Дневник

Год назад, к стыду своему, я даже не подозревала о существовании этого автора. Вот уж действительно: век живи – век читай! На одном из своих творческих вечеров Татьяна Никитична Толстая на извечные вопросы читателей то ли о том, что читает она сама, то ли о том, что может порекомендовать прочесть, упомянула качественную прозу Нагибина. И я пропала…
Юрий Маркович – безусловно талантливый и одаренный мастер слова и мысли. Мне импонирует его предельная откровенность, великолепный слог, точность и метафоричность образов и мыслей, присутствие печальной иронии, порой на грани фола. Поначалу, слегка отталкивало наличие чересчур физиологичных подробностей бытия некоторых персонажей, но уже с середины дневника они начинают сходить на нет…
При оценке творческого наследия и значимости писателя, воздерживаюсь от оценки «облико морале» образа жизни, личных качеств и черт характера последнего, поскольку соблюдение/несоблюдение категорического нравственного императива И. Канта, ни коим образом не влияет на наличие либо отсутствие таланта.

Творческие люди – натуры тонкие, сложные, пылкие, мечущиеся, жаждущие, пребывающие в вечном поиске абсолюта и себя самих. У каждого из них найдется пара-тройка скелетов в шкафу и совсем немногие из писателей/поэтов (и иных представителей творческих профессий) вели высоконравственный образ жизни, обладали добрым, покладистым, альтруистическим характером.

Даже если бы Нагибин являлся автором только повести «Встань и иди», то это бы ни в коей мере не умалило значительности его таланта в мире литературы ХХ века. Однако, стоит отметить, что автор «Дневника» был удивительно работоспособным: писатель-прозаик, литературовед, знаток кино. Благодаря книге, посмотрела фильм «Поздняя встреча» 1978 с Баталовым и Луппиан в главных ролях (по мотивам рассказа "Срочно требуются седые человеческие волосы"). Хороший фильм, несмотря на некоторую несовременность и экзальтированную наивность.
И прочувствовать эпоху с помощью «Дневника» Ю. Нагибина мне удалось вполне:

Снова очереди, снова исчезло мыло, снова смертная тоска надвигающейся героической поры.

Мы все, как глубинные рыбы, извлеченные на поверхность. Из страха давлением в миллион атмосфер нас перевели в разреженную среду жиденького полустраха. Наши души не выдерживают перемены давления — они не лопаются, как глубинные рыбы, но распадаются, разлагаются.

Мир наполнен браком. Сплошь бракованное искусство, бракованная литература, бракованные зрелища, бракованная политика, бракованные распоряжения власть имущих, их действия, их уход. Всё фальшь, бред, грязь, ни в чем ни тени правды, но все сговорились считать грубые подделки подлинниками. Я смотрел по телевизору похоронную церемонию. И церковь, и Бога запутали в свои сатанинские игры. Господи, как же Ты допускаешь это? И никому не стыдно. Все хладнокровно делают свой бизнес: преемники, осиротевшая семья, приближенные, родня. Финал истории счастливца доконал меня. Нет возмездия, нет отмщения…

Сыр — бор загорелся вокруг превосходного фильма Бертолуччи «Последнее танго в Париже», еще не вышедшего на широкий экран. Наши не только из ханжества, но и от искренней тупости третировали этот фильм как порнографию, итальянцы же считают его — совершенно справедливо — шедевром. У них из‑за фильма идет ожесточенная идеологическая и даже политическая борьба, и мы, как положено, оказались в одном лагере с церковниками, буржуазными ханжами и охранителями. Это сводит с ума итальянцев, они до сих пор не могут понять, насколько мы консервативны, а в искусстве — так и реакционны.

