Часослов

Чем страшна поэзия религиозная - не у всех, но у многих - так сентиментальной своей благостностью, бесконечным перебором Слов С Большой Буквы и вторичностью. Да к чертям собачьим, агностик я или нет, ну и агностик, так то же, открываешь Псалтырь и не оторваться, каждая фраза выдублена временем, вынесена, вычищена, абсолютна: в лирике, которой так мало лет, в лирике авторской (и пусть автор даже такой поэт как Рильке) - всегда одноголосье. И оно уступает. Плюс все вышеперечисленное начиная с сентиментальной благостности.
Как это выглядит на деле - одна большая личная молитва, во всю книгу, пестрящая повторами и высокопарностью (особенно то касается "Книги о житие иноческом"), и есть в ней своё большое и важное, то, что можно окрестить "Бог зерна и корня", потому что Бог Рильке - сам земля, сам дерево, делающее из ветвей ангелов, ворочается под ногами и прячется в руках человеческих чем-то безмерно малым. И есть в неё изменение, трехчастное, от служения к отрицанию и прямо до смерти (которая тоже вызревает, как плод), и есть своя вне-музыка, и тайна, и ритуальность:

Но все равно же - невыносимо. Строки сливаются и пытаешься подцепить в них смысл, раскопать осторожно, ар-хе-о-ло-ги-чес-ки, а через пальцы бесконечный ряд "Ты, Тебя, Бытие, Суть, Начало, Зареносица, Бог, Господь" и т.д. Все, конечно, максимально выделенное.
Не могу, нет, не могу, мне нужен Рильке, его всегда недостает, но не так, не через это.

Рассказать об этой книге не получится. Эта совместная работа Р.-М. Рильке и переводчика Сергея Владимировича Петрова находится где-то за пределами оценок, как и всякий труд, в который вложена частичка самой жизни. Стихотворения словно написаны на другом языке, дразняще русском, но как будто некоем "иноческом русском", как его используют во дворе и прихожей Небесных Палат. Слова звучат весомо и значимо, не покидает ощущение, что точный и полный смысл прочитанного остался за пределами повседневного ума. Рильке создал действительно религиозные стихи в том отношении, что они не просто могут перечитываться, а как бы взывают к этому, предоставляя образы и чувства, которые хочется оживлять в своей душе, ибо они одновременно близки нам и недоступны по уровню проникновения в тему. Другую подобную поэтическую книгу сложно себе представить (впрочем, как и родственного Рильке поэта). Хочется добавить, что выбор картины Каспара Фридриха для обложки - очень удачная идея некоего работника издательства "Азбука".

ГЛАВНЫМ ОБРАЗОМ ЧАСОСЛОВ

Природа поэтического искусства преимущественно ритмическая, стихи - это музыка чистого слова, выше которого может быть только молитвенное творчество (к которому иногда приходит и поэзия по существу) и молчание. Бывает так, что чтение захватывает целиком и вводит сознание в какой-то особенный гармонический лад, для достижения которого смысл каждого отдельного слова недостаточен, гораздо более важно их расположение и звучание, потому что слова бывают звонкими и тогда, когда не произнесены вслух. Когда же действенный музыкальный рисунок дополняет символически богатое содержание, под стать ему ценное, получается прекрасно. Таков в полной мере грандиозный триптих Рильке о поиске Бога. В сборнике кроме него хватает и других замечательных стихотворений, но "Часослов" поразил меня в наибольшей мере. А еще у меня порой было впечатление, будто я читаю то, что хотел бы сказать и сам, но не умею.

После Сонетов к Орфею и Дуинских элегий, для меня, наверное, слишком сложно устроенных, вторую книгу Рильке я купил случайно, чтобы было что почитать в метро, когда я оказался в дороге без своего покетбука. И правильному своему выбору рад - для меня это одно из самых сильных в этом году литературных откровений. И сама серия тоже понравилась - приятное простое оформление и повод с любопытством подойти в пятницу к книжному киоску узнать, что вышло на этот раз.

С Рильке у меня была странная история, познакомилась я с ним, прочитав эссе Бродского про Цветаеву, где упоминается стихотворная переписка Рильке с ней и ее стихотворение на его смерть — Новогоднее. Немедля нашла том Рильке в домашней библиотеке и также стремительно влюбилась.
В этом несомненно огромная заслуга переводчиков. Райнеру Марии очень повезло с переводами на русский язык. Его любовь к России и русскому языку, очевидно, получила такой вот кармический ответ. Особенно приятно, что перевод Часослова, созданный тремя людьми, не ощущается лоскутным одеялом, а воспринимается как единое целое.
О содержании мне говорить сложно: я ангостик, убежденный агностик, а тут о приятии и восприятии бога через молитву, веру, даже окружающую жизнь. И при всем этом достаточно тяжеловесном смысле, Рильке говорит обо всем так мягко и тактично, что у меня не возникает чувства отторжения. Как это обычно бывает с христианской назидательной литературой.