здесь - на постсоветском пространстве, где образ Сталина неожиданно до сих пор популярен, насаждаем и вообще уже 65 лет как Сталина на вас нет. Это удивило бы, но вспоминаем нашего пятилетку - ему показали красивую картинку о том, как при товарище Сталине было хорошо, он шоколад (которого при товарище Сталине не было, но ему об этом не сказали) по пухленьким щечкам размазал и давай в ладоши хлопать.
На аргумент "Да ты бы сейчас лежал в братской могиле где-нибудь на тех же самых Соловках" наш герой убирает ручки от пухлых щечек, хлопает круглыми глазками и отвечает: "А меня-то за что?". Не поверишь, милый друг, но те, кто там оказались, задавали абсолютно тот же вопрос. Даже глазками хлопали абсолютно так же.
Увы, работа над попыткой скрыть произошедшее в советских лагерях проводилась - и проводится - куда более тщательно, чем попытка фашистов скрыть то, что происходило в каком-нибудь Дахау. В конце концов, у советского правительства было куда больше опыта в этом деле, чем у дилетантов-немцев: массовые расстрелы на Соловках имели место в 1929 году, а сам лагерь в это время существовал уже несколько лет.
В конце концов, в особо значимых фашистских концлагерях сейчас музеи. Жертвам Холокоста ставят памятники, им возвращают украденные ценности, к их потерям относятся с уважением.

Страна, победившая нацистов, может похвастаться только тем, что до сих пор не открыла все архивы, которые связаны с внутренним геноцидом, ну и запретила парад "Бессмертного барака" на 9 мая. Вот бессмертный полк у нас был, а бессмертного барака - не было.
Увы, умственно отсталым детям тоже бывает стыдно. Но извиняться они не умеют, а умеют только закрывать круглые глазки пухлыми ручками, мотать головой и делать вид, что этого не было.
Сносить памятники, установленные жертвам террора своих против своих, или устанавливать их в таком медвежьем углу, куда не каждый сунется.
Однако, примечательно, что подобные памятники, установленные, как правило, людьми ради людей (а не правительством ради понтов), есть почти в каждом городе нашей страны.

Я не хочу никого оскорблять, но если очередной депутат предложит запретить чулки с подвязками и держаться за руки на улицах, вы знаете, какой образ вызвать в голове.
И если вдруг в ваших светлых головушках промелькнет мысль "Ну не будут же они..." - остановите себя. Скажите себе "Стоп" и вспомните, что эту же мысль думали люди перед тем, как отправиться в свое последнее путешествие по перевалочным пунктам ГУЛАГа. Что именно ее думали евреи в гетто.
Вспомните их истории. И извлеките из их жизней и смертей единственный горький урок, который можно извлечь:
Они будут.
Еще как будут.

Потрясающая книга воспоминаний Олега Волкова!

Книга действительно погружает во тьму, но из неё выныриваешь словно очистился, сопережив с автором страдания и невзгоды, которые случились в его жизни.
Мемуары Олега Волкова интеллектуально-духовные. Тут много интересных мыслей,а необычный взгляд автора вынуждает задумываешься о главном.

...иногда думаю, а смог бы автор написать нечто подобное, не отбыв в ГУЛАГе больше 25 лет?! Смог бы реализовать себя как талантливый мемуарист, имея другую судьбу за плечами? И что бы другое могло с ним произойти, чтобы он смог так не сломиться ни духовно, ни физически, оставшись человеком до конца?...
Были бы без Колымы и ГУЛАГа Шаламов, Волков, Гинзбург, Солженицын, Петкевич такими, какими открылись они читателям в своих жизненных мемуарах, донеся до нас свою боль, выжив и и словно заповедовав нам в книгах не допустить произошедшего?...

И всё-таки при чтении книг подобного рода очень важен фактор первичности. Ну, т. е. чтобы читаемая книга была в числе первых по этой теме. А не стояла в прочитанном ряду после Шаламова — Солженицына — Домбровского (этого я не читал) — Гинзбург… И хотя каждый отдельный ГУЛАГовский сиделец прошёл свой собственный путь и прожил свою собственную лагерную жизнь, тем не менее, в общих чертах основные вехи этого пути и пункты-остановки зачастую совпадают с точностью едва ли не копирайтной. И как бы кощунственно это не звучало, но после Шаламова и прочих перечисленных (и не названных) авторов книга Волкова меркнет и уже не оказывает столь сильного впечатления, какое казалось бы могла и должна оказать и впечатлить.