— Дядя, это на вас такие штанишки? Причина — шорты, все еще непривычные для моих соотечественников, не только юных, но и старых. Увидев меня от своей будки, вахтерша дома отдыха строителей заорала: — Ишь срамотища! Старый мужик, а бесстыжий! Чего задницу заголил? Надо сказать, что шорты у меня длинноваты. Сама же сидит в куцем сарафанчике, и страшная, необъятная грудь выпирает даже из подмышечных разрезов, а толстые вены просматриваются не только на икрах, но и на ляжках. Но считается, что она одета прилично. Правда, в добрые сталинские времена на Крымском побережье женщинам в сарафанах не позволяли даже в волейбол играть. На редкость чистое и целомудренное было время. Сейчас куда свободней, но до шортов мы еще не дошли. Крепко сидит татарщина в русской душе.

Устали от рутины, безнадеги, неспособности вышагнуть за малый круг своей судьбы, от необходимости отвечать за семью, детей, самих себя, рассчитывать каждую копейку и ничего не значить в громадности социального равнодушия.

Данная книга не относится к увеселительному и развлекательному чтению, печален флёр основной канвы повествования. Оно и понятно: к дневнику люди прибегают «во дни сомнений, во дни тягостных раздумий», потрясений, страхов и тревог, чтобы с помощью слов и бумаги вычерпнуть негатив, снять тяжесть сердечных мук, избавиться от нервного напряжения. Никто не хватается за ручку в момент безоблачного счастья и радости, чтобы написать: «О, Господи! Я летаю, я в раю! Парю в экстазе над повседневностью!» В лучшем случае, возникнет робкое (и то про себя): «Благодарю!»
Исходя из личного опыта, могу отметить, что более вероятно обращусь к дневнику, дабы описать степень деградации соседей сверху, которые затопили меня третий раз за месяц, из последних сил преодолевая низменные инстинкты (например, взять топорик и последовать тропой Раскольникова), нежели детально обсудить политику «бацькi бульбашей».

Если отбросить дешёвый юмор, то «Дневник» Ю. Нагибина – это талантливо, искренне, проникновенно!!! Если вы не относитесь к разряду праведников и вас не тяготит неидеальный моральный облик автора, который необоснованно раздут и преувеличен недоброжелателями и неокрепшими умами, «пороху не нюхавшими», то добро пожаловать в прекрасный и удивительный мир одаренного человека.

Книгу эту взял я в библиотеке, случайно увидев и вспомнив, что как раз недавно до этого меня зацепила одна цитата из неё (мелькнувшая где-то у кого-то в ЖЖ, кажется), цитата о том, что "как страшно быть неписателем", ибо у других мол (неписателей) страдание окончательное "в чистом виде", а так, говорит он, будучи же писателем "я знаю, что обо всем этом когда-нибудь напишу. Боль становится осмысленной". - Красиво же, разве нет? Вот и я повелся - взял книгу..
Что сказать? Читал честно-долго, кстати, это во-первых. И цитатку эту видел (она 1951 года, то есть, сказано сие им когда ему был 31 год). Других, подобных этому откровений здесь не встретил, но.. определенные какие-то чувства "Дневник" этот определённо вызывает, это во-вторых.
Других, каких-либо книг этого автора не помню, скорее всего, и не читал, но ФИО такое в СССР конечно же мелькало.
В принципе, если объективно на всё это дело посмотреть, мальчик-дядька-то по факту был мажором (а как иначе в 20-то с хвостиком лет стать членом Союза писателей (СП), пусть и с помощью Олёши и Катаева (через приемного отца), это вам не хухры-мухры), женился 5-6 раз (в том числе где-то в середине на Белле Ахмадулиной), постоянно мотаться по заграницам (постоянно жалуясь при этом на всяческие интриги и прочие разные трудности). Да, бесконечные депрессии (по поводу того, что не тот народ, и не совсем та страна здесь более чем достаточно) и пафосные уверения о том, что записи эти, мол только для себя (хотя по тексту видно, что как минимум, с 70-х годов, они уже не только для себя).. всё это понятно.. Но что-то ещё вызывает некий (дополнительный) дискомфорт (пусть даже и на постоянное употребления фекальной темы тоже можно было бы закрыть глаза), думал я?
Пожалуй вот что: постоянно бурча здесь, и делясь всяческими "откровениями" он, в одном месте, вдруг описывая сцену, "проповедования" Мариной Влади превосходства "женского онанизма над всеми остальными видами наслаждений", он, далее говорит, что "пришел Высоцкий, дал по роже и увел".. По роже (!) вы понимаете? не по лицу, а именно по роже.. То есть здесь, наш, автор, режущий правду-матку автор, очевидно приревновал к Марине, которая своими публичными (хоть и на кухне это было дело) рассуждениями осмелилась сказать что-то скандально-искренее, в пику его внутренней откровенной озлобленности..
Итого: поставил бы трояк ему (за всё это), но поставил всё же "четверку" за старания..

