Cranford

Я не хочу сказать, что моя жизнь была печальной, но только она
оказалась совсем не такой, как я ожидала. Помню, как-то в зимний вечер мы с
Деборой сидели у огня в нашей спальне - я помню все так ясно, будто это было
вчера, - и строили планы нашей будущей жизни, мы обе, хотя вслух о них
говорила только она. Она сказала, что хотела бы выйти замуж за архидьякона и
писать его пастырские послания, а, как вы знаете, милочка, она не вышла
замуж и, насколько мне известно, ни разу в жизни не встретила холостого
архидьякона. Я никогда не была честолюбива, да и пастырские послания писать я
не сумела бы, но мне казалось, что я могла бы хорошо вести хозяйство (мама
всегда называла меня своей правой рукой), и я всегда очень любила детишек -
даже самые робкие малыши охотно тянули ко мне ручонки; в юности я половину
свободного времени проводила у бедняков нашего прихода, нянча их младенцев.
Но не знаю почему, когда я стала печальной и серьезной - это случилось года
через два, - малютки начали меня дичиться, и боюсь, я утратила этот мой дар
хотя люблю детишек по-прежнему, и каждый раз, когда я вижу мать с ребенком
на руках, у меня щемит сердце.

Появление апельсинов сопровождалось любопытной церемонией. Мисс Дженкинс не нравилось, когда их резали, так как сок, по ее словам, брызгал неизвестно куда; и вкушать апельсин полагалось лишь одним способом – высасывая его (только она, мне кажется, употребляла более благозвучное слово). Однако эта процедура вызывала неприятные ассоциации с грудными младенцами, а потому в апельсиновый сезон мисс Дженкинс и мисс Мэтти после десерта вставали, в молчании брали по апельсину и удалялись в уединение своих спален, дабы там предаться высасыванию этих плодов.