А дальше хочется поместить несколько замечаний к книге и к автору. Замечаний не в смысле пальчиком погрозить, а сделать несколько реплик по поводу прочитанного.

Первое, что бросается в глаза — озлобленность автора. Не разовая ситуативно-персональная к кому-то конкретному и по поводу чего-то пережитого, а общая озлобленность как характеристика его личности. Слишком часто и много Волков гневается по тому или иному поводу и слишком яростно он гневно на что-то нападет или гневно кого-то характеризует. Ну, вот хоть та же Гинзбург, на которую Волков нападает просто прямолинейно и даже оскорбительно. Или какие-то конкретные личности — писатели, общественные деятели той поры (мне, например, резанула слух фраза, что Шмидт утопил свой корабль — имелся ввиду именно пароход «Челюскин» и начальник экспедиции О.Ю. Шмидт). Причём — это важно! — делается это обычно с таким подтекстом, что вот дескать, я, Волков, в отличие от Имярека, совсем другое дело, я белый и пушистый, а Имярек совсем других мастей. Напрямую он так, конечно не пишет, но вот ведь читается этот подтекст, по крайней мере я — рядовой обычный читатель — его заметил.

Весьма заметна предвзятость автора в отношении социального происхождения и статуса. Потому что своё благополучное сытое дворянско-помещичье детство он явно вспоминает с благоволением и ляпотой, тогда как обычная жизнь простого дореволюционного народа, на порядок численно превосходящего состоятельные сословия и классы российского общества, его беспокоит мало. И потому конечно же он то и дело в розоватых оттенках пишет личности «бывших», оказавшихся в страшных (что неоспоримо) ГУЛАГовских застенках и прочих СЛОНах и тюрьмах-пересылках. И понятно, что попутно только лишь как невинных страдальцев упоминает разных бывших махновцев и прочих каторжан.

Ещё бросается в глаза, с каким чувством довольства он расписывает всякие ухищрения, с помощью которых он то и дело оказывается в привилегированном положении, начиная с Соловков и заканчивая другими местами лишения свободы. Как явно он смакует, когда ему удаётся пристроится то на одно «тёплое» местечко, то на другое «липкое и сладкое». И всё бы ничего, но когда он то и дело в книге пышет благородным негодованием по поводу каких-то других пристроившихся к той или иной лагерной кормушке каторжанцев, то явно усматривается некий диссонанс в этой «песне протеста». Хотя, как он сам (и прочие лагерные авторы) упоминает в своих мемуарах, всегда в лагере действовал закон «Умри ты сегодня, а я завтра».

Конечно, судьба страшная, чего говорить. И конечно, не дай бог никому пережить хоть что-то из того, что пережил Волков и пережили (и не пережили) многие другие, не оставившие после себя никаких мемуаров и даже крестов на могильных холмиках. И в этом смысле безусловно эта книга является и документом эпохи и памятью сердца и гневным обвинением. С учётом того личного пристрастия автора и его субъективности — вполне понятной и объяснимой. Просто нужно это иметь ввиду…

первая книга автора
От книги с таким названием ожидала нечто большего. Ждала рассказа о безысходности, о тщетных (и не тщетных) надеждах, о мечтах о спокойной жизни. Но тут этого нет. Много сумбура. Пока сообразишь, что, оказывается, между описываемыми совсем рядом событиями прошло много лет. Я, конечно, понимаю, что книга писалась гораздо позднее описываемых событий, но можно бы и вычитку сделать.
В рамках ТТТ заявила тему "Действие происходит в Соловецкой лагере особого назначения", но тут Соловков очень мало, да и описаны они крайне смазано.
Я рада, что познакомилась ещё с одной книгой и ещё одним автором лагерной темы, но толком так и не прочувствовала ни страданий автора, ни его мыслей и переживаний.