Как у Ахматовой: если бы вы знали, из какого сора растут стихи? С «Дневником» - та же самая история. Предельно откровенная. Откровенная, открытая в первую очередь возможностью поразмышлять над мотивами действий/бездействий, чем над собственно фактурой. А коли есть возможность подумать, поразмыслить над прочитанным, значит, книга «выстрелила», сработала. И, как говорил Герцен, «книга – акушерка мысли», - всё точно.

Концептуально: Нагибин совершенно справедливо определяет главное – дневник – документ эпохи. Возможно, это не совсем точно, потому что всё же это – не хронология 20 века в исполнении Советского Союза. Но это – заметки «по поводу» человека умного, успешного, столько же внутренне слабого, несомненно, надломленного. Это – конформист, где-то напоминающий героя Моравиа и Бертолуччи.

Тварь дрожащая или право имею? Всё-таки – не Раскольников автор. И бунта не было и не мыслилось его. Была формула прямо скажем безбедного существования (Юрий Маркович упоминает 2 домработниц, дежурного водителя, 25 или 30 стран, им посещенные), не говоря по мелочи о квартирах или машинах. Этот пунктик – материальное обеспечение – сколько из уехавших и из оставшихся, - сколько их, споткнувшихся на этом вопросе, ну или испорченных этим вопросом! Это – плюсом к обычным выяснениям внутри богемы, кто гениальней. Сколько добрых слов можно найти на страницах «Дневника» по поводу коллег по цеху, что, вообще говоря, никаким секретом не является, но всегда интересны читателям вне тусовки писателей: а у них как? Да вот так, как в этой книжке. Только Нагибин более откровенен и открыт.

Заведомо, всегда ущербная, уязвимая позиция богемы советской, говорящей о невыносимой легкости бытия в Союзе: как гнобили, как не пускали книг, картин, как не выпускали, не брали, не давали, не признавали и проч. Это говорят люди, жившие на порядок лучше самого передового класса общества! Вечная фига в кармане. Уж и не знаю, кто лучше или что лучше: откровенные дуболомы, как у Урфина Джюса, или вечные «бунтари», чей бунт дальше кухни не выходит?

Конечно, пишет и размышляет умный, талантливый, скорее всего трудоголик. Человек, сделавший себя сам. Не помешал ему тоталитаризм подняться в первый эшелон советской элиты. Писал много, зарабатывал много, женщин любил многих, пил много. Ну скорее всего завидовал многим – а кто не завидует? Обижался на кровавый режим, обеспечивший ему, повторюсь, условия – мама не горюй, обижался, что не брали куда-то, то на Олимпиаду очередную, то на вручение «Оскара» за «Дерсу». Да, по-человечески понятна и обида, и несправедливость. Но это – так, по мелочи. И он сам всё это понимает. Понимает – и пьет, то есть бунтует по-советски.

