Часть Европы. История российского государства. От истоков до монгольского нашествия

представляется, что геополитическая биография России и без монгольского завоевания сложилась бы примерно так же.
Все существенные различия относились бы к сфере внутреннего государственного устройства, национальной ментальности и базовых культурно-социальных установок.

Коротко и упрощенно главное различие между архетипической европейской цивилизационной моделью и моделью азиатской (точнее, китайской) можно свести к проблеме первичности общественного и личного.
В Европе с античных времен – в силу природных условий, особенностей исторического развития, плотности расселения, специфики хозяйствования и так далее – сложилось стойкое представление о том, что интересы индивидуума являются высшей ценностью; они важнее интересов социума. В восточной Азии людям, чтобы выжить, приходилось объединяться в общины, и первоцелью было выживание коллектива. Ради этого можно и должно было жертвовать интересами, даже жизнью отдельных членов сообщества.

По мере исторического развития два эти первоначальных принципа развились в две разные политические системы. государства.
Равенство, правовое государство с единым для всех законом – идея «европейская». Для «азиатской» модели важнее прочность иерархии, в которой более высокое положение означает и больший набор личных прав. Плюсы первой модели очевидны. Плюсы второй – в высокой прочности при потрясениях.

Главным «азиатским» наследием для России стала сакрализация государственной власти как гаранта стабильности и проистекающее отсюда ограничение личных свобод. Не государство служит своим жителям, а жители государству – вот принцип, по которому во все периоды была устроена российская внутренняя жизнь (включая времена, когда это официально опровергалось).

При формировании русского «евроазиатского» государства всё население рассматривалось как собственность монарха. Даже дворянство, в отличие от европейского, находилось на положении рабов, поскольку поместья не передавались от отца к сыну, а жаловались в кормление, то есть предоставлялись во временное владение по воле государя.
Тот же принцип личной несвободы распространялся на взаимоотношения помещика с земледельцем. В те самые сроки, когда крестьянство Европы постепенно освобождалось от феодальной зависимости, в Московском царстве окончательно установилось крепостничество.

Переменились по сравнению с древнерусскими и внутрисемейные отношения: положение женщины делалось всё более бесправным, отдаляясь от славянско-варяжских традиций.

Однако было бы заблуждением рассматривать «азиатскую» составляющую как трудноизлечимую болезнь или родовую травму России. В исторической перспективе эта наша генетическая особенность не только создавала проблемы, но дарила бонусы.
Во-первых, без «азиатского» компонента Россия не была бы той культурно и духовно многоцветной страной, какой она сегодня является.
Во-вторых, примат «государственности» и «общинное» устройство массового сознания не раз помогали России пережить тягчайшие потрясения, которых не выдержало бы сугубо европейское государство (они и не выдерживали). Так было во времена Смуты и во времена тяжелой Северной войны. Так было и позднее, когда вопреки логике и математике Россия оказалась сильнее двух мощнейших военных империй – сначала наполеоновской, затем гитлеровской. Живучесть, способность к сплоченности в минуту испытаний, огромный ресурс прочности, жертвенность, знаменитое «мы за ценой не постоим» – всё это не европейское, это азиатское.

Не все, кто отучился в школе, шли в священники или на административную службу. Грамотность была широко распространена среди всего городского «среднего класса». В учение отдавали и девочек, что для средневековой Европы большая редкость.
Историки долгое время и не подозревали, до какой степени демократичной была древнерусская книжность, но в 1951 году в культурном слое Новгорода археологи обнаружили первую бересту.

Примерно к XV веку берестой пользоваться перестали, потому что сильно подешевела бумага. А поскольку она (да и чернила) менее долговечна, о быте Древней Руси мы сегодня знаем больше, чем о частной жизни эпохи позднего средневековья.

Из берестяных эпистол нам известно, что в Древней Руси женщины жили и проявляли свои чувства гораздо свободнее, чем впоследствии. Сохранилось страстное письмо брошеной возлюбленной XI века (береста № 752), которое в переводе на современный язык звучит так: «Трижды посылала за тобой. За что ты затаил на меня зло, почему не приходишь целую неделю? Я относилась к тебе, как к брату. Или тебя задело, что я к тебе посылала? Вижу, что не люба тебе. Если б любил, ты бы сумел освободиться и прибежал». Далее можно разобрать лишь отрывки: «Если я по своему безумию тебя задела…» и «Если станешь надо мной насмехаться, то тебя за это осудят Бог и я, несчастная». Грамотка найдена разорванной на две полоски. Очевидно, любовник разозлился на такую настырность.

В последующие столетия женщин на Руси учить письму перестали, да и среди мужчин грамотность стала большой редкостью, привилегией духовного и (лишь отчасти) аристократического сословий.

В летописном описании гражданской войны 1016-1019 годов есть два сходных эпизода, дающих представление о том, как в ту эпоху начинались сражения. Согласно древнему обычаю, от каждого войска вперед выходили записные зычноголосые остряки, которые всячески обзывали и оскорбляли неприятеля. Остальные воины по мере сил тоже участвовали в забаве, делая непристойные жесты, обнажая срамные части тела т т.д. При небольшом расстоянии между армиями и их сравнительно скромном размере (максимум несколько тысяч человек) такие "боевые дразнилки" иногда давали требуемый эффект: побуждали разъяренного врага к необдуманным действиям.
Любопытно, что в обоих описанных случаях удачная шутка в результате обернулась против оскорбителей.