Рецензия на книгу

• 

  PrekrasnayaNeznakomka2 сентября 2017 г.

  Мемуары идейного антисоветчика Олега Волкова посвящены не столько сталинским лагерям, сколько, так называемым «бывшим людям», то есть бывшей элите общества, которую советская власть лишила кормушки. В первую очередь дворянской интеллигенции, в той или иной мере напоминающей семью Арсеньевых:
  

  
  У Арсеньевых множество подопечных — поддерживаемых постоянно или от случая к случаю. Тут снисходительность к заблуждениям, уважение к "младшему брату" (в этой семье честили крепостниками и ретроградами бар, обращавшихся на "ты" к прислуге), нетерпимость к праздности и чистоплюйству, прямота и искренность побуждений. И — вера, несмотря ни на что, в здоровые силы народа, в гласность, выборность и прочие фетиши русских радикалов.

  В феврале мечта таковой интеллигенции сбылась. Однако ВНЕЗАПНО выяснилось, что усидеть на двух стульях - и общественную формацию сменить, и собственное привилегированное положение сохранить – ей не удастся. А так называемый «младший брат» склонен более слушать большевиков, нежели Учредительное собрание. Между тем в стране медленно и верно начинается трындец. Разваливается армия. Идут расправы над офицерами. Разгоняется полиция, так что какой-никакой порядок в городе вынуждена поддерживать… вчерашняя школота - в рядах новоявленной милиции. А экономическая и политическая ситуация развивается так, как описал её отцу мемуариста банкир Шклявер – один из главных акционеров и распорядителей русско-английского банка:
  

  
  не берусь предсказывать, что будет с государством. Зато судьбу рубля предвижу точно: через месяц-другой он не будет стоить и бумажки, на какой напечатан. За границей мы пока пользуемся доверием. Но это ненадолго. Деловые люди — народ трезвый и скоро раскусят, как быстро надвигается на Россию деловое банкротство. Курс рубля еще кое-как держится — это чудо. Есть социалисты, Альбер Тома, Ллойд Джордж… Они верят Керенскому, пока в его кабинете остаются известные на Западе фигуры… Если вы сегодня не разрешите перевести ваши вклады нашим партнерам в Англии, я не поручусь, что завтра буду в состоянии это сделать.

  Наиболее дальновидная элита покинула Россию уже тогда. Наименее дальновидная, уверенная, что у «демагогов» вроде Троцкого и Ленина нет будущего, а все их поползновения развенчал ещё Достоевский, осталась. Но не учла одного: большинство населения Российской империи Достоевского не читало. Потому, что читать не умело. Очень показательна в этом отношении судьба отца мемуариста: либеральствующий барин, прятавший у себя революционеров (Кузнечика, Двороковича) и жёстко карающий мужичков за порубку его собственного леса, не собирался покидать родину после революции февральской. Точно так же, как отправлять сыновей в Сорбонну или Оксфорд – ровно до того момента, пока его имения приносили доход («Это настроение в отце поддерживали вести из деревни: приказчик отписывал, что дом к приезду подготовлен, весенние работы в огородах и оранжерее идут своим чередом… Все-де благополучно и спокойно»). А потом, когда наступил октябрь 1917 года, и из имения его попёрли, ВНЕЗАПНО ЖЕ оказалось, что он и крестьянский мир, который ему якобы был дорог, стоят по разные стороны баррикад. Впрочем, отцу ещё повезло: он умер в 1919-м году, так что при всём крушении его идеалов ему не пришлось приспосабливаться к новой жизни и перестаиваться.
  А как можно было приспособиться к новой жизни бывшим людям?
  Не будем забывать, что, несмотря на все потери, они всё же располагали связями, частью капиталов и, что самое важное, прекрасным образованием. Некоторые, такие, например, как Шкловский, Алексей Толстой, Вениамин Каверин, Валентин Катаев устроились вполне себе неплохо. Некоторые пытались устроиться и до определённого момента также вполне неплохо жили. Достаточно вспомнить Якова Ивановича Бутовича, которому на первых порах не только удавалось сохранить собственный конный завод (в ипостаси заведующего), но и занять должность главнейшего консультанта по конному делу в Наркомземе. Или поднявшегося во времена нэпа Петра Ивановича Козлова. Кто-то продолжил работать в той же сфере, в которой работал и до революции, как те же Арсеньевы. Кто-то стал стукачом, как Юрий Самарин или Андрей Гадон. Кто-то шёл в кинологи. Кто-то в переводчики. Женщинам – в определённом отношении было проще: у них всегда была возможность замужества. Были из бывших людей и те, кто – в худшем случае – становились лагерными придурками, то есть своеобразной элитой лагеря, освобождаемой от общих работ. К таким придуркам большую часть своей отсидки, кстати, относился и сам Олег Волков, поэтому, собственно, и выжил.
  За что преследовались властями Олег Волков и такие, как он?
  Скажу как гуманитарий-интеллигент: а хрен его знает. Почитать Волкова, так каждый из них – просто недоделанный декабрист. Чекисты, вероятно, считали их преступниками. Это как с опытными пунктами Института полярного земледелия в Ярцеве: Волков зовёт их не иначе как очковтирательством, а современные местные жители рисуют совершено другую картину ( https://www.memorial.krsk.ru/Work/Konkurs/17/Sosnina/0.pdf)
  Но примечательно то, что симпатии автора на стороне тех, кто так и не сумел приспособиться к новой жизни и паче того – в условиях сменившийся формации пытался жить так, как в эпоху дворянских гнёзд. Правда, много пишет Волков и о «мужиках», сплошь обманутых властью, загнанных в колхозы и оставленных без демократии, к которой мог бы привести, например, Александр 2. Зато относительно неплохо живших при добрых барах, таких, как, например, его отец. Сближаться с «мужиками» автор опять же не спешит без крайней на то необходимости:
  