Интересные нашел факты и фразы. Например, автор говорит, что ни Достоевский, ни Чехов, ни Цветаева, - никто из них своих произведений не читали. Или, что как среди людей вообще, так особенно среди писателей «грязно и мерзко среди людишек». Ну что, флаг в руки, что называется! Приводит Юрий Маркович такое выражение Есенина: «Душа – непосильная тяжесть для человека». И своё: жестокая мудрость старости. Не совсем понял вот, что: по установленному порядку на биеннале, как я понял, это церемония награждения «Оскаром», потому что речь шла о фильме «Дерсу Узала», можно было ехать только одному человеку. Так вот, его не пустили и поехал «стукач», как он выразился. Стукач – это кто? Куросава? Али же кто-то там ещё? Если кто прочел – помогите разобраться. Об отношениях, браке с Беллой Ахмадуллиной откровенней говорил Василий Аксенов, чем Юрий Маркович.

Книга – специфическая, интересная, на самом деле – документ, субъективный, разумеется, эпохи. Книжка живого, успешного, ошибающегося, где-то отталкивающего человека. К прочтению.

Из подборки "100 книг, которые нужно прочесть прежде, чем..."

Неприятные слова, написанные неприятным человеком.
Мерзкие упоминания, не лишенные, впрочем, точности:

Осуждение на грани с диагнозом:

Настраивание самого себя на равнодушие:

Читаешь это все, о пьянстве и спившихся, о болезнях и смертях, о суетных обидах и походя брошенные обвинения, и думаешь: что за человек, всюду-то он видел сплошные мерзости, разве что на природе-охоте размякал немного, но случись рядом люди - легко переключался в прежний режим.
Потом замечаешь, что дневник очень рваный, в нем огромные лакуны, и о хорошем говорится по большей части в двух словах, а уж плохое расписывается многословно Был в Праге, приятная поездка, точка, но о переживаниях пустят-не пустят, почему не пустили, а потом передумали - подробно.

"Дневник" - это еще один ящик того виртуального стола. Что-то вроде канализационного водостока, пованивающего, но необходимого.

На вопрос, зачем Нагибину надо было отправлять "Дневник" в печать, ответ подобрать не могу.

Я никогда не читала Нагибина, ни одного рассказа или повести. А потом наткнулась у кого-то в жж на пару цитат из дневника – и поняла, что хочу, очень хочу прочитать этот дневник. И когда оказалось, что он есть в продаже и он стоит 2 доллара, я его сразу заказала, не раздумывая. Просто с такими книгами всегда есть шанс нарваться на скучную прозу, или на сплошные банальности, или на бедный казенный язык, или просто на мемуары какого-то ужасно неприятного человека…
Но в случае с Нагибиным мне очень повезло. Его дневник стал для меня одной из самых интересных и приятных книг не только в этом жанре, но и вообще. Я читала его обычно по ночам, когда Семен уже спал. Тихий свет лампы, плед, последняя спокойная и неторопливая чашка чая, и страницы, страницы, которых семьсот, которые перелистываешь и хочешь, чтоб они никогда не кончались…
Самое интересное, что как человек Нагибин мне не сильно приятен. Человек, всегда живший только так, как ему самому удобно. Сменил пять или шесть жен, но не завел ни одного ребенка. Зато у него всю жизнь были собаки с детскими именами – Лешка, Митька, Проня. Наверное, они частично заменяли ему детей. Но при этом не мешали литературной работе, не отвлекали разговорами, ими не нужно было заниматься… Еще он очень любил рыбалку и охоту, а мне охотники очень неприятны. Ну и много еще нюансов. Даже то, что о женщинах он в первой половине дневника говорил не иначе, как «бабы». Ну да, я видела его фотографии (в Дневнике их нет, зато есть в интернете), он породистый и крепкий был мужчина, и в «бабах» недостатка не испытывал наверняка.
Еще он очень старался выжимать для себя побольше поездок за границу – что я, в общем-то, могу понять, в советские времена выбраться за рубеж было на грани фантастики, но вот Нагибин ездил каждый год и объехал весь мир практически. И очень болезненно переживал отказы, когда его за границу не выпускали.
Еще в санаториях и домах писателя постоянно отдыхал. А чтобы зарабатывать побольше, брался за «халтурки» и писал много сценариев (копирайта-то тогда еще не было:))))). Из этого и состояла его жизнь – загранпоездки, дома отдыха, охота, поездки по российской глубинке, дачное лето, сценарии, собаки, «бабы» (ну или потом уже – женщины, в период Ахмадуллиной и последней жены, Аллы).
В молодости ему было некогда писать дневники – он зарабатывал-кутил-гулял-охотился-путешествовал, много пил, ну и «бабы», опять же… И писал порой пару раз в год. Понравилась его традиция подводить итоги в последний день года – совсем как у нас в интернете и в блогах сейчас. К старости записей становилось больше… И такой у него хороший слог и яркий, богатый лексикон, так умело он русским языком пользовался, и такая картина жизни сложилась в этих дневниках у него – с 40-х годов и до 80-х, вся «взрослая» жизнь, с поездками и друзьями, со сменой жен, выходом новых книг, смертью старых собак и появлением новых щенков, с размышлениями о любви, о людях, о родителях, с дачными прогулками и радостью, когда удавалось увидеть лосенка или интересную птицу (и вот как эта радость перекликается со стремлением стрелять и убивать? Я не знаю)… И чужие истории порой в этом дневнике тоже есть, он очень много с людьми общался и записывал иногда то, что его особенно поражало… И описания у него всегда емкие, яркие, и слова он всегда такие находит точные и небанальные… Ну и в целом, все-таки, его взгляды на жизнь, на общество, политику, на человеческие отношения мне отчасти близки, наверное, раз с таким упоением прочла… И этот эгоизм писательский и человеческий, это самокопание, эти переживания по поводу и без, - а наверное, люди другого сорта и не пишут дневники и не испытывают желания говорить с самим собой?
Рекомендую всем, кто любит мемуары, дневники, воспоминания. Я в основном женские воспоминания читаю, и вот сравниваю – да, у Нагибина очень «мужской» дневник, и акценты на другом расставлены. Но этим он и интересен.