Мемуары идейного антисоветчика Олега Волкова посвящены не столько сталинским лагерям, сколько, так называемым «бывшим людям», то есть бывшей элите общества, которую советская власть лишила кормушки. В первую очередь дворянской интеллигенции, в той или иной мере напоминающей семью Арсеньевых:

В феврале мечта таковой интеллигенции сбылась. Однако ВНЕЗАПНО выяснилось, что усидеть на двух стульях - и общественную формацию сменить, и собственное привилегированное положение сохранить – ей не удастся. А так называемый «младший брат» склонен более слушать большевиков, нежели Учредительное собрание. Между тем в стране медленно и верно начинается трындец. Разваливается армия. Идут расправы над офицерами. Разгоняется полиция, так что какой-никакой порядок в городе вынуждена поддерживать… вчерашняя школота - в рядах новоявленной милиции. А экономическая и политическая ситуация развивается так, как описал её отцу мемуариста банкир Шклявер – один из главных акционеров и распорядителей русско-английского банка:

Наиболее дальновидная элита покинула Россию уже тогда. Наименее дальновидная, уверенная, что у «демагогов» вроде Троцкого и Ленина нет будущего, а все их поползновения развенчал ещё Достоевский, осталась. Но не учла одного: большинство населения Российской империи Достоевского не читало. Потому, что читать не умело. Очень показательна в этом отношении судьба отца мемуариста: либеральствующий барин, прятавший у себя революционеров (Кузнечика, Двороковича) и жёстко карающий мужичков за порубку его собственного леса, не собирался покидать родину после революции февральской. Точно так же, как отправлять сыновей в Сорбонну или Оксфорд – ровно до того момента, пока его имения приносили доход («Это настроение в отце поддерживали вести из деревни: приказчик отписывал, что дом к приезду подготовлен, весенние работы в огородах и оранжерее идут своим чередом… Все-де благополучно и спокойно»). А потом, когда наступил октябрь 1917 года, и из имения его попёрли, ВНЕЗАПНО ЖЕ оказалось, что он и крестьянский мир, который ему якобы был дорог, стоят по разные стороны баррикад. Впрочем, отцу ещё повезло: он умер в 1919-м году, так что при всём крушении его идеалов ему не пришлось приспосабливаться к новой жизни и перестаиваться.
А как можно было приспособиться к новой жизни бывшим людям?
Не будем забывать, что, несмотря на все потери, они всё же располагали связями, частью капиталов и, что самое важное, прекрасным образованием. Некоторые, такие, например, как Шкловский, Алексей Толстой, Вениамин Каверин, Валентин Катаев устроились вполне себе неплохо. Некоторые пытались устроиться и до определённого момента также вполне неплохо жили. Достаточно вспомнить Якова Ивановича Бутовича, которому на первых порах не только удавалось сохранить собственный конный завод (в ипостаси заведующего), но и занять должность главнейшего консультанта по конному делу в Наркомземе. Или поднявшегося во времена нэпа Петра Ивановича Козлова. Кто-то продолжил работать в той же сфере, в которой работал и до революции, как те же Арсеньевы. Кто-то стал стукачом, как Юрий Самарин или Андрей Гадон. Кто-то шёл в кинологи. Кто-то в переводчики. Женщинам – в определённом отношении было проще: у них всегда была возможность замужества. Были из бывших людей и те, кто – в худшем случае – становились лагерными придурками, то есть своеобразной элитой лагеря, освобождаемой от общих работ. К таким придуркам большую часть своей отсидки, кстати, относился и сам Олег Волков, поэтому, собственно, и выжил.
За что преследовались властями Олег Волков и такие, как он?
Скажу как гуманитарий-интеллигент: а хрен его знает. Почитать Волкова, так каждый из них – просто недоделанный декабрист. Чекисты, вероятно, считали их преступниками. Это как с опытными пунктами Института полярного земледелия в Ярцеве: Волков зовёт их не иначе как очковтирательством, а современные местные жители рисуют совершено другую картину ( https://www.memorial.krsk.ru/Work/Konkurs/17/Sosnina/0.pdf)
Но примечательно то, что симпатии автора на стороне тех, кто так и не сумел приспособиться к новой жизни и паче того – в условиях сменившийся формации пытался жить так, как в эпоху дворянских гнёзд. Правда, много пишет Волков и о «мужиках», сплошь обманутых властью, загнанных в колхозы и оставленных без демократии, к которой мог бы привести, например, Александр 2. Зато относительно неплохо живших при добрых барах, таких, как, например, его отец. Сближаться с «мужиками» автор опять же не спешит без крайней на то необходимости:

Жизнь в России при большевиках по Волкову беспросветна: страшная Октябрьская революция пожрала гуманистические надежды дореволюционной либеральной интеллигенции, затем - НЭПманов как адептов рыночной идеи, затем крестьянство в результате раскулачивания и одновременно собственных детей-революционеров, ставших жертвами партийных чисток. И вроде как покусилась на право нации на самоопределение, если принять во внимание рассказы о страданиях польских военных, махновцев и мусаватистов (https://skurlatov.livejournal.com/283579.html):

Что там случилось с рублём (помните монолог Шклявера?) по Волкову не очень понятно. Но вроде как была выиграна Гражданская война, в которой погибло много достойных людей с белой стороны (на то, что действия белой стороны, в общем-то, били по интересам России, автору наплевать). Вроде как вместо ликвидированной в феврале полиции появились компетентные органы, о которых у автора нет ни одного доброго слова (оно и понятно). Расправы с офицерами продолжаются, на этот раз не снизу, а сверху – над неугодными или ставшими жертвами интриг. Но выигрывается Великая Отечественная, одной из причиной которой, по автору, стал объявленный Гитлером «крестовый поход за освобождение мира от ига марксизма». Правда, в результате Гитлер и Сталин не пожрали друг друга, а Россия так и не расправила плечи, как автору хотелось. И после Сталина режим не либерализовался.
Прибавьте к этому уже традиционное в определенных кругах нытьё про десятки миллионов репрессированных и правдивость «Немецкой волны", "Голоса Америки", Би-би-си, и радио "Свобода" (я не шучу).
А как должна выглядеть воспрянувшая духом Россия?
Ответом на этот вопрос становится поток общих фраз:

То есть десоветизируйтесь. Покайтесь. И как знать, найдутся те, которые укажут путь, как вывести…эээ... к подлинному братолюбию. Где-нибудь в 70-е такое звучало прогрессивно. В настоящее же время откровенно убого (особенно если вспомнить Россию 90-х и Украину 2014).
Интересно, что автор, критикуя за привилегии советскую номенклатуру, почему-то не вступает против привилегий, предоставляемых дореволюционному дворянству. А призывая покаяться за революцию Октябрьскую, не призывает покаяться за Февральскую, после которой ещё была возможна салонная болтовня:

Книга для тех, кто сейчас скандирует "Сталин - лучший правитель России, Сталина нам!" или "Сталин развалил дело Ленина, он во всем виноват!" Может они поняли бы тогда, что далеко не единичными были невинные жертвы, да и не этими даже бессмысленными жертвами была страшна эпоха - а полной непредсказуемостью завтрашнего дня, разрушением устоев, переселением целых народов на вымирание, невозможностью жить честным трудом, уничтожением человеческого достоинства. Что революция сожрала своих устроителей, даже самых идейных, щедро залила кровью их судьбы и портреты. Сперва расстреливали они, потом расстреляли их.
И всему этому вопреки народ выстоял, выжил, победил в войне и находил в этом аду свои маленькие радости в теплом солнышке, природе, работе, добрых людях и самой жизни вокруг. Об этом и книга Волкова - о жизни людей вопреки всему, о том, как человеческое достоинство иногда помогает выжить в аду.

Но они не прочтут...

Это лучшая из прочитанных мною книг о страданиях нашего несчастного отечества в ХХ веке. Пугающая аннотация – "…о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать…" – не соответствует действительности. Натуралистичных описаний в книге совсем мало. И она совершенно не об этом.

Главным достоинством книги является авторский слог. Язык совершенных образцов русской классической прозы. В лаконичности автор не уступает эталонным Капитанская дочка и Доктор Живаго . Ему удалось уложить рассказ о 77 годах своей далеко не однообразной жизни всего лишь в 550 страниц.

Блестяще сформулированные определения и четкие, недвусмысленные оценки. А лаконичность позволяет брать эти формулировки на вооружение в спорах с современными демагогами и конформистами. Все названо своими именами. С помощью авторских дефиниций можно проводить тест на истинный патриотизм – совпадает мнение кандидата в патриоты с мнением Волкова – истинный патриот, не совпадает – демагог, маскирующийся под патриота.