  
  идти чернорабочим на лесопильные заводы или сплав в преддверии зимы не хотелось, да и там хватало ссыльной скотинки.

  Жизнь в России при большевиках по Волкову беспросветна: страшная Октябрьская революция пожрала гуманистические надежды дореволюционной либеральной интеллигенции, затем - НЭПманов как адептов рыночной идеи, затем крестьянство в результате раскулачивания и одновременно собственных детей-революционеров, ставших жертвами партийных чисток. И вроде как покусилась на право нации на самоопределение, если принять во внимание рассказы о страданиях польских военных, махновцев и мусаватистов (https://skurlatov.livejournal.com/283579.html):
  

  
  Оглядываюсь на мою длинную жизнь — я это вписываю в 1986 году — и вспоминаю случаи, когда я чувствовал свою вину русского из-за принадлежности к могучему народу — покорителю и завоевателю, перед которым приходилось смиряться и поступаться своим, национальным.

  Что там случилось с рублём (помните монолог Шклявера?) по Волкову не очень понятно. Но вроде как была выиграна Гражданская война, в которой погибло много достойных людей с белой стороны (на то, что действия белой стороны, в общем-то, били по интересам России, автору наплевать). Вроде как вместо ликвидированной в феврале полиции появились компетентные органы, о которых у автора нет ни одного доброго слова (оно и понятно). Расправы с офицерами продолжаются, на этот раз не снизу, а сверху – над неугодными или ставшими жертвами интриг. Но выигрывается Великая Отечественная, одной из причиной которой, по автору, стал объявленный Гитлером «крестовый поход за освобождение мира от ига марксизма». Правда, в результате Гитлер и Сталин не пожрали друг друга, а Россия так и не расправила плечи, как автору хотелось. И после Сталина режим не либерализовался.
  Прибавьте к этому уже традиционное в определенных кругах нытьё про десятки миллионов репрессированных и правдивость «Немецкой волны", "Голоса Америки", Би-би-си, и радио "Свобода" (я не шучу).
  А как должна выглядеть воспрянувшая духом Россия?
  Ответом на этот вопрос становится поток общих фраз:
  

  
  Что же нужно России? Нелегко, а может, и вовсе невозможно кратко сформулировать ответ. Должны истечь сроки. Должна когда-нибудь оправдаться всеобщая уверенность, что дальше "так продолжаться не может". В какой-то мере Идола подтачивает критика — камерная, глухая, подпольная, но встречающая понимание и сочувствие. И все же из всего, что с нами произошло, мы извлекли только знание гибельных путей, того, что заводит в тупик, закабаляет человека, суживает его горизонты до миски с хлебовом. А вот как дать ему понять, что у него могут отрасти крылья? Что есть мир высоких духовных радостей, перед которыми меркнут тусклые и плоские идеалы материалистов? Воздвигнуть его на подлинное братолюбие? Мы этого не знаем.
  И может быть, лучшим вкладом в эти поиски путей для тех, кто не знает, куда идти, является правдивый рассказ о прошлом, отдельными крупицами которого воспользуются — кто знает? — те, кому будет открыто, как вывести на путь спасения…

  То есть десоветизируйтесь. Покайтесь. И как знать, найдутся те, которые укажут путь, как вывести…эээ... к подлинному братолюбию. Где-нибудь в 70-е такое звучало прогрессивно. В настоящее же время откровенно убого (особенно если вспомнить Россию 90-х и Украину 2014).
  Интересно, что автор, критикуя за привилегии советскую номенклатуру, почему-то не вступает против привилегий, предоставляемых дореволюционному дворянству. А призывая покаяться за революцию Октябрьскую, не призывает покаяться за Февральскую, после которой ещё была возможна салонная болтовня:
  

  
  — Итак, mon cher depute, — спрашивала моя мать с живым интересом, notre Kerensky, n'est-il pas un veritable tribun, le Danton de notre revolution?
  — Pourvu, Madame, qu'elle n'engendre pas un nouveau Robespierre [Дорогой депутат.
  — Не подлинный ли трибун наш Керенский? Дантон нашей революции?
  — Лишь бы, сударыня, она не породила нового Робеспьера (ФР)].

  28

  927