Молодец мужик - жил за счёт народа, за счет той власти, которую восхвалял, писал халтуру даже не сильно это скрывая, писал потому, что работать на заводе как все не хотел, не позволяло дворянское происхождение, пользовался всеми благами социального строя, в тихую охаивая его. Когда отсутствие жесткой советской цензуры и бандитский-воровское время позволило вываливать наружу всё своё душевное дерьмо, он стал писать то, что думал на самом деле. Лучше бы он этого не делал, как и все те именитые советские писатели и режиссеры, из которых просто поперло куча навоза их богатого духовного мира. Его якобы шедевральная "Золотая тёща" - явное подражание Набокову, и не только сходством сюжета, но стилем написания, даже некоторые словечки у Набокова попёр, хотя получилось крайне отвратительно и сосем не красиво, как у первоисточника. Отвратительные персонажи, отвратительные похотливые отношения с женой Лихачёва, отвратительный образ самого Лихачева. Лихачев при своем крестьянском происхождении создал мощнейший автогигант, а Нагибин что создал, кроме своей халтуры? Нагибину даже похвалиться нечем кроме как своим дворянским происхождением, да и хвалиться нечем: дворяне всегда были паразитами общества и сам Нагибин своей жизнью доказал это, даже при другом строе смог уютно приспособиться.