Отдельно нужно отметить отношение автора ко второй мировой войне. Его нельзя упрекнуть в нелюбви к России. И конечно он рад избавлению Родины от иноземного порабощения. Но родное порабощение он считает не меньшим злом и не верит "патриотическим" призывам перепугавшегося "отца народов".

Но самым главным для меня открытием стало полное отсутствие рефлексии по поводу вины своего сословия в возникновении катастрофы. Автор в этой слепоте не одинок. Дмитрий Лихачев и Сергей Голицын не оставляют сомнений. Они действительно не осознавали себя в роли "руководящей и направляющей" части общества. Ни в начале их жизни, когда все для их сословия было хорошо, ни в конце, когда…

Что можно сказать об этой книге?

Что она пронзительно коротка. Да, коротка, хотя и насчитывает с полтысячи страниц. Жизнь Олега Васильевича Волкова оказалась настолько вместительной, настолько колоссальной, настолько при этом нравственно выверенной, что в пятьсот страниц можно вложить описание, скажем, первого Соловецкого срока. Или рассказ о высылке в Тулу. Или десять месяцев одиночного заключения в Архангельской тюрьме. То есть, жизнеописание Олега Васильевича, обрамленное томов в семь каждый листов эдак в тысячу (им самим при этом написанное), - вот текстовый формат, об отсутствии которого я, признаться, пожалел. 28 лет лагерей и ссылок! 28 лет! Я и не прожил еще столько.

Нам нужны такие люди, как Волков. Нужны и в жизни, и в литературе, - среди героев и среди авторов. Люди-глыбы, люди-горы. Крепкие и внешне и внутренне мужчины, верные своим убеждениям, верные своей вере. Своей стране. В то время, как современные литературные тенденции стыдливо отворачиваются от героизма главных героев, стремясь изобразить "живого человека со всеми его изъянами", автобиографичное "Погружение во тьму" гнет свою линию и стоит особняком. И не в автобиографичности тут дело, - автор не кичится сам собой, напротив, - зачастую скромничает и сдерживает повествование. Но не увидеть за строками человека сильного и честного нельзя. Это и важно. Пройти через все испытания, выпавшие на его долю, и не сломаться, не согнуться, не отступить, - кто может с уверенностью заявить, что способен на подобное? Печать силы (привет тебе, новый трейлер "Звездных войн"), которой отмечен Олег Васильевич, видна даже по фотографиям. Я с разной периодичностью прерывал чтение и пролистывал расположившиеся в середине книги фотохроники, утверждал в своей памяти образ мужественного, ставшего близким, человека, чтобы пополнить строй тех, на кого можно равняться, о ком нужно вспоминать в трудной ситуации, чтобы не упасть духом.

За что примерил Олег Васильевич на себя арестантскую робу, если анализировать юридические факты? Да ни за что. За себя. За то, что не полез в объятья обмазанной чужой кровью революции, за то, что и на деловые отношения с ней не согласился, даже руку липкую не пожал. Вот за что. "Погружение во тьму" моего мировоззрения не перевернуло, потому как на революцию и ее последствия в виде уродливого строя я и раньше смотрел как на однозначное зло, но заставило в очередной раз поразиться и ужаснуться. Это значит, между прочим, что книга выполнила основную свою миссию, сформулированную автором в послесловии:

Наблюдая полный смертельно опасных ловушек путь Олега Васильевича, нельзя не почувствовать Божественного участия в его судьбе. Случай - что там Паскаль про случай говорил? - оберегал Волкова, выдергивал из-под рушащихся стен, в тот самый момент, когда, казалось, спасения ждать уже неоткуда. Писатель уцелел для того, чтобы рассказать нам об этом водовороте из камней и жеолеза, поглотившем тысячи и тысячи невинных людей. Чтобы не звенела тишина там, где должно звучать "Со святыми упокой..."

Долго, очень долго можно говорить об этой книге. Можно и нужно. Но, наверное, не в рамках рецензии, завершить которую я хочу просьбой. Издатели просят у читателей молитв о здравии и спасении некоего Петра, на средства которого книга была издана. С этой же просьбой, помолиться о человеке, вложившем свои деньги в такое благое дело, я обращаюсь к читателям этой рецензии.

Спасибо.