Дневники… да нет, пожалуй. Скорее – просто разрозненные записки. Регулярность видна только в январских отчетах о прошедшем годе – что видел, что написано, с кем конфликтовал, здоровье самых близких …
Когда вышли дневники, в печати часто мелькали отклики об их чрезвычайном цинизме и ядовитости. Отчасти и поэтому очень долго откладывал их прочтение – не люблю подобный тип людей, хотя дневники читаю с интересом. При том, что к Нагибину, как автору рассказов, отношение вполне неплохое, есть уважение, когда-то пережито увлечение его историческими рассказами, но восторга никогда не было.
Но вот – добрался. Цинизм … - а нет никакого особого цинизма. Иногда – ядовитое словцо, но довольно редко. И особенно редко – в отношении коллег по профессии. Впрочем - там другие люди и вообще почти не присутствуют. Основное – я, опять я, и снова я. В этом и одно из главных отличий от привычных дневников – почти нет людей вокруг, в основном – очень обостренные внутренние терзания. Очень тяжелый в этом смысле склад характера и читать было тяжело. Мизантропия? Наверное, не слишком удачное слово. Оно как-то имеет ныне скорее оттенок усмешки. Мизантроп – это Мольер, это Луи де Фюнес в «Человек-оркестр»…
Документ эпохи? Вряд ли. Терзания и проклятия в роде «…подлец Ильин, разрешил поездку в Париж и Нью-Йорк, но зарезал путешествие в Аргентину…». Это, скорее, смешно.
Мелькают прекрасные описания природы – может они составляют главную ценность? Тоже вряд ли. В его литературных рассказах природы почти нет. Ну да – писал больше о городе, но хватало и условно «деревенских тем». Моя версия – понимал, что это хорошо, но ничем заметно не выделяется особо из описаний природы у Бунина, Пришвина, да и большинства писателей-деревенщиков, а повторяться не пожелал. Оставил для себя.
В итоге – скорее документ психологии творческого человека. Может пригодиться для другого автора, описывающего в своем романе героя-литератора. Не все творческие люди так сконцентрированы на себе, так стремятся выплеснуть себя в окружающий мир, но все же надо признать – для них это более характерно, без этого и творчества не будет (возможно). Поэтому и захотел издать. Поэтому и последняя «художественная» вещь – история отношений с собственной тещей, которую не постеснялся выложить с максимальной откровенностью.
Чтобы отделить дневник от собственно творчества взялся перечитывать исторические рассказы. А ведь вполне хорошо писал, читаю с удовольствием.

Дневник достаточно точно передает характер автора. Как писал сам Нагибин, он человек страсти. Человек не от мира сего, с богатой жизнью души. Впрочем, разве не таким должен быть настоящий писатель. А еще он пессимист, который видел мир без розовых очков. Видел практически как провидец. Смотрел, как человек, и, как человек - ужасался. С меня, например, розовые очки окончательно и полностью слетели только в этом году. У Нагибина, похоже, их никогда не было. У него был трезвый взгляд со стороны, как на других, так и на себя. Взгляд откуда-то из облаков. В целом книжка одноразовая, но цитировать ее хочется много. Быта и истории здесь мало. Много движений человеческой души - в этом ценность дневника, в этом он почти уникален и этим интересен. По интонации напомнил мне "Бремя страстей человеческих". Прочитал жадно! Человека нынче не часто встретишь, а встретишь, так и не узнаешь. А тут пожалуйста - на блюдечке...

Не понимаю я восторга данными записями. И мне несколько странно: человек писал и отбирал это для публикации, поскольку считал, что после смерти дневниковые записи становятся документом эпохи. А в результате, что мы имеем: закулисную грызню, попытки быть совестью народа (да, не всякий отдыхающий захочет глубоких фильмов и простим ему это, ибо не живет он в комфорте), яростное обустройство дома и дачи, пьянство, интим и непостоянство. Ну, и поклоны товарищу Солженицыну (а не Шаламову), что тоже тревожный звоночек как бы. И конечно стенания о том, что "не пишется, потому что киношная халтура" (не дословная цитата, но слово халтура точное). Мне хочется воздеть руки к небу в бессилии. Вспоминая любимого мной Стивена Кинга, который работал в прачечной (с риском для жизни, вспомним рассказ "Давилка"), а потом только устроился в школу и в общем-то много чего прошел, понимаю что некоторые граждане в нашей стране неплохо весьма устроились. В общем, зря я за эту книгу взялась. Лучше иногда не знать, что творится в жизни у авторов. И что они в общем-то тоже люди. Мерзко это